Научись онтокритике, чтобы перенаучиться жить

Неграмотными в 21-м веке будут не те, кто не могут читать и писать, а те, кто не смогут научаться, от(раз)учаться и перенаучаться. Элвин Тоффлер

Поиск по этому блогу

2016-01-20

800 000 — это только расстрелянные, без умерших в лагерях, без умерших от голода...

Бессмертный барак
Любая шутка про "30 миллиардов, расстрелянных лично Сталиным" очень смешная, потому что при Сталине никого не расстреливали. Точнее, расстреливали, но только за дело. И мало. Ну как мало — 800 000 только по официальной справке НКВД, но ведь за дело же! И не 30 миллиардов, а 800 000, это же сильно меньше! Поэтому шутка все равно смешная. Очень. Очень смешная.

Еще, услышав про 800 000, можно сказать что-нибудь вроде "Зато при демократах по миллиону в год вымирает!", как бы забыв, что 800 000 — это только расстрелянные, без умерших в лагерях, без умерших от голода, без умерших от вспышек эпидемий, без умерших от нелегальных абортов, без умерших от пьянства, без убитых на войне, без убитых на улицах от разгула преступности, без умерших в больницах от недостатка лекарств и персонала, без погибших в тылу от чудовищного военного голода, без погибших на стройках, без погибших от вынужденных переселений, без погибших в Сибири, без погибших в Казахстане, без погибших на Кавказе, без умерших на Дальнем Востоке в принудительных красноармейских колхозах и в окрестностях Магадана в поселках безумного корпоративного Дальстроя.

800 000 — это только расстрелянные, только по официальной справке. Реально их было больше. Реально людей убивали на допросах — и это не шло в 800 000. Реально людей убивали в лагерях — и это не шло в 800 000. Реально людей привязывали голыми к бревнам на лесоповалах и оставляли на ночь на мошкару — и это не шло в 800 000. У многих от пыток отказывало сердце — это не шло в 800 000. Многих замерзали насмерть на стройках посреди тундры или степи — и это тоже не шло в 800 000. 800 000 — это только те, кого только расстреляли, только по приговору суда. Советского суда. И над которыми так смешно и весело издеваться, потому что понятно же, что не могут убить почти миллион человек просто так, и этому должны быть какие-то разумные объяснения, а никаких разумных объяснений нет, и, отчаявшись найти объяснение, но все еще желая сохранить рациональное, осмысленное восприятие мира, мы выводим эту некомфортную, безумную, рвущую сознание цифру в юмор. В хохоток. В иронию.

И успокаиваемся.
http://bessmertnybarak.ru/pamyatnik/

Усложнение или смерть! или Хочешь жить, умей учиться!

NovayaGazeta.ru
19-01-2016 12:17:00

Психоанализ от Германа Грефа

На одной из панельных дискуссий Гайдаровского форума глава Сбербанка назвал Россию страной-дауншифтером. И вызвал шквал ненависти
На одной из панельных дискуссий Гайдаровского форума глава Сбербанка назвал Россию страной-дауншифтером. И вызвал шквал ненависти
 
Его выступление уже называют в прессе и на интернет-форумах не иначе как скандальным или, в более мягком варианте, — резонансным. Политические деятели разного толка среагировали на автора фразы о «стране-дауншифтере», как на саморазоблачение нового «дежурного врага». На другом полюсе, где ненависти нет, есть недоумение: что случилось с Грефом? Для чего он дразнит «гусей»? Почему призывает честно признать, что Россия уже проиграла?
— Мне сразу пришло в голову название к его выступлению: «Психоанализ от Германа Грефа», — отвечает на вопросы «Новой газеты» заведующий кафедрой психологии личности МГУ, вице-президент Российского общества психологов, академик РАО Александр Асмолов. — Потому что сразу же возникла ассоциация с классической работой Зигмунда Фрейда «Психопатология обыденной жизни». Благодаря оптике Грефа я еще раз остро чувствую, как психология обыденной жизни России по определенному вектору превращается в социальную психопатологию обыденной жизни. И это связано именно с тем, что Греф наградил страну не привычным в такой связке, имеющим многие значения термином «дауншифтер». Это производное от «даунши́фтинга» (Downshifting), что в буквальном смысле означает «переключение автомобиля на низкую передачу, или замедление, ослабление».
— Я знаю, что так называется движение людей в сторону от карьеры к каким-то собственным ценностям, отказ от общепринятых благ. Это — «отказ от чужих целей», «жизнь ради себя».
Фото: РИА Новости

— Да, есть серьезное явление философии, которое называется «даунши́фтингом». Это осознанный поиск самореализации — уйти от гонки и суеты, почувствовать самоценность жизни. Но Греф использовал термин «дауншифтер», скорее всего, буквально — в значении «переключения машины на низкую передачу», потому что он говорит, что Россия оказывается обреченной на отставание. Она проиграла тем странам, которые вошли в эпоху бешеных технологических изменений уже измененными.
Греф в своем выступлении ссылается на автора теории сингулярности Рэя Курцвейла, который не случайно называет наше время временем ускорений. И показывает, что разные формы коллективного разума приводят не только к нарастанию скорости технической эволюции, но и к тому, что изменяются сами изменения. Не только мы делаем технологии, но и технологии конструируют нас. И, главное, мир становится глобальным, в нем нет места простым бинарным противопоставлениям «свои — чужие». И вот здесь очень важно родственное термину «даунши́фтинг» понятие simple living, что в переводе с английского означает «простая жизнь», а также — «опрощение». Это как раз то, что сегодня и происходит с Россией — не просто бегство от свободы (я здесь перефразирую великую работу Эриха Фромма), а бегство от разнообразия, от любой многомерности. Пройдите по Москве, по Питеру, посмотрите те места, которые раньше были наполнены разнообразием книг, товаров — мы говорили: «О, муки выбора!»
Сейчас идет стремительный, опасный для всей страны рост опрощения в самых разных сферах — и в бизнесе, и в торговле, но прежде всего —  в нашей ментальности. Это самая большая угроза. Один из классиков постмодернизма, французский философ Жан-Франсуа Лиотар сказал, что мы в нашем веке… как Гулливер — все время не того размера, оказываемся то выше, то ниже. Что люди начинают делиться на две категории: на людей сложного психологического восприятия — и на людей, которые бегут от сложного. Первые, так или иначе, будут драйверами изменений. Они справляются с ключевыми вызовами современности — неопределенности и разнообразия. Я не знаю, предполагал ли Герман Греф, что термином «дауншифтер» России был поставлен, на самом деле, диагноз опрощения. Но именно этот диагноз я считаю правильным. Именно это является сегодня психологическим, экономическим и социальным риском для страны.
Фото: Анна Жаворонкова / «Новая газета»

— Он предлагает как выход — поменять всю систему образования, включая образование дошкольное.
— Для меня Греф в своих рассуждениях об образовании, увы, напоминает ежика в тумане. Если бы он разобрался в том, что в миллиарды раз сложнее экономики и что связано с производством разума, я бы отнесся к такой наивной уверенности толерантно. Но есть люди, которые подбирали к этому ключи давно, например Выготский, Давыдов, Леонтьев, и современные мастера когнитивного анализа. С ними мне очень удобно общаться и благодаря им понимать, куда мы движемся: от формальной классно-урочной системы к неформальной, персонализированной системе образования, где каждый ребенок сам себе «Гугл». Нам ясно, как действовать с образованием, но сегодня не хватает мотивации для того, чтобы мы могли измениться и вырастить поколение, живущее по формуле «Хочешь жить, умей учиться».
— Второй выход, который предложил Герман Греф, — это необходимость остановить «экспорт мозгов». Но как это сделать, если молодому человеку, высококвалифицированному специалисту сегодня как раз чаще всего нужно упрощаться ради карьерного роста?
— Мы все время пользуемся лукавой терминологией, говорим, у нас «утечка мозгов». Нет, у нас «выгон мозгов». Людям негде себя найти, самореализоваться, у многих профессионалов просто нет перспектив. Суть всех этих процессов — погашение разнообразия, страх перед неопределенностью, беспредельное опрощение.
С этим напрямую связано такое понятие, как «скорость возникновения ненависти». Мы благодаря телевидению, или, как я теперь говорю, — телененавидению, быстро, дружными рядами стали ненавидеть Украину. Скорость возбуждения потока ненависти практически спринтерская. Наше население, как никогда, стремительно попало в это черно-белое поле. Когда мы с вами ментально упрощаемся, мы становимся подголосками, объектами беспрецедентного зомбирования. Старая формула «Сиди и жди, придумают вожди» становится психологической стратегией поведения огромного большинства людей в стране.
Мы проиграли многим странам в росте технологий, я могу это смело повторить вслед за Грефом. Но есть технологии, где мы мастера, мы овладели ими в совершенстве, — это технологии телененавидения. Психологическое конструирование врагов вызывает у зрителей, как у больных алкоголизмом — повальную белую горячку: «Чур меня, украинцы! Чур меня, турки, американцы, российские предатели… Они ужасные, а мы великие, они не понимают нашего величия». Так действует инструмент мобилизации любых тоталитарных систем.
В ситуации глубокой и психологической драмы России, возможно, это наивно, но я считаю, что есть шансы для эволюционного оптимизма. Мы должны, освободившись от сырьевого проклятия, делать иную среду — мотивирующую, интерактивную для подрастающих поколений, и они станут носителями новых профессий. Вот главное, что, по сути, сказал Греф. И еще: с культурой доминирования вертикалей мы окажемся полностью вне сингулярного общества. Без культуры горизонтальных коммуникаций оно невозможно. Вот основные и самые важные мысли его выступления.
 Греф сказал об этом, и началось «приглашение на казнь».
— Это уже привычные цепные реакции со стороны депутатов и других политических деятелей. У них идеология клерикального национал-патриотизма. Перед нами прагматичные рациональные фанатики, которые будут всегда петь славу королю, а как только король оступится, помогут ему не встать.
 «Прагматичные фанатики» — это странно звучит, фанатик же не может быть прагматичным. У них, наверное, роль фанатиков?
— Очень точный психологический вопрос — это профессиональные фанатики, с ритуальными танцами и пеной на устах. Инструмент, который востребован властью.
 Еще вопрос: что произошло с Германом Грефом? Почему он решился дать такой жесткий диагноз ситуации в стране? Для чего?
— Знаете, рано или поздно, когда ты приближаешься к определенной степени отчаяния, при всех политических кульбитах ты начинаешь не переносить самого себя. Выступление Грефа — это плод его собственного психотерапевтического излечения от отчаяния, от невротизирующей ситуации везде. И в Сбербанке, и в стране, в которой мы живем и в которой таких упрощенческих, депрессивных времен, как сегодня, за последние десятилетия не было.
Автор: Галина Мурсалиева
Постоянный адрес страницы: http://www.novayagazeta.ru/society/71487.html 

Без порток: Вот она, цена нашей сверхдержавы — 30 долларов

Без порток 
Иллюстрация: Corbis/East News
Иллюстрация: Corbis/East News
Вот она, цена нашей сверхдержавы: 30 долларов.
Тридцать долларов за бочку нефти. Упала нефть до тридцати, и все посыпалось. Правительство не знает, чем бюджетникам платить, регионы ударились в самодеятельность — и спасибо, что все еще не самоуправство, у депутатов отвалилась челюсть и потекла слюна, а президент может только одно сказать — что все правильно и все хорошо, что все хорошо и все правильно, и точно так все идет, как и было задумано.
Тридцать долларов — цена игре в Возрождение Промышленности, во Вставание с Колен, в Возвращение Империи, в Русский Мир и в Геополитику. Оказывается вдруг, что ничего не возродилось, никто с коленей не вставал, а Русский Мир не распространяется даже и на Чечню, где можно воспитывать людей овчарками и прогоном на беговой дорожке без штанов. Да и на Москву, где такое считают соответствующим духу времени.
Ничего не было, оказывается, кроме запредельно дорогой нефти. Ничего, кроме шальных денег, которые были распиханы лихорадочно по дырявым государственным карманам. Денег незаработанных, денег, доставшихся без пота, да и кровью-то малой — кровью тех случайных людей, кого отжимали от скважин и вентилей другие случайные люди.
Конечно, мы скучали по империи. Конечно, мы истосковались по величию. Раз уж Запад не смог нас полюбить, мы хотели, чтобы он нас хотя бы боялся, как прежде. Внутри своей страны мы остались бесправными и ничтожными муравьями, но нам необходимо было хотя бы гордиться своим муравейником.
И нас учили заново этим муравейником гордиться. И тем, как величественно он кишит, и как безудержно разрастается, и как жадно изрывает землю под собой, и как неумолимо надвигается на окрестную экосистему. А за такое — какой муравей не готов будет оказаться раздавленным? Разве что если только самый отъявленно непатриотичный муравей.
В телевизоре для нас было все: сверхсовременное оружие и боеспособная армия, нарядные рабочие в цехах оживающих гигантских заводов, причесанный Кавказ, яркие домики для военных, приодетая в гранит столица, почтение мировых лидеров и снисходительная улыбка Президента, с высоты журавлиного полета взирающего на все это колосящееся благолепие.
Те, кто поближе к Национальному Лидеру родился, пригодились в важном. Имитировать на триллион случайных небесных долларов Возрождение Сверхдержавы. Известным способом: завышением сметы в десять раз. 
Им повезло, конечно, но и всем повезло. Каждый получил от царя по копеечке. Пенсионеры, милиционеры, врачи и даже хипстеры в узких штанах.
Всем досталось чуть-чуть от нефтяных денег и щедро — от нефтяного хмеля. Кто-то поверил, что теперь будет как в Союзе. Кто-то — что как в Европе.
Мы себя все с США сравнивали: не хотим, дескать, быть столбовою дворянкой, а желаем — вторым полюсом власти и могущества на Земле, и чтобы немедленно! Слышали?! Не-мед-лен-но!  
Но вот настало тридцать долларов за баррель. И на этой отметке ясно сделалось, кем мы были все это время. Банановой республикой. Региональным игроком, случайно разбогатевшим на сырье. Приподнявшимся местным авторитетом.
Не с Обамой нам надо было равняться, а с другими такими же нахлебавшимися нефти региональными «уважаемыми людьми». С Саудовской Аравией, спускающей миллиарды на ваххабизм, с Венесуэлой и ее мировым боливарианством, с Казахстаном и его уникальным путем. Сюда, сюда Россия с ее Русским Миром и с Возрождением Империи. Снимать портки — и на беговую дорожку, топтаться на месте, пока цивилизация газует за горизонт.

2016-01-19

Что творится с экономикой в России: «Нужно учиться, иначе тебя сожрут»

Андрей Мовчан:«Нужно учиться, иначе тебя сожрут»

Что творится с экономикой в России
Жирный шрифт в ответах А. Мовчана мой. — Е.В.
Андрей Мовчан: «Нужно учиться, иначе тебя сожрут»
В конце 2015 года Олег Тиньков поговорил с Андреем Мовчаном — экономистом, руководителем экономической программы Московского центра Карнеги, экс-главой банка «Ренессанс Кредит» и основателем инвестиционной компании «Третий Рим» (продал в 2013 году). Полная версия — в конце статьи.

«Нет в предпринимательстве ничего хорошего. Только головная боль»

— Расскажи вкратце о себе?

— Мне очень сложно рассказывать про себя, потому что я совсем не то, чем кажусь.

— В пять минут.

— Я физик.

— Уже лучше.

— Москвич с украинской фамилией.

— Учился в Москве?

— Да, в Московском университете. Какое-то время занимался даже системой наведения ракет, как принято было в советское время. Года с 1992 занимаюсь финансами.
А дальше всякие компании типа Тройки-диалог и крупных банков. Затем Чикагский университет. Потом в Renaissance Investment Management. Это был такой красивый большой проект, как и все в «Ренессансе» — красивое и большое. И изнутри непонятное. Кончилось не очень хорошо с Ренессансом. А я до этого успел оттуда уйти. Потом был «Ренессанс Кредит» — конкурент Тинькова.

— А ты там работал? Я не знал.

— Я был СЕО «Ренессанс Кредита». Возглавлял его.

— Да ладно? То есть мы конкурировали?

— Какой-то короткий период. Потому что я продал свои акции в январе 2008 года. У меня был пакет 2,5%. В 2009 я ушел году из Ренессанса. Создал «Третий Рим», потом тоже продал.

— Нас много смотрит менеджеров, которые мечтают быть предпринимателями.

— Не надо. Нет в этом ничего хорошего. Только головная боль. «Третий Рим» я удачно продал в конце 2013 года. С тех пор я скромный управляющий фонда, в котором находятся мои деньги и деньги моих близких знакомых клиентов, почетный пенсионер и руководитель экономической программы Московского центра Карнеги.

— Предпринимателем тебе быть не понравилось?

— Ну да. Может быть и так.

— Ты очень вовремя вышел из того, что перечислил, из всех бизнесов. Ренессанс, Тройка и, соответственно, «Третий Рим». Что ты можешь сказать нам про сегодняшнее время?

— В инвестиционной теории считается, что если ты не купил, то продал. Вот я не создаю никакого бизнеса сейчас. Это выражает мою точку зрения на бизнес в России. Я вообще осторожный человек. У фонда, который я веду, средняя доходность за 13 лет — 8,5% годовых в долларах. Это говорит о том, что я особо не рискую.

— Ну да, это немного, наверное.

— Для кого как. Для меня это нормально. Мне кажется, что это неплохой результат, именно потому что у меня своё ощущение от рисков. Я не хочу терять деньги.

— Но при этом ты живешь пока в России и не планируешь никуда уезжать, да?

— Ну во-первых, бизнесы глобальные сейчас. Я могу жить в России и делать бизнес где угодно. Что я собственно и делаю. Во-вторых, я говорю по-русски. Если я, скажем, еще меньше нужен обществу, то жена — врач, она людей лечит здесь.
Людей здесь все равно надо лечить, несмотря ни на что. Культура — русская. Друзья — многие еще здесь. Но не все уже, некоторые далеко. Но многие еще здесь. Я уже старый человек, я привык к городу, я привык к инфраструктуре. Мне здесь хорошо.
Олег Тинькоф и Андрей Мовчан

«ЦБ вел политику, провоцирующую банки работать плохо»

— Раньше ты говорил, что у российских банков нет будущего. Может как-то раскроешь эту тему? Мы все-таки в банке находимся, нам интересно это услышать.

— Помню, как я как раз спорил с людьми, давным-давно. Это было еще до того, как я продал Третий Рим. Спор был о том, что Тинькофф — это не банк. Когда готовилось IPO, все писали «Как так? Что за такие мультипликаторы? Капитал такой, а цена такая». Я говорил, что Тинькофф — не банк, а финансовая организация, которую нужно считать мультипликатором к выручке, а не мультипликатором к активам и капиталу. Это не банк, а финансовая организация, имеющая лицензию для того, чтобы ей разрешили оперировать. Так же как Ренессанс Кредит был не банк. А вот Сбербанк — действительно банк.
С точки зрения банковского бизнеса в России у нас очень много «но». Как любая катастрофа — следствие совпадения многих причин, так же и здесь, монополизация госбанков, которая идет и будет продолжаться. Если у госбанков дешевле деньги и больше масштаб, они будут отбирать бизнес. Слишком много банков. Слишком разрозненная фрагментированная структура.
Изначально банки строились в России не для того, чтобы делать банковский бизнес. Банки в России строились в начале 90-х, для того чтобы решать три задачи: пылесосить деньги, чтобы инвестировать в финансово-промышленные группы, отмывать деньги и уходить от налогов.
Все три бизнеса очень высокомаржинальны. Потому что когда эти бизнесы постепенно стали заканчиваться, переход на низкомаржинальные бизнесы оказался сложным. Когда ты хорошо жил, то очень сложно жить плохо. Ты просто не умеешь это делать.
ЦБ в течение ну минимум пятнадцати лет ведет политику, которая провоцирует банки работать плохо. Огромное количество бюрократических процедур, нормативов, механизмов, правил, огромные деньги на аппарат, который их отрабатывает. Эффективность низкая.
При этом ты можешь взять ничего не стоящий кусок земли, оценить в сто раз выше, чем на рынке, положить себе в капитал и спокойно себя чувствовать. На самом деле, ЦБ 15 лет говорил «обманите меня, и будет все хорошо».

«Не верю в высокотехнологичные стартапы в подвале. Кроме подвалов в России нет мест, где это можно делать»

— Я понимаю, что у тебя есть, чем рисковать. У тебя есть капитал, ты не хочешь вкладывать его в России и наверное правильно делаешь. А представь, что сейчас тебе двадцать лет и ты готов рисковать. Что бы ты делал?

— Я очень скучный человек. Я бы попытался учиться. Потому что уже сейчас с высоты своего возраста я вижу, что хороший бизнесмен — это бывший топ-менеджер в подобном же бизнесе. А хороший топ-менеджер — это хороший миддл-менеджер в этом же бизнесе.
Вообще надо понимать, что ты делаешь. Никто не отменял 10 000 часов, которые нужно провести в своей области. Я очень много молодых ребят вижу, которые делают проект, и я понимаю, что они не ориентированы на проект как на проект. Они не могут ответить на вопрос, на кого рассчитан продукт, где этот рынок, кто их аудитория. Они не могут ответить на вопрос «где ты реально зарабатываешь?». Потому что в бизнесе зарабатываешь реально не на том, что ты обычно делаешь.
Я все время рассказываю одну и ту же историю про моего друга, у которого столярное производство. Он делает мебель, и его прибыль равна стоимости щепы, которую он продает в котельную. Если бы он не продавал в котельную щепу, то он бы работал в убыток.
То же самое происходит в огромном большинстве бизнесов. У тебя где-то в каком-то месте возникают дополнительные небольшие доходы, на которые ты и живешь. Иначе рынок-то конкурентный, тебя сожрут. Надо учиться. Потом приходить, делать бизнес. Маленький, потом побольше, потом большой. В высокотехнологичные стартапы в подвале я не верю. Кроме подвалов в России нет мест, где это можно делать.

— То есть, у них гаражи, у нас подвалы — хорошая аллегория.

— Россия вообще любит подвалы, это известно. Если делать серьезный бизнес, надо делать его серьезно. Для этого нужно, во-первых, уметь и хорошо понимать. Во-вторых — быть интегрированным в экосистему.

«Перестроить экономику —титаническая работа, которуюмогут сделать только миллионы предпринимателей-муравьев, а не один слон-государство»

— В интервью «Секрету фирмы» ты сказал, что стагнация в России будет много лет. Ты от цены нефти отталкиваешься? Что тебя побудило сделать такое заявление? Я его не оспариваю, потому что я не умею делать такие макроэкономические прогнозы, у меня нет квалификации. Я тоже не верю, что нефть подорожает, но это интуитивно. Безусловно, ты более умный человек, чем я.

— Я очень боюсь умных людей, они часто ошибаются. Экономика проще. Нефть действительно вряд ли подорожает. Для этого есть ну как бы очень много причин. Она может подорожать временно, немножко.

— Когда здесь сидел Фридман, он сказал, что нефть дорожать не будет.

— Вот не похоже, да.

— Всё — спекуляция. Всё, что выше 30 долларов — это спекуляция.

— Я думаю, что сейчас цены значительно менее спекулятивные, чем были.

— Он четко объяснил, 10 — это себестоимость барреля, 30 — это его цена с учетом любых транспортировок, любых маркапов. Все, что выше 30, — это все спекулятивные ожидания. А 150 — это суперспекулятивные.

— Окей, мы сейчас можем полтора часа можем занять разговором про нефть.

— Ну мы согласились, что она расти не будет.

— Да, что она сильно расти не будет, это точно. Экономика российская — абсолютно точно заточена на нефть. Есть иллюзия, что у нас там полбюджета. Нет, на самом деле у нас весь бюджет на нефти, потому что вторую часть бюджета составляет налоги на импорт, а импорт — это нефть. А дальше там подоходные налоги, налог на прибыль — а это нефтяные корпорации. 97% прибыли в стране — это нефтеперерабатывающие компании. На самом деле, весь бюджет — это нефть.
Если посмотреть на структуру трудовых ресурсов, она невероятно вялая. Падает количество людей, которые могут работать. Больше 30% работают в бюджетном секторе, торговлю обслуживают порядка 7 млн человек — 10% всех трудовых ресурсов.
Перестроить экономику? При наших расстояниях, при наших огромных километрах перевозок, которые стоят в два раза дороже, чем в Европе? При том, что мы потребляем в 4 раза больше электроэнергии на 1 доллар ВВП, чем Япония и в два раза больше чем мир в среднем? Это нереальная титаническая работа, которую могут сделать только миллионы предпринимателей-муравьев, а один слон-государство не в состоянии ее сделать даже близко. Даже начать не может.
Но вместо того, чтобы запускать сюда эти миллионы муравьев и давать им условия, слон сжирает этих муравьев, думая, что станет толстым и сможет все сделать сам. Но не он сделает и будет продолжать ковыряться в нашей посудной лавке, продолжая продавать нефть.
У нас через 3−4 года начнется падение добычи, поскольку у нас плохие дебиты скважин. Мы плохо добываем, под большим давлением, с большой дыркой вот в этой шайбе, в трубе. Мы быстро исчерпываем. У нас норма добычи 20−25%, лучший результат это 80−90%, а средний по миру считается 50%.
Поэтому в перспективе 20 лет у нас добыча упадет в 2 раза. Цена нефти, я думаю, упадет еще на 20−30 % в долларах с нынешней. Трудовых ресурсов нет. Про технологии можно забыть, потому что у нас нет частной науки, а государственной науки не будет, потому что ее убивает сейчас недофинансирование. А про массивные инвестиции из-за рубежа мы можем забыть, потому что мы ведем себя соответствующим образом. Вот и всё.

— Ты нарисовал печальную картину. То есть среднему и малому бизнесу ты не видишь окна ближайшие несколько лет?

— Как раз средний и малый бизнес обычно намного устойчивее. Булки нужны, стричься нужно и даже какие-то там изделия местные тоже нужны. А что касается крупного, почти крупного и очень крупного частного бизнеса, то у меня сомнения. Потому что мы, конечно, в конкуренции будем проигрывать. Чем дальше, тем больше.

«Почему в Польше яблок производится с гектара в 3,5 раза больше чем у нас в Краснодарском крае?»

— А вот Майкл Калви [управляющий партнер фонда Baring Vostok Capital Partners] мне часто говорит: «Я приехал в Россию 20 лет назад, трамваи и троллейбусы не ходили, зарплату людям не платили. И смотри, что сейчас». Трудно с ним не согласиться, потому что последние 20, 15, 10, даже 5 лет мы все-таки движемся в правильном направлении. Можно критиковать сколько угодно, но тренд позитивный.

— С этим никто не спорит. За 20 лет ВВП на человека в России вырос.

— Утроился, по-моему?

— Это смотря в каких единицах считать. Поэтому аккуратно говорю, что вырос.

— Люди зажили, задышали.

— Конечно. Больше двух триллионов долларов выручки от нефти. Люди задышали, есть машины. И при этом за это же время наш ВВП вырос в два раза меньше, чем польский.
Вот небольшая страна Польша, у которой нет ни нефти, ни газа. Она ровно с того же стартовала в начале 90-х, но у нее в два раза больше ВВП на душу населения, чем у нас сейчас. Почему? Почему в Польше яблок производится с гектара в 3,5 раза больше чем у нас в Краснодарском крае? Там что, заколдованные яблоки?

— Причем солнца больше в Краснодарском крае.

— Да, в Польше климат-то похуже, пожалуй. Почему Польша себя обеспечивает продуктами и огромное количество вывозит, а мы этого не делаем? Почему в Польше диверсификация экономики, почему Польша сейчас растет на 3,5% в год по ВВП, а мы упали почти на 40% в долларах за последние два года?
Насчет тренда я тоже не уверен. Вот у нефти был тренд и у нас был тренд. Если все графики нарисовать — стоимость нефти, наш бюджет, ВВП на человека — вы увидите, что они очень похожи. Сейчас всё идет тем же сценарием.

— Хорошо. Ты задаешь много риторических вопросов и публично критикуешь власть и правительство. А у тебя самого нет идеи политикой заняться?

— Нет, абсолютно.

— Ты хочешь быть таким критикующим экономистом.

— Я не хочу быть критикующим экономистом. Я говорю то, что думаю. Я хочу быть экономистом хвалящим. С огромным удовольствием пойду, кого-нибудь похвалю. Было бы кого.
Я управляю деньгами, моя задача — понимать правду. Поэтому я и пишу, критикую. Например, я говорил, что доллар будет 60 в 2012, когда все говорили, что правильная цена доллара — 19. Многие вещи проще, чем кажутся.

— Предскажи нам, что будет через два года с рублем.

— Зависит от инфляции. Сейчас нефть стабилизировалась. Не думаю, что она будет сильно двигаться. Соответственно, рубль зависит от инфляции. В 2015 году инфляция составляет 20%.

— Двадцать? Что-то ты совсем пессимистично.

— Думаю, двадцать. Рубль в два раза к доллару упал, а у нас 45% импорт в стране. В 2016, я думаю, будет инфляция 12%, потому что зажата денежная масса, стагнация. Инфляция будет не очень высокой. Потребление-то падает.
На ближайшие годы резервы есть, экономика более-менее сбалансирована, счет торговых операций позитивный. Так что бояться нечего. Но инфляция будет съедать понемножку.
Бизнес секркты - Андрей Мовчан

«Когда человек рождается, он уже становится предпринимателем. У него есть компания — он сам. Её нельзя ни продать, ни поделить ни с кем, ей можно только управлять самому»

— Представь, что обращаешься к своему двадцатилетнему сыну, который думает начать свой бизнес. Вот он сидит и думает, пойти работать в банк или замутить стартапчик. Что ему делать?

— Я не самый яростный сторонник стартапов и бизнеса, который делают молодые люди. Когда человек рождается, он уже волей-неволей становится предпринимателем. У него есть компания — он сам. Этой компанией ему все равно владеть и управлять. Риски, которые с этим связаны, очень высоки, потому что это единственная компания в жизни. Ее нельзя ни продать, ни поделить ни с кем, ей можно только управлять самому.
Когда ты думаешь о себе как о предпринимателе, который руководит собственной жизнью, то так же как в экономике, тебе требуется устойчивое конкурентное преимущество. Тогда ты начинаешь его искать и создавать.
Это единственный правильный способ относиться к тому, что ты делаешь. Конкурентное преимущество человека — это профессионализм и опыт. Если, конечно, ты не женишься и не выходишь замуж за кого-то богатого, если ты не сын чиновника и если ты не выиграл в лотерею.
Опыт приходит со временем. Профессионализм, к сожалению, тоже. Поэтому на вопрос молодых людей «Что мне делать» я стараюсь отвечать: «Набираться опыта». Хочешь создать большой банк — работай в банке. Стань менеджером банка, топ-менеджером банка.
Хочешь создать компанию, которая отправляет корабли в космос, — поработай на космическую индустрию лет 10−15. Хочешь создать самую крупную ритейл-сеть — поработай там. Раньше, кстати, в Америке так и было: даже дети крупных предпринимателей шли работать и поднимались снизу наверх, чтобы уметь руководить.
Сегодня у нас немножко другой тренд: молодые дети высокопоставленных чиновников тоже быстро становятся высокопоставленными чиновниками. Для предпринимательства это не работает, к сожалению.
Поэтому мое предложение было бы — несмотря на потребность в предпринимателях в России, несмотря на привлекательность предпринимательства, несмотря на то что предпринимательством заработать можно больше, — не торопиться. Убедиться, в том, что у тебя есть преимущество, и потом начинать.

Полная версия

Программа выходит при поддержке Тинькофф Бизнес Редакция
Редакция
19 января 2016

2016-01-18

Им нужен мир. И желательно — весь! (что стоит за миграцией в Европу)

Им нужен мир. И желательно — весь!

heinsohn
«Ни работы, ни секса». Профессор социологии и социальной педагогики Бременского университета Гуннар Хайнзон, публицист и исследователь, автор до сих пор не переведённой на русский язык потрясающей книги «Сыновья и мировое господство», объясняет подоплёку событий Сильвестернахта в Кёльне: фрустрированные молодые мужчины, неприкосновенные юные мусульманки и западные женщины как «законная добыча». Ничего личного, как говорится.
Корр.: Проф. Хайнзон, Ваша книга «Сыновья и мировое господство» наделала в 2003 году много шума. Как Вы считаете, Ваши тезисы о готовности к насилию молодых мужчин, не нашедших себе места в общественной иерархии, подтверждаются происшедшим в Кёльне?
Г.Х.: Сначала следует задаться вопросом, почему такое множество мужчин направились в Европу? (Потому что им сказали, что здесь платят деньги за одно только присутствие. — В. Д.) В странах, откуда они прибыли, существует так называемый «злокачественный приоритет молодёжи», значительное преобладание мальчиков и мужчин, иначе говоря, высокий «военный индекс».
Корр.: Что именно следует под этим понимать?
Г.Х.: «Военный индекс» — это соотношение между числом мужчин в возрасте между 55-ю и 59-ю годами, выходящими, условно говоря, «на пенсию», и мужчинами 15-ти — 19-тилетнего возраста, вступающими в борьбу за «место под солнцем». В странах, откуда к нам прибывают мигранты, это соотношение составляет от трёх до шести. Т. е. на тысячу уходящих на покой мужчин приходится от трёх до шести тысяч молодых. В Германии, например, это соотношение составляет примерно 0,66.
Корр.: Ну, в общем, неудивительно, почему молодёжь ищет счастья где-то в другом месте.
Г.Х.: Совершенно верно. Те, кто не имеет ни единого шанса устроиться на родине, хотят стать — или становятся, — экономическими беженцами. Если же они не имеют возможности покинуть страну, тогда появляется опасность, что они попытаются «взять своё» путём насилия. В этом случае страны с высоким «военным индексом» превращаются в поле боя, а их население, уже без различия пола и возраста, — в беженцев от войны, которым мы вынуждены, согласно законодательству, предоставлять убежище и социальное обеспечение. Такова подоплёка массовой волны миграции, если смотреть в самый корень проблемы. Угрожающая нам «колонна» беженцев на самом деле насчитывает сотни миллионов человек.
Корр.: Как вы пришли к таким цифрам?
Г.Х.: Это число можно определить довольно точно. Мы знаем, сколько людей живёт в «полумесяце» от Марокко до Индонезии — около двух миллиардов. В этих странах проводились опросы на тему «уехать или остаться». Примерно 500 млн. человек хотели бы уехать. Если эти настроения останутся на прежнем уровне, то в Европу может прибыть до 1,2 млрд. человек ещё до 2050 года.
Корр.: Что это за опросы?
Г.Х.: Эти опросы проводили сотрудники Института Гэллапа в 2009-м году. Я бы ещё назвал их результаты оптимистичными. Они относятся к периоду до катастрофического падения цен на нефть, до начала «Арабской весны», до террористической войны, развязанной «Боко Харам» и т. п. В настоящий момент уже доступны сведения Центра политических исследований Катара, проводившего опросы по различным темам в двенадцати арабских странах. Среди прочих был и вопрос, сколько арабов хотят эмигрировать. Ответ — 35%. В 2009-м году были «всего лишь» 23%.
Корр.: Следует ли считать, что события в Кёльне находятся в прямой зависимости с волной беженцев, или это просто случайность, которая совсем необязательно повторится?
Г.Х.: Первыми отправляются в путь, конечно, молодые мужчины. В большинстве своём это вторые и третьи сыновья. Старший сын ещё имеет дома какие-то шансы. Те, кто прибывает сюда, на родине просто обречены. Это значит, что у них нет и не будет возможности создать семью, а, следовательно, для них недостижима «легальная» сексуальная жизнь. Не случайно феномен«тахарруш гамеа» зародился именно в арабских странах — а теперь он пришёл и к нам, в Германию, Англию, Швецию, Швейцарию, — повсеместно. (Статья в Википедии находится под угрозой удаления «из-за подозрений в предвзятости» — и совершенно понятно, какие политические взгляды стоят за этими обвинениями в «предвзятости». — В. Д.)
Корр.: «Нет работы» плюс «нет секса» равно «сексуальная агрессия» — не слишком ли простое уравнение?
Г.Х.: Ну, посмотрите на эту молодёжь, что прибывает сюда, в Европу. Какая-то часть, обладающая более или менее приличным образованием и востребованными навыками, устраивается, получает возможность подняться по социальной лестнице, и для них нет существенной проблемы найти себе пару за пределами своей религиозной группы. Но таких — меньшинство. Для 90% всё выглядит куда мрачнее. В лучшем случае они могут (но не обязательно хотят. — В.Д.) устроиться на низкооплачиваемую работу с низкими квалификационными требованиями, и даже в этом случае продолжают получать социальные пособия. Это ведёт к тому, что у нет шанса на «статусную сексуальную жизнь» (социологический жаргон). Но это ведь молодые, полные сил и бурлящих гормонов мужчины. В их социально-религиозной группе есть, конечно, девушки. Но эти девушки для этих мужчин — абсолютное табу. До вступления в брак они так или иначе «неприкосновенны».
Корр.: Это на самом деле так, как мы себе представляем, «несгибаемая исламская мораль» — реальность?
Г.Х.: В патриархально-племенной культуре, господствующей как в странах исхода молодых мусульман, так и в диаспорах, нет понятия «подружка». Я родился в 1943-м году и помню время, когда и в Германии было то же самое. Была «невеста» и «жена», а «подруги» не было и не могло быть. Всё остальное относилось к области полу- и вовсе подпольной жизни. Среди мусульман всё это продолжается по сей день. За «покушение на девственность» предусмотрены тяжкие наказания. (Эти наказания, конечно, легче, чем за «потерю девственности», — за это просто-напросто убивают, а в «особо тяжких» случаях могут и семью подвергнуть тотальному остракизму, т. е. у сестёр «преступницы» не будет шанса выйти замуж, — но тоже не сахарок. — В. Д.) Парадокс состоит в том, что эти же самые молодые люди, нападавшие на «чужих» женщин, отстаивают «неприкосновенность» «своих» женщин как минимум с той же энергией.
(Ув. проф. Хайнзон здесь не касается вовсе такой проблемы, как «целевые аборты», когда на ранней стадии беременности определяется пол будущего ребёнка и в случае, если это — девочка, женщин склоняют, а то и вынуждают к прерыванию беременности. Это явление широко распространено в патерналистских, патриархальных «культурах», тотально предпочитающих «мужское» и отрицающих «женское», «слабость». Безмозглые дикари не в состоянии просчитать элементарные последствия гендерного дисбаланса, — ну, или, наоборот, хорошо его просчитывают в надежде таким способом усилить свою экспансию. Молодым мусульманам нужен, конечно, мир. И, желательно, весь. — В. Д.)
Корр.: Каков, по-вашему, «портрет западной женщины», существующий в представлении этих молодых мужчин?
Г.Х.: Для них «западные женщины» состоят в разряде «проституток» позволяющих — и с которыми позволен — до- и внебрачный секс. Их относят к «добыче», к этому молодых людей поощряют также и в семьях — чтобы дочери оставались «чистыми» и «годными для брака». Таким образом сексуальная агрессия становится «естественной». Политики и вообще люди, неосведомлённые об этих «культурных особенностях», видящие в массовой иммиграции «гигантский шаг ко всеобщей гармонии», конечно, перед этим явлением совершенно безоружны. Некоторые изо всех сил стараются затушевать проблему, «сделать бывшее небывшим», что, разумеется, только усугубляет ситуацию. Это касается всех — от обывателей до полицейских и парламентариев.
Корр.: К числу наиболее громких скандальных попыток скрыть сексуальные преступления мусульман-иммигрантов относится «Ротерэмский серийный инцидент» в Великобритании. На протяжении шестнадцати лет (!!!) выходцы из Пакистана терроризировали население города. Число изнасилованных и принуждённых к оказанию сексуальных услуг девушек и девочек в возрасте от двенадцати (!!!) лет составляет около полутора тысяч. Доказано, что полиция и ведомство по делам несовершеннолетних, чиновники городского управления и социальные работники замалчивали и напрямую покрывали все эти многочисленные случаи.
Г.Х.: механизм замалчивания одинаков что в Швеции, что в Англии, что в Германии. Кругом продвинутые, милые и позитивно настроенные люди просто-напросто не видят, что происходит. А потом то, что происходит, беспрепятственно разрастается до преступления в масштабе всей страны — или даже нескольких. Но если я начну об этом говорить, то моя репутация как сторонника прогресса будет разрушена, поэтому… Так раскручивается спираль умолчания.
Корр.: Обрисованный Вами механизм, ведущий к сексуальной агрессии, действительно, логичен. Но на самом деле мы практически ничего не знаем о задержанных в Кёльне. 19 подозреваемых, 10 — «свежие» беженцы. Но что, если речь идёт не о вторых или третьих сыновьях из низших социальных страт, а о единственных детях сирийской элиты?
Г.Х.: Но мы ведь говорим о некоей общей картине, о динамике, о принципе. Но и при внимательном взгляде на ситуацию в странах происхождения беженцев можно достаточно уверенно утверждать, что проблема не в «единственных детях» и не в «первенцах». В арабском мире трудно серьёзно говорить о «единственных сыновьях», по крайней мере до самого последнего времени. Первенцы в этих странах получают всё, прочие остаются ни с чем. В Германии, где молодые люди не только единственные сыновья, но и вообще единственные дети в семье, ситуация, конечно, совершенно иная, ничего похожего на описанную выше динамику тут нет. Здесь пацифизм цветёт пышным цветом.
Корр.: Возвращаясь к Ротерэму, хочу заметить, что и сами преступления чудовищны, и попытки укрывательства не менее отвратительны. Но мой ужас перед происшедшим только усиливается от того, что одним Ротерэмом дело не ограничивается. В скандале замешаны около 500 человек внутри корпорации ВВС, и это уже не только проблема с мигрантами — это проблема с «высшим обществом».
Г.Х.: Это вообще не специфически мигрантская проблема. Несколько столетий назад в Европе, особенно в Южной, дела в этом смысле шли не сильно лучше. Клановость, убийства «чести», кровная месть, — всё это было, и по историческим меркам совсем недавно. До тех пор, пока общество объявляет законной и безгрешной сексуальную жизнь исключительно в браке — до тех пор существует и проблема. Молодые европейцы, покорявшие мир с XVI по XIX век, тоже мечтали о сексуальных рабынях, и эти мечты отразились в литературе той эпохи. Точно так же сегодня мечтают о сексуальных рабынях и возможности ими торговать друг с другом юные адепты «Всемирного Халифата». Я бы не рассматривал происходящее как специфически мигрантскую или даже специфически мусульманскую проблему. Но я рассматриваю её как проблему религии, которая запрещает любые межполовые контакты за пределами брака или до него. Я также вижу проблему в религии, устанавливающей, что 100 благополучных мужчин могут иметь 400 женщин, а 300 мужчин — ни одной вообще. Это ведёт к усложнению ситуации, взрывоопасному — и взрывоподобному.
Корр.: Верите ли Вы в будущую интеграцию приезжих в европейские общества и насколько сильна Ваша вера?
Г.Х.: Я думаю, что вопрос интеграции — это не расовая и даже не религиозная (по крайней мере — не чисто религиозная. — В. Д.) проблема. Это проблема отсутствующей или сильно недостаточной компетенции. Люди, выходящие из школы функционально неграмотными получателями низшей ступени социальной помощи, видят — вот тут африканцы, вот тут мусульмане, — и вопрос некомпетентности отходит на второй план, получая «обёртку» религии или расы. Ключ к решению проблемы с интеграцией — знания. Среди моих студентов есть представители всех рас и религий. Они интегрируются довольно быстро. Но вы не заставите студентов-отличников и побросавших школу юных ракаев жить вместе, несмотря на единство расы, религии или языка. И именно поэтому страны, думающие о будущем, устанавливают правила иммиграции, основанные на знаниях и умениях иммигрантов. Только так можно позаботиться о сохранении внутреннего мира и спокойствия. Чужие дураки, бездельники и преступники им не нужны — этого добра в каждой стране своего хватает, причём с избытком.
Источник: WeltN24

Гуманисты против рационалистов

суббота, 16 января 2016 г.

ГУМАНИСТЫ ПРОТИВ РАЦИОНАЛИСТОВ

Оригинал статьи тут: http://7days.us/gumanisty-protiv-racionalistov/


О дефиците тех, кто способен любить человека и избытке любителей человечества

У российской оппозиции отношение к западной элите сугубо потребительское, можно сказать, шкурное. Мне лично совершенно все равно, какую позицию по отношению к реформе медицинского страхования занимает Трамп, а какую Бен Карсон, а также, что именно думают про аборты Хиллари Клинтон или Берни Сандерс. Не будучи гражданином США, я, тем не менее, буду болеть за того кандидата, который поможет моей стране скинуть Путина. Про то, что избавиться от Путина и путинизма Россия должна сама, я в курсе. Как и про то, что такие режимы — сталинский, северокорейский, и нынешний путинский — при всем их различии, схожи тем, что изнутри не сменяются. Здесь должно быть довольно счастливое совпадение внутренних и внешних факторов.

О внутренних поговорим в одной из следующих колонок, а сейчас о внешних. Точнее, о том типе лидеров, дефицит которых ощущается в мире, не говоря уже о России. В американской политике и экспертном сообществе сейчас установилась мода играть за Россию против своей страны. Причем, в эту игру охотно играют все: и демократы, и республиканцы.

Не буду говорить о Трампе, который постоянно заявляет, что он прекрасно поладил бы с Путиным. Вот опытный 76-летний политолог и экономист Пол Крейг Робертс в прошлом работал в администрации Рейгана (был помощником министра финансов), потом в Гуверовском институте, редактором в Wall Street Journal. Последнее время он постоянный обитатель российских СМИ — от «Комсомолки» до РИА Новости. Из последнего от Пола Крейга Робертса: «Американское правительство превращается в наиболее многочисленную преступную организацию». В качестве примера Робертс приводит «футбольный скандал», который, по его мнению, был придуман Вашингтоном «с  целью задеть Россию». Ранее он настоятельно требовал от Путина, чтобы тот скорее захватил Восток Украины. Так и писал: «Москва должна включить Донбасс в состав России, пока США не установили военный союз с Киевом».

«Полезные идиоты», а также просто купленные Кремлем политики и эксперты, вероятно, в равной мере представлены и в Демократической и в Республиканской партиях США. Водораздел носит скорее, не политический, а нравственный и мировоззренческий характер и касается не только американский истеблишмент. Если отбросить банальный подкуп, то барьер проходит между рационалистами и гуманистами. То есть между теми, кто любит все человечество и теми, кто готов любить отдельного человека.

Для первых политика — это технологии, искусство возможного, сложное переплетение и столкновение интересов, в котором важно проложить свою траекторию. Для вторых политика — это «практическая мораль» (Гавел). Сегодня в США, в Европе, а тем более в России считается, что политика — это грязное дело и эффективно ею могут заниматься лишь технологичные рационалисты. Вся история с распадом СССР и Варшавского договора свидетельствует, что нетехнологичные гуманисты сыграли в этом процессе, пожалуй, ключевые роли.

Одна из этих ролей сыграна киноактером Рональдом Рейганом. Возможно, это была его лучшая роль. Именно он, идя против течения, прекратил разрядку, политику заигрывания с СССР, начал новый курс, заявив в 1982 году, что отправит марксизм-ленинизм на свалку истории, а в 1983 году назвал Советский Союз — «империей зла». Нет сомнений, что именно Рейган смог воздействовать на Горбачева, чтобы тот «отпустил на волю» народы Восточной и Центральной Европы. Его прямое обращение — вызов Горбачеву у Берлинской стены 12 июня 1987 года, когда он прямо сказал: «Генеральный секретарь Горбачев, если вы ищете мира, добиваетесь процветания для Советского Союза, для Восточной Европы, откройте эти ворота! Господин  Горбачев, снесите эту стену!».

Все предыдущие и большинство последующих президентов США были технологичными рационалистами, стремившимися приспособиться к сосуществованию на одной планете с коммунизмом, и лишь Рейган твердо заявил, что намерен сокрушить его и внес в это весомый вклад. При всей своей внешней неотесанности Рейган был именно гуманистом, а не гуманитарием. Для него судьба отдельного человека была важнее самого важного политического вопроса. Политолог Ричард Пайпс, работавший в администрации Рейгана, вспоминает, как в разгар польского кризиса в декабре 1981 года, когда Рейган рассматривал возможность почти полного разрыва отношений с Москвой, он возражал против закрытия американского посольства в Москве, потому что этот шаг означал бы бросить на произвол судьбы семью русских пятидесятников, которая укрылась в нем. А 21 июля, вспоминает Пайпс, Рейган был готов сделать экономическую уступку, которая имела серьезное символическое значение для Москвы, при условии, что она согласится отпустить «некоего русского по фамилии Петров, который уже 49 дней отказывался от пищи, объявив голодовку». (Я жил. Мемуары непримкнувшего. С.266-267. М. 2005).

Другим таким гуманистом, чьи усилия по сносу коммунизма оказались весьма эффективны, был Вацлав Гавел. В своем эссе «Политика и совесть» он излагает крайне актуальные сегодня положения манифеста «политики без политики». «Я выступаю, — пишет Гавел — за «антиполитическую политику», то есть политику, понимаемую не как технологию власти и манипулирование, не как кибернетическую систему управления человеческими существами, не как мастерство прагматика, а как один из путей поиска и достижения осмысления жизни, защиты такой жизни и служения ей. Я выступаю за политику как практическую мораль, как служение истине. Как по существу человеческую и измеримую человеческими мерками заботу о наших собратьях. Да, этот подход в нашем мире является крайне непрактичным и с трудом применим к повседневной жизни. Но я не вижу лучшей альтернативы».

Этот манифест был написан в 1984 году. А в декабре 1989 года Гавела единогласно избрали президентом ЧССР на заседании обеих палат парламента ЧССР. Причем депутаты-коммунисты все как один голосовали за своего главного противника.

Внутри СССР также был в то время такой «аполитичный политик» — Андрей Сахаров. Я в курсе насчет роли падения цен на нефть в гибели советской империи, что было изложено в книге Егора Гайдара. Понимаю и роль «нового мышления» Горбачева, а также стремление советской номенклатуры сбросить с себя ставшие тесными партийные одежды. Все так. Но без морального авторитета и непреклонной воли трех политиков-гуманистов — Рональда Рейгана, Вацлава Гавела и Андрея Сахарова — сковырнуть с планеты коммунистическую плиту было бы намного сложнее, а сам процесс, возможно, занял бы намного больше времени и был бы более мучительным.

В современной российской политике и даже в околополитических кругах гуманистов нет совершенно. Более того, боюсь, что абсолютное большинство российских политиков, экспертов, общественных деятелей  и журналистов вообще не поймут, о чем я пишу в этой колонке. Даже самые достойные из них убеждены, что политика — это технологии, борьба за власть, грязное дело и вот это все. Впрочем, есть один человек в русской культуре, который годится на роль такого гуманистического знаменосца. Но, увы, он, вернее, она не гражданка России. Это Светлана Алексиевич.

Приведу маленький отрывок из ее диалога с кинорежиссером Александром Сокуровым в «Открытой библиотеке» Санкт-Петербурга в сентябре 2015 года. Это был классический диалог гуманиста (Алексиевич) с рационалистом (Сокуровым).

Сокуров: «Политика — это грязное дело… Это жесткая система, требующая главного — профессионализма… Главная  проблема — незнание «как»… Единственным профессиональным инструментом в стране является администрация президента… Политика — это искусство лавирования. Вы не должны удивляться, что президент страны сегодня говорит одно, а завтра другое».

Алексиевич: «Я не согласна с тем, что политика — это грязное дело. Гавел и немецкий президент (видимо, имеется в виду канцлер ФРГ Конрад Аденауэр), который через 20 лет после войны нашел в себе силы сказать о вине немецкого народа… Чтобы построить, нужны идеи… В России вся энергия ушла на освоение пространства, поэтому ей не на что опереться. Удивительная неспособность пускать в себя мир… Для меня главный вопрос: почему эти наши бесконечные страдания не конвертируются в свободу?.. Я не политик, меня интересует человек, пространство человеческой души. Почему эти сумерки, почему впускание фашизма в жизнь… Рациональный человек мир не спасет, мир может спасти только гуманитарный человек. Когда во главе страны будет такой человек как Гавел, не будет всех этих Сечиных».

Я хорошо понимаю, что исторически путинизм обречен. Полная безнадега в экономике, слом социального контракта, международная изоляция, — это все понятно. Но если не будет моральных авторитетов и непреклонной воли у тех, кто хочет сковырнуть путинизм, как раньше были разрушены нацизм и коммунизм, ничего не получится. Нужны три лидера-гуманиста: по одному в России, США и Европе. Очень нужны.

Избранное сообщение

Онтокритика как социограмотность и социопрофесионализм

Онтокритика как социограмотность и социопрофесионализм

Популярные сообщения