Научись онтокритике, чтобы перенаучиться жить

Неграмотными в 21-м веке будут не те, кто не могут читать и писать, а те, кто не смогут научаться, от(раз)учаться и перенаучаться. Элвин Тоффлер

Поиск по этому блогу

2012-07-17

Забота власти о гражданах: о своих ли? Или о заокеанских? | Юрий Болдырев

cc_300 - Забота власти о гражданах: о своих ли? Или о заокеанских? | Юрий Болдырев

Вчера участвовал в странноватой радиопередаче. Странноватой потому, что, вроде, не дебаты, не противники, и вопрос вполне очевидный – повышение цен и тарифов на ЖКХ, и спорить двоим гостям студии было (имею в виду не анализ и возможное оспаривание проводимой в стране политики, а спор друг с другом) особенно не о чем, но почему-то одному как-то очень хотелось (радио «Говорит Москва», 28 июня с 20-05 до 21-00 – в сети на сайте радио обещали разместить). И не стоила бы эта передача, может быть, особого внимания, если бы одно мое утверждение не было неожиданно «авторитетно» (как доктором наук!), да еще и, скажем мягко, в не вполне корректной форме, оспорено моим визави – вроде как, известным (имеющим доступ к массовым СМИ) экономистом.

А именно: в дополнение к нынешнему (с 1 июля) росту тарифов, еще через полгода, с января 2013 года, как известно, планируется переложить на нас с вами полную финансовую ответственность за капремонт многоквартирных домов. При том, что, в силу не производившегося своевременно (в самые «тучные» годы) ремонта, износ жилого фонда доведен до 60-70%. И никакого зачета прежних наших отчислений-накоплений не планируется. То есть, государство нам «прощает» наши прежние платежи, и мы, фактически, будем накапливать на свой будущий капремонт с нуля, то есть, повторно. Соответственно, я привел в пример официальные данные о сумме недофинансированного государством капремонта нашего жилого фонда: 3,6 трлн.руб. – эта сумма значится в документах Думы. Сумма, вроде как, совершенно неподъемная. И потому, надо понимать, по замыслу авторов законопроекта, нет другого выхода, кроме как переложить с января следующего года расходы на своевременно не осуществленный государством капремонт домов непосредственно на плечи граждан, с фактическим обнулением прежних обязательств – на те самые 3,6 трлн.руб. И я сравнил это с суммарным объемом наших фантастических валютных резервов Центробанка и Правительства в полтриллиона уже долларов – то есть, почти в пять раз больше. Дальнейший мой вывод был прост: наши власти, имея все для того возможности, тем не менее, не выполнили и теперь обнуляют свои обязательства перед нашими гражданами – для того, чтобы другое государство, США, свои обязательства перед своими гражданами, фактически, нашими деньгами, выполняло.

Почему моему визави, кстати, прежде мною вполне уважаемому (априори – просто как ничем себя в моих глазах ранее особенно не дискредитировавшему), вдруг пришло в голову называть эти мои сопоставления и утверждения демагогией – это, похоже, относится к сфере, не имеющей отношения к обсуждавшейся теме, скорее, из психологии. Но вот аргументы, высказанные против моей позиции этим «экономистом», позиционировавшим себя, в том числе, на этой передаче, как, вроде бы, «анти-либерал», заслуживают разбора. И, с учетом того, что один из комментаторов к последним моим колонкам попросил меня вновь, как крайне актуальную, затронуть тему Центробанка, заострю на них внимание – как на некоторой, с моей точки зрения, квинтэссенции того, что массово выдается (даже некоторыми, вроде как, «анти-либералами») за якобы научное знание, за нечто, само собой разумеющееся, но что, на самом деле, таковым ни в коем случае не является.

Итак, первый и главный тезис моего визави (привожу, разумеется, по памяти): эти деньги (валюта) уже выкуплены нашим Центральным банком – на них уже выпущены рубли, которые и находятся в обращении в российской экономике. Из чего, надо понимать (это уже я продолжаю мысль, и подобный тезис я неоднократно слышал от самых вульгарных и приближенных к нашему ЦБ либералов от экономики), следует, что никаких денег просто уже фактически нет – ведь нельзя же одни и те же деньги запустить в экономику дважды…

Парадокс заключается в том, что, при поверхностном рассмотрении, аргумент кажется даже и здравым: если доллары уже куплены ЦБ за рубли, и эти рубли запущены в экономику, то как можно и исходные доллары тоже запустить в ту же экономику?

В чем же здесь подмена понятий? А в самом понятии «эти рубли».

Поясню: это понятие имеет смысл только и исключительно в одном случае - если ЦБ суверенной с виду страны запускает в оборот национальную валюту (рубли) не по самостоятельному алгоритму, привязанному исключительно к собственному национальному экономическому механизму, и в количестве, необходимом для наиболее эффективного обслуживания товарооборота, но в привязке к имеющимся в наличии (купленным Центробанком) «настоящим» деньгам, выпускаемым другими (надо понимать, «настоящими») государствами, – к долларам и евро.

Последний вариант называется «кэренси боард» (currency board). Это то самое, что в конце прошлого века было принято в Аргентине как официальная и узаконенная политика, но что привело страну спустя десятилетие к такому кризису и дефолту, что бывшему министру (автору и основному проводнику идеи) пришлось спасаться из страны бегством за границу…

Но специально обращаю на это внимание: применительно к нам, это – не какое-либо объективное экономическое или законодательное требование, а лишь один из большого разнообразия вариантов финансовой политики государства. С моей точки зрения, это вариант чрезвычайно вредный и совершенно неуместный применительно к суверенному государству, имеющему потенциал и стремящемуся к самостоятельному интенсивному экономическому развитию. Но даже не это мое личное мнение здесь важно. Важнее другое: ни Конституция, ни публично принимаемый парламентом закон никоим образом не предписывают нашему Центробанку проводить именно политику «кэренси боард» (currency board). Но зато на такой политике настаивают «авторитетные» международные финансовые институты, фактически контролируемые США…

Далее. Говорить о невозможности использования Центробанком денег (долларов), которые, вроде как, уже используются в экономике (в виде выпущенных «за них» рублей), можно, но только если не знать и не понимать, как банковско-финансовая система вообще мультиплицирует любые реальные деньги и ценности. Хотя об этом можно прочитать в любом учебнике по экономике и финансам: как под каждый реальный рубль активов банки накручивают друг другу и своим клиентам кредиты на несколько рублей. Хорошо ли это – отдельный вопрос, и существуют методы ограничения этого накручивания, прежде всего, так называемые «нормы резервирования» - когда под каждые выданные банком 100 рублей кредита он должен, например, 10 рублей зарезервировать в ЦБ. Но нас-то сейчас интересует совсем другое: это почему же частным банкам совокупно в своих частных интересах на каждый реальный рубль накручивать по несколько рублей новых виртуальных денег можно, а государству (его Центральному банку) в наших общих интересах запустить по существу тот же механизм мультиплицирования реальных ресурсов и тем увеличить объем денежных средства в экономике нельзя?

Более того, пример привожу упрощенный, но именно ради понимания его физического смысла. Конечно, согласимся: если и эти доллары тоже просто «выбросить» на рынок параллельно к уже поступившим «за них» рублям, например, равномерно раздарить гражданам, то это, понятно, просто приведет к мгновенному увеличению суммарной денежной массы, не обеспеченной каким-либо товаром, и, следовательно, к частичному обесценению денег вообще – подорожанию (хоть в рублях, хоть в долларах) любых имеющихся товаров. Но ведь есть и путь принципиально иной (продолжаю свой намеренно упрощенный пример): на все эти доллары закупить на Западе самое современное промышленное оборудование и начать выпускать жизненно необходимую продукцию, включая ту, что необходима, кстати, для выполнения обязательств государства перед гражданами по капремонту жилого фонда. И что мы получаем тогда: объем денежной массы на внутреннем рынке не увеличился (оборудование куплено за рубежом), но оборудование начало выдавать продукцию. Значит, увеличивается объем предложения необходимого товара - того, которого сегодня нехватка, плюс монополия, и потому цены необоснованно завышены. Самый яркий пример – элементарный цемент. И, никуда не деться, начинает падать цена. Значит, инфляция – от якобы «двойного использования одних и тех же денег» - далее не растет, а, таким образом, напротив, ограничивается, сдерживается.

Не говоря уже о том, что еще лучше, еще эффективнее: на эти, якобы, «уже использованные» (запущенные в свою экономику в виде выпущенных «за них» рублей) доллары закупать, так называемое «оборудование для производства оборудования» и соответствующие технологии, лицензии и патенты…

Читатель вправе спросить: так что же мешает реализации такого сценария? Ответ известен: нынешняя власть, ее представления о мире и (или) зависимость от внешних сил. Мне ранее приходилось писать об этом неоднократно: наш ЦБ – не орган финансового и банковского регулирования суверенного государства, проводящего самостоятельную политику собственного развития, а, по существу, лишь некий филиал заокеанской Федеральной резервной системы, лишь некая заурядная меняльная лавка, гордящаяся тем, что выпускает рублей ровно столько, сколько получает долларов. В соответствии с тем самым пресловутым, ранее мною уже упомянутым «кэренси боард». Официально, как будто, у нас нигде не зафиксирована обязанность ЦБ проводить именно такой курс, но, например, первый зампред ЦБ А.Улюкаев неоднократно публично заявлял, что ЦБ ни одного рубля не выпускает сверх полученных долларов…

Второй тезис моего вчерашнего визави: о том, что, мол, наши резервы уже далеко не только в американских бумагах и, мол, за последнее время структура наших резервов существенно улучшилась. Как говорится, хотелось бы верить. Но это относится лишь к тем, кто склонен верить, я же склонен знать. Но достоверно знать о размещении резервов нашего государства никакой возможности нет. Данные, как известно, частично – не слишком доступны, а частично – даже и прямо засекречены. А самоотчеты власти о ее достижениях, с дозированной информацией, не проверенные непредвзятыми контролирующими органами, имею основания рассматривать как в принципе не заслуживающие внимания.

И третий тезис моего визави, упрекнувшего меня в «демагогии»: о том, что резервы нам нужны для поддержания финансовой стабильности. Тезис замечателен тем, что сколько бы ни было этих резервов, всегда можно сказать, что они нужны именно для этой святой цели. Но нескромный вопрос: а стабильность для чего? Иначе говоря: мы, таким образом, защищаем стабильность развития? Тогда я – абсолютно за. Или же стабильность дальнейшей деградации? Собственной, подчеркну, деградации, при вложении своих реальных ресурсов в чужое развитие.

Судите сами. По научно-технологическому развитию мы на каких в мире местах? Как-то даже и неудобно говорить. А по финансовым резервам?

Чувство гордости прямо-таки переполняет:
по финансовым резервам мы – на третьем месте в мире (если не ошибаюсь) после Китая и Японии.
Но где в научно-технологическом развитии и его обозримых перспективах Китай и Япония?
И где мы?

Если пресловутая стабильность, поддерживаемая столь гигантскими резервами, нужна для обеспечения стабильных условий для производящих секторов национальной экономики, прежде всего, для высокотехнологичных секторов, для надежного калькулирования ими соотношения расходов и доходов, снижения рисков и повышения конкурентоспособности, то я – всячески за. Но:
на тот объем высокотехнологичной продукции, что мы реально выпускаем, согласитесь, имеющиеся резервы – фантастически запредельны.

Если же столь гигантские резервы оправдываются лишь стабильностью условий для финансовых манипуляций… Хотя истинный их смысл, с моей точки зрения, вообще иной. А именно – финансирование развития государства – стратегического конкурента. Но даже если бы и предположить, что все, действительно, ради стабильности в банковском секторе, так у нас прибыли финансового сектора (совокупные прибыли банков) и так оба последних года рекордные и беспрецедентные…

Повторю, вопрос здесь вовсе не в призыве к какой-либо скромности типа «по одежке протягивай ножки». Вопрос в приоритетах.

Каждый «лишний» доллар можно потратить либо на резервирование – складирование за океаном, вроде как, «на черный день». Либо на сегодняшнее поддержание систем реального жизнеобеспечения (включая наше жилье и инженерные сети, что в нашем климате особенно критически важно), а также промышленное и технологическое развитие.

И это тоже - в расчете на будущее. Но в расчете ином - и на тот же черный день, но и на день светлый. Причем, с той принципиальной разницей, что во втором случае черный день может и вовсе не наступить – в том смысле, что черным в полном смысле слова для нас вообще не станет.

Кстати, недавно Верховный суд США подтвердил конституционность проведенной президентом Обамой «социалистической» (по определению республиканцев – противников Обамы) реформы здравоохранения. Искренне поздравляю американский народ и согласен с тем, что в цивилизованном обществе каждый гражданин, даже самый относительно малоимущий, тем не менее, должен имеет медицинскую страховку, иначе говоря, доступ к медицинскому обеспечению. Поздравляю и поддерживаю.

Но категорически возражаю против того, чтобы в самой богатой стране мира это было не исключительно за счет остальных, более успешных американцев, а частично и за счет остального мира, в том числе, за наш с вами счет — за счет того, что наша власть имеет возможность безнаказанно обнулять свои обязательства перед гражданами России.

P.S. И вновь об идее всем «оппозиционерам» или хотя бы даже только всем левым силам взять и объединиться.

Казалось бы, здорово. Но вернемся к исходной странноватой, как я уже это выше отметил, дискуссии на радио, от которой я оттолкнулся, чтобы донести до читателей важные вещи в отношении работы (хотя, точнее, паразитирования) нашей российской финансовой системы. Дело ведь не в спонтанном и неспровоцированном хамстве конкретного известного, вроде как, «экономиста», так гордящегося тем, что он целый доктор наук. Я даже и имя его здесь не привожу (интересующиеся сами найдут на сайте радио «Говорит Москва»). К слову, никогда не слышал, чтобы настоящие уважаемые ученые-экономисты, например, О.Т.Богомолов или С.Ю.Глазьев (при всех возникших на последних выборах политических разногласиях с последним) предъявляли свое даже академическое (!) звание как аргумент в содержательном споре…

Важнее другое, и это – беда:
при детальном рассмотрении, выясняется, что многие «раскрученные» даже, как будто, «оппозиционеры» нынешней власти, даже и имеющие отношение к сравнительно левым силам, несмотря на дозированную, иногда даже и жесткую из их уст критику власти, тем не менее, в главном оказываются прямыми апологетами этой власти – апологетами, скажем прямо, самых предательских и враждебных суверенитету нашей страны и национальному возрождению сторон ее деятельности.

С другой стороны, а иначе откуда бы мы их знали? То есть, в противном случае, кто и зачем, при нынешнем режиме и соответствующем механизме управления информационным полем, допустил бы их до эфира в массовых российских СМИ?

ЗЫ. А фамилия этого экономиста — Кричевский.

2012-07-15

19 отличных идей по изменению образования!

The Innovative Educator: 19 bold (not old) ideas for change (обязательно переведу, если меня кто-нибудь не опередит — Е.В.)
SUNDAY, JULY 15, 2012
19 bold (not old) ideas for change
At ISTE 2012 Will Richardson did an ignite session (5 minutes / 20 slides) where he shared 20 bold ideas for change. The presentation was powerful and fast.  In case you blinked or sneezed, below the video are his ideas with commentary intertwined from us both.
  1. Forget open book / phone tests.  — Let’s have open network assessments where students can use the tools they own and love for learning. School should not be a place where we force kids to unplug and disconnect from the world.
  2. Stop wasting money on textbooks.  — Make your own texts with things like wikis.
  3. Google yourself  —  we’re not empowering ourselves and our students to be Google well, we’re not doing a good job.
  4. Flip the power structure from adults to learners  —  students with the tools and resources they need to go where they want to go and explore and develop their interests and passions.
  5. Don’t do work for the classroom  — Support learners in doing work that is worthy of, can exist in, and can change the world.
  6. Stop telling kids to do their own work  —  not reality any longer.  Support them in collaborating, interacting, and cooperating with others.
  7. Learn first. Teach second.  — We must come into our classrooms knowing that we are learners first. If we think we are teachers first, we are not giving our students the powerful learning models they’ll need to be successful.
  8. No more how-to workshops  — Educators should know how to find out how to on their own. When we come together it should be to talk about how we are doing.
  9. Share everything  — The best work of you and your students should be shared online. This will help us all get better.
  10. Ask questions you don’t know the answer to  — The learning of high stakes tests with predetermined answers is not as powerful as the learning that comes from finding our own new and unique answers.
  11. Believe that you want to be found by strangers on the internet  — If you think kids aren’t going to interact with strangers on the internet, you’re wrong. Let’s embrace that and support kids in being smart when doing so and learning a lot about the minds they are meeting.
  12. Rethink the role of the teacher  — We should not be doing the same work that 20th century teachers did. Consider how technology can and should change our roles.
  13. Toss the resume  — No one cares about your resume anymore. The internet is the new resume. What will people find when they look at who you are online? That is what you should be focusing on.
  14. Go beyond Google to learn  — Build your personal learning network and learn with and from the people you know via places like Twitter and Facebook.
  15. Go free and open source  — We have a budget crises, yet schools are wasting millions on things that are offered for free.
  16. Create an UnCommon Core  — Don’t ask how you will meet the common core, empower kids to think about how they will change the world.
  17. Stop delivering the curriculum  — This is no longer necessary.  Information can be accessed without a teacher.  Move beyond delivery to discovery.
  18. Be subversive  — When Lisa (was he talking about me?) is told to do a standardized test, stand up and say NO! We have to be disruptive and push back.
  19. Stand up and scream — Tell everyone that education is not about publishers and politicians but rather it’s about what students and parents want and how teachers can best give that to them.
So, what do you think? Which ideas resonate with you and how will you start to implement them in your environment?

Только мелкие людишки боятся мелких статеек

Журналами обиженный жестоко

Блоги / Владимир Абаринов

Russia — Vladimir Abarinov, Radio Svoboda author, undated

Опубликовано 14.07.2012 19:25
В пояснительной записке к проекту поправок к Уголовному кодексу о клевете его авторы утверждают, что «правопорядки практически всех стран мира устанавливают уголовную ответственность за клевету». Далее следует фраза, которую сложно считать ссылкой на законодательство США: «Так, в американском праве клевета делится на письменную и устную».

Ну да, делится. Но отсюда никоим образом не следует уголовная ответственность. Действительно, законы некоторых штатов предусматривают такую ответственность, но это очень старые законы. В современной судебной практике они не применяются, а если кто-то попытается такой закон применить, он будет оспорен в вышестоящей судебной инстанции по причине его неконституционности.

Обвиняемый в клевете несет гражданскую ответственность. Когда оклеветанный – частное лицо, шансы истца и ответчика равны. Но если иск вчиняет чиновник, выиграть тяжбу ему исключительно сложно. Одна из поправок к российскому УК — статья 2981 — предусматривает более строгое наказание за клевету в отношении судьи, присяжного заседателя, прокурора, следователя, лица, производящего дознание, судебного пристава, а это в корне противоречит и букве, и духу американского закона, на который ссылаются авторы поправок. Поправки эти вовсе не защищают конституционные права граждан, как гласит пояснительная записка, а ровно наоборот – нарушают их.

Образец отношения высокого должностного лица к публикациям в прессе продемонстрировал третий президент США Томас Джефферсон, выразившийся так: «Если бы мне было предоставлено право решать, иметь ли нам правительство без свободной прессы или свободную прессу без правительства, я бы предпочел последний вариант».

Джефферсон поставил эксперимент над самим собой, позволив прессе выступать с любыми нападками на себя: «Изначально я решился превратить самого себя в объект, на котором может быть проверена неспособность свободной прессы в такой стране, как наша, повредить тем, кто ведет себя честно и не участвует ни в каких интригах». Джефферсон натерпелся оскорблений, тем не менее его репутация не понесла ущерба: он был избран на второй срок подавляющим большинством, доказав тем самым бессмысленность ограничений свободы прессы.

Краеугольным камнем американского конституционного права в области свободы прессы стало в 1964 году решение Верховного Суда США по делу «New York Times против Салливана. Алабамский выборный чиновник Салливан утверждал, что газета его оклеветала, и суд первой инстанции согласился с ним. Пользуясь прецедентом, газету завалили исками. NYT вчинила встречный иск. Дело дошло до Верховного Суда.

В публикации, которая представляла собой оплаченную политическую рекламу, обнаружились не соответствующие действительности, тенденциозно подобранные сведения. Тем не менее судейский ареопаг заявил, что рассматривает дело «на фоне глубокой приверженности страны принципу, гласящему, что обсуждение вопросов, имеющих общественную важность, должно быть свободным, активным и широко открытым и что при этом вполне допустимы яростные, едкие и порой неприятные и острые нападки на властей и должностных лиц». В итоге члены Верховного суда решили, что должностное лицо не может получить возмещение морального ущерба, если оно не докажет, что порочащие его ложные сведения были опубликованы со злым умыслом, «то есть что авторы сообщения знали, что оно не соответствует действительности, или не не заботились о его достоверности». Доказать наличие злого умысла очень трудно. Потому чиновники и проигрывают журналистам иски о клевете. Зная это, они чаще всего оставляют такие инциденты без последствий.

То же самое относится и к общественным деятелям – они тоже входят в категорию «публичных фигур». Классический случай судебного спора такой фигуры с прессой стал сюжетом знаменитого фильма Милоша Формана «Народ против Ларри Флинта». Проповедник-фундаменталист Джерри Фолуэлл вчинил в 1988 году иск издателю скандального журнала Hustler Флинту, обвинив его в «намеренном причинении эмоциональных страданий». Публикация была в самом деле ужасна. В своем псевдоинтервью Фолуэлл рассказывает о том, что свой первый в жизни половой акт он совершил по пьяни с собственной матерью, причем дело происходило в летнем сортире во дворе. В своем решении суд признал интервью пародией, которую трудно принять за достоверные факты. Подчеркнув, что на протяжении всей американской истории «рисунки и сатирические карикатуры играли важную роль в общественных и политических дебатах», судьи единогласно отказали Фолуэллу в удовлетворении иска.

Суд, кроме того, счел, что «если кто-то оскорблен каким-либо высказыванием, то это причина для предоставления конституционной защиты сделавшему это высказывание», поскольку «основным принципом Первой поправки (гарантирующей свободу слова. — В. А.) является нейтральная позиция правительства на рынке идей».

Высший судебный орган США не проникся сочувствием и к тем политикам, которые требовали обязать средство информации опубликовать опровержение ложных сообщений. В 1974 году при рассмотрении дела «Miami Herald Publishing против Торнильо» перед судьями встал вопрос, должна ли пресса предоставлять подвергшемуся нападкам политику равную газетную площадь для ответа на эти нападки, как того требовал закон штата Флорида. Суд признал закон неконституционным, объяснив, что Первая поправка возбраняет любые ограничения свободы печати, а принудительная публикация — как раз и есть такое ограничение.

Комментаторы поправок о клевете любят цитировать арию Дона Базилио из «Севильского цирюльника», но в ней как раз ярко показан злой умысел клеветников. А вот цитата из монолога главного героя другой комедии Бомарше, «Женитьба Фигаро», который угодил за решетку за вольнодумство в печати:

Когда им надоело кормить неизвестного нахлебника, меня отпустили на все четыре стороны, а так как есть хочется не только в тюрьме, но и на воле, я опять заострил перо и давай расспрашивать всех и каждого, что в настоящую минуту волнует умы. Мне ответили, что, пока  я пребывал на казенных хлебах, в Мадриде была введена свободная продажа любых изделий, вплоть до изделий печатных, и что я только не имею права касаться в моих статьях власти, религии, политики, нравственности,  должностных лиц, благонадежных корпораций, Оперного театра, равно как и других театров, а также всех лиц, имеющих к   чему-либо отношение, — обо всем же остальном я могу писать совершенно свободно под надзором двух-трех  цензоров... Как бы мне хотелось, чтобы когда-нибудь в моих руках очутился один из этих временщиков, которые так легко подписывают самые беспощадные приговоры, - очутился тогда, когда грозная опала поубавит в нем спеси! Я бы ему сказал, что глупости, проникающие в печать, приобретают силу лишь там, где их распространение затруднено, что где нет свободы критики, там никакая похвала не может быть приятна и что только мелкие людишки боятся мелких  статеек.

Бомарше, кстати, сам находился под судом за «клевету» и выиграл дело.

2012-07-13

Понятия: мастерство интерпретации

krusenstern: Понятия

После того как Хамовнический суд Москвы установил, что на территории Храма Христа Спасителя на самом деле ведется не торговля, а благотворительная раздача в обмен на пожертвования, и что ценники — это не ценники, а рекомендуемые суммы пожертвований, продавцы — не продавцы, а сборщики этих пожертвований... после всего этого свет в адвокатских конторах обеих столиц не гасили всю ночь.
Защитники писали требования в суды.

«В силу открывшихся обстоятельств требуем прекращения рассмотрения дела в отношении гражданина Кузякина, обвиняемого в краже телевизора у гражданки Перегуловой, по причине отсутствия состава преступления. Требуем квалифицировать происходящее не как акт воровства, а как благотворительный мастер-класс по обеспечению безопасности жилого объекта, при котором телевизор является расходным материалом» — писали в «Адвокатов и сыновья».

«Просим уважаемый суд устранить путаницу в материалах прокуратуры и снять с моего подзащитного обвинения в нанесении побоев на почве национальной неприязни. Случившееся следует понимать как массаж лица в обмен на ценную информацию (редкие идиоматические выражения при уточнении национальности)» — строчил защитник Богуславов.

«Несомненно, — записывал секретарь адвокатской конторы “Щит и бич” за директором, который расхаживал по офису, щелкая подтяжками по круглому животу, — рассмотрение дела следует отложить. Действия гражданки Пеликановой неверно квалифицированы обвинением как содержание притона по оказанию сексуальных услуг. На деле имела место… эээ… реализация программы по укреплению межполовых связей…» — «Ерунда какая-то! — разозлился директор. — Это зачеркни. Давай так: “...имели место уроки нетрадиционной йоги…” Нет, тоже неубедительно. О! Пиши: “…оказание бескорыстной психологической помощи, неверно истолкованное носителями стресса как платные сексуальные услуги”. Вот. Так хорошо».

2012-07-12

«Советский союз сеет фашизм». Письмо академика И. Павлова советским властям

«Советский союз сеет фашизм»

Академик Иван Павлов
Письмо в Совет народных комиссаров

Революция застала меня почти в 70 лет. А в меня засело как-то твердое убеждение, что срок дельной человеческой жизни именно 70 лет. И потому я смело и открыто критиковал революцию. Я говорил себе: «чорт с ними! Пусть расстреляют. Все равно, жизнь кончена, а я сделаю то, что требовало от меня мое достоинство». На меня поэтому не действовали ни приглашение в старую чеку, правда, кончившееся ничем, ни угрозы при Зиновьеве в здешней «Правде» по поводу одного моего публичного чтения: «можно ведь и ушибить...»

Теперь дело показало, что я неверно судил о моей работоспособности. И сейчас, хотя раньше часто о выезде из отечества подумывал и даже иногда заявлял, я решительно не могу расстаться с родиной и прервать здешнюю работу, которую считаю очень важной, способной не только хорошо послужить репутации русской науки, но и толкнуть вперед человеческую мысль вообще. Но мне тяжело, по временам очень тяжело жить здесь – и это есть причина моего письма в Совет.

Вы напрасно верите в мировую пролетарскую революцию. Я не могу без улыбки смотреть на плакаты: «да здравствует мировая социалистическая революция, да здравствует мировой октябрь». Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было. Ведь только нашим политическим младенцам Временного Правительства было мало даже двух Ваших репетиций перед Вашим октябрьским торжеством. Все остальные правительства вовсе не желают видеть у себя то, что было и есть у нас и, конечно, во время догадываются применить для предупреждения этого то, чем пользовались и пользуетесь Вы – террор и насилие. Разве это не видно всякому зрячему! Сколько раз в Ваших газетах о других странах писалось: «час настал, час пробил», а дело постоянно кончалось лишь новым фашизмом то там, то сям. Да, под Вашим косвенным влиянием фашизм постепенно охватит весь культурный мир, исключая могучий англо-саксонский отдел (Англию наверное, американские Соединенные Штаты, вероятно), который воплотит-таки в жизнь ядро социализма: лозунг – труд как первую обязанность и ставное достоинство человека и как основу человеческих отношений, обеспечивающую соответствующее существование каждого – и достигнет этого с сохранением всех дорогих, стоивших больших жертв и большого времени, приобретений культурного человечества.

Но мне тяжело не оттого, что мировой фашизм попридержит на известный срок темп естественного человеческого прогресса, а оттого, что делается у нас и что, по моему мнению, грозит серьезною опасностью моей родине.

Во-первых то, что Вы делаете есть, конечно, только эксперимент и пусть даже грандиозный по отваге, как я уже и сказал, но не осуществление бесспорной насквозь жизненной правды – и, как всякий эксперимент, с неизвестным пока окончательным результатом. Во-вторых, эксперимент страшно дорогой (и в этом суть дела), с уничтожением всего культурного покоя и всей культурной красоты жизни.

Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия. Если бы нашу обывательскую действительность воспроизвести целиком, без пропусков, со всеми ежедневными подробностями – это была бы ужасающая картина, потрясающее впечатление от которой на настоящих людей едва ли бы значительно смягчилось, если рядом с ней поставить и другую нашу картину с чудесно как бы вновь вырастающими городами, днепростроями, гигантами-заводами и бесчисленными учеными и учебными заведениями. Когда первая картина заполняет мое внимание, я всего более вижу сходства нашей жизни с жизнью древних азиатских деспотий. А у нас это называется республиками. Как это понимать? Пусть, может быть, это временно. Но надо помнить, что человеку, происшедшему из зверя, легко падать, но трудно подниматься. Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым участвовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства.

Когда я встречаюсь с новыми случаями из отрицательной полосы нашей жизни (а их легион), я терзаюсь ядовитым укором, что оставался и остаюсь среди нее. Не один же я так чувствую и думаю?! Пощадите же родину и нас.

Академик Иван ПАВЛОВ. Ленинград 21 декабря 1934 г.

Примечания:

* На машинописной копии письма резолюция: «т. Сталину. Сегодня СНК получил новое чепуховое письмо академика Павлова. Молотов».

Ночь прозрения. Нижняя Баканка. Исповедь очевидца. Пусть все знают, что действительно случилось в эту страшную ночь.

Ирек Муртазин - Ночь прозрения. Нижняя Баканка. Исповедь очевидца. Пусть все знают, что действительно случилось в эту страшную ночь.

2012-07-11

Думать вперёд и менять настоящее | ВЕДОМОСТИ — Кирилл Рогов

ВЕДОМОСТИ — Кирилл Рогов: Думать вперёд и менять настоящее
Думать вперёд и менять настоящее
Кирилл Рогов
Vedomosti.ru
30.09.2011, 00:48

То, что Россия — после бурных девяностых и тучных нулевых — вступила в новый период своей истории, очевидно. Что станет главным нервом и основным сюжетом этого десятилетия? Чтобы ответить на этот вопрос, придется взглянуть назад — на два десятилетия постсоветского развития и те споры, которые ведутся вокруг них.

Одной из особо популярных и удобных доктрин, объясняющих наше сегодняшнее положение, является концепция «родовой травмы». Эта доктрина вообще очень характерна для российской историко-политической мысли: чуть начав обсуждать, отчего у нас воруют и раболепствуют, мы быстро переходим к наследию большевизма, царизма, а затем и татаро-монгольскому игу.

В данном случае концепция родовой травмы сосредоточена на том, чтобы найти в самом начале постсоветского периода причины неудач всего нашего дальнейшего развития. Расстрел здания парламента в 1993 г., гайдаровские реформы и «грабительская» приватизация — три самых популярных джокера этой концепции, сполна (в представлении ее сторонников) объясняющих все последующие несуразицы и безобразия и полностью разоблачающих «виновных». Между тем концепция родовой травмы не только методологически несостоятельна (она скорее описывает прошлое сквозь призму настоящего, чем наоборот), она еще чрезвычайно вредна для общества: она заставляет все время думать назад и стремиться «переделывать» прошлое, вместо того чтобы думать вперед и менять настоящее.

Если же отойти от ее наивного детерминизма и рассматривать в качестве субъектов исторического процесса не только Ельцина, Гайдара и Чубайса, но и общество в целом, то мы сможем составить гораздо более взвешенное представление о «наследии 1990-х» и сделать из него важные выводы.

В политической сфере, обобщая опыт 1990-х, мы можем сказать, что политическая либерализация (состоявшаяся в полном объеме в начале 1990-х), как выяснилось, не тождественна построению институциональной демократии. Когда мы устраняем политические барьеры, проводим свободные выборы, мы не получаем еще демократию, но лишь открытую дверь к ней. Осознав это, мы можем начать всерьез думать над тем, чего не хватает для демократии (ее в этом случае называют консолидированной, самовоспроизводящейся) после того, как либерализация состоялась. Точно так же нам придется признать, что приватизация — т. е. разгосударствление собственности, состоявшееся в 1990-е, — не тождественна созданию института частной собственности. И мы тогда можем начать думать над тем, чего не хватает до частной собственности, после того как разгосударствление произошло.

Неправильная («грабительская») приватизация — главный фактор неудач в построении рыночной экономики в рамках концепции родовой травмы. Однако даже самый поверхностный взгляд на историю частной собственности в Европе приводит к мысли, что происхождение собственности, как правило, не имеет никакого отношения к понятиям справедливости и законности. Это обстоятельство хорошо известно экономистам, на него же опирались и идеологи разгосударствления советской собственности: не важно, как приобретена собственность, важно, что после этого она поступает в оборот рынка. Кто эффективно будет ею распоряжаться, тот сумеет ее сохранить, кто нет — ее все равно потеряет. Справедливость рынка компенсирует несправедливость первоначального распределения. Людвиг фон Мизес, имея в виду именно это свойство рынка, писал, что «при капитализме частная собственность есть, по сути, окончательное оформление самоопределения потребителей». Именно потребители «голосуют» за собственника, подтверждая легитимность его прав обладания.

Постоянные споры о качестве приватизации и «вине Чубайса», как представляется, уводят нас в сторону от самого важного вопроса. На самом деле нелегитимность собственности в глазах общества связана не только и не столько с «родовым грехом» ее первоначального распределения, но именно с тем, что перехода ко второму этапу — справедливому, легальному обращению собственности на рынке в условиях свободной конкуренции — не произошло.

Либеральная концепция подразумевала, что, получив собственность, новые собственники будут впоследствии подотчетны правилам рынка и справедливой конкуренции. В действительности получилось нечто обратное. Наличие собственности давало доступ к правам более широким, чем были у тех, у кого собственности не было. У кого больше собственности — у того больше и прав. Это не рынок в прямом смысле, но рынок «баронов», которые и распоряжаются собственностью, и устанавливают правила игры — правила дальнейшего перераспределения ресурсов и прибылей.

Если неравномерное распределение собственности есть несправедливость, то неравномерное распределение прав в зависимости от масштабов захваченной собственности — двойная несправедливость. Именно в этот момент приватизация превращается в представлении населения в грабительскую и вопрос о первоначальном распределении выходит на первый план. В этом смысле надо признать, что лозунг «не допустить пересмотра итогов приватизации», взятый на вооружение либеральными партиями в конце 1990-х, был и нереализуем, и не верен по смыслу. Для большинства людей это означало сохранение на рынке фактического правового неравенства, декларацию неприкосновенности этого неравенства.

Собственно, именно так происходило становление института частной собственности и в Европе. Рынок баронов трансформировался в цивилизованный рынок, а право обладания как право силы трансформировалось в институт собственности лишь тогда, когда собственники были лишены политических привилегий. Рыночное равноправие (равная подотчетность законам) и стало той компенсацией, которая легализовала права собственности в глазах общества.

Прямо противоположным образом развивались события в России. Под мантру о «несправедливой приватизации» и под видом исправления этой несправедливости собственность баронов была лишена неприкосновенности и бароны были обращены в вассалов. В результате феодальный рынок баронов трансформировался в путинскую эпоху в рынок «ярлыков» — раздаваемых политических привилегий на обладание той или иной собственностью или квазисобственностью. Форма обладания не имеет здесь особого значения, потому что основным свойством обретаемого вместе с ярлыком ресурса является возможность извлекать с его помощью гарантированную прибыль. Ибо кому, скажите, нужна не-собственность, которая к тому же не приносит прибыли?

Иными словами, нанеся удар по неглавному недостатку прежней системы (несправедливость первоначального распределения), новая система поставила во главу угла ее главный недостаток — неравноправие, т. е. возможность нерыночного перераспределения общественного богатства под видом рынка. (Точно так шулер не может просто отнять у вас деньги, но под видом карточной игры «законно» их у вас забирает.)

Справедливо возмущаясь этой системой и призывая к новой приватизации собственности, переданной в управление новым баронам (уже совсем не рынка), мы не должны забывать о том, что сделало возможным такой поворот. О том, что отличает разгосударствленную собственность от частной собственности.

Мы не сможем обеспечить становление института частной собственности, пока не сделаем решительный шаг в сторону рыночного равноправия. В сторону укрепления правил рынка, справедливой конкуренции, независимого арбитража. Мы не решим проблему защиты частной собственности никакими новыми приватизациями, декретами, законами, пропагандистскими ухищрениями, пока не укрепим рынок, не защитим конкуренцию. И наоборот: защита конкуренции и рыночного равноправия и есть укрепление института частной собственности. Ибо справедливый рынок и есть то, что превращает награбленное в частную собственность. Это и есть формула общественного договора.

Но в отличие от баронов рынка, мечтавших о настоящей собственности и теоретически способных дозреть до подобного компромисса, янычары и владельцы ярлыков к нему, разумеется, не способны. Что останется от янычара, сдавшего свою саблю, — шаровары? Что останется у владельца ярлыка, когда тот будет аннулирован, — только унижение, через которое пришлось пройти, чтобы ярлык получить.

Эта неспособность, однако, не отменит главного общественного запроса новой эпохи. Главным вопросом ее будет не вопрос о частной собственности, а вопрос о рыночной справедливости. Этот вопрос и станет, видимо, главным триггером социально-политического кризиса, а скорее — серии кризисов, которая предстоит нам в новом историческом цикле. И если нам удастся в результате сделать шаг в направлении реального рыночного равноправия, то вопрос о частной собственности начнет решаться сам собой.

Статья продолжает цикл «Пермский договор», посвященный выработке нового общественного договора. Цикл подготовлен совместно с Пермским экономическим форумом. Статьи выходят по пятницам.

Автор — политический обозреватель, сотрудник Института экономики переходного периода

Эта публикация основана на статье «Общественный договор: Революционный вопрос» из газеты «Ведомости» от 30.09.2011, №184 (2950)

Избранное сообщение

Онтокритика как социограмотность и социопрофесионализм

Онтокритика как социограмотность и социопрофесионализм

Популярные сообщения