Научись онтокритике, чтобы перенаучиться жить

Неграмотными в 21-м веке будут не те, кто не могут читать и писать, а те, кто не смогут научаться, от(раз)учаться и перенаучаться. Элвин Тоффлер

Поиск по этому блогу

2014-09-19

Академик И.П. Павлов о русском массовом уме

Академик И.П. Павлов о русском массовом уме

Очерк умственных привычек, сказал бы внимательный наблюдатель? Да, но и мужество мыслить.
http://gefter.ru/archive/13011
Карта памяти 13.09.2014 // 2 114
(c) Deschiens [Public domain or CC-BY-4.0], via Wikimedia Commons
Одна из трех лекций, прочитанных в апреле -- мае 1918 года, объединяемых под общим условным названием «Об уме вообще, о русском уме в частности».
Милостивые государи! Заранее прошу меня простить, что в гнетущее время, которое мы все переживаем, я сейчас буду говорить о довольно печальных вещах. Но мне думается или, вернее сказать, я чувствую, что наша интеллигенция, т.е. мозг родины, в погребальный час великой России не имеет права на радость и веселье. У нас должна быть одна потребность, одна обязанность -- охранять единственно нам оставшееся достоинство: смотреть на самих себя и окружающее без самообмана. Побуждаемый этим мотивом, я почел своим долгом и позволил себе привлечь ваше внимание к моим жизненным впечатлениям и наблюдениям относительно нашего русского ума.
Три недели тому назад я уже приступил к этой теме и сейчас вкратце напомню и воспроизведу общую конструкцию моих лекций. Ум -- это такая огромная, расплывчатая тема! Как к ней приступить? Смею думать, что мне удалось упростить эту задачу без потери деловитости. Я поступил в этом отношении чисто практически. Отказавшись от философских и психологических определений ума, я остановился на одном сорте ума, мне хорошо известном отчасти по личному опыту в научной лаборатории, частью литературно, именно на научном уме и специально на естественнонаучном уме, который разрабатывает положительные науки.
Рассматривая, какие задачи преследует естественнонаучный ум и как задачи он эти достигает, я, таким образом, определил назначение ума, его свойства, те приемы, которыми он пользуется для того, чтобы его работа была плодотворна. Из этого моего сообщения стало ясно, что задача естественнонаучного ума состоит в том, что он в маленьком уголке действительности, которую он выбирает и приглашает в свой кабинет, старается правильно, ясно рассмотреть эту действительность и познать ее элементы, состав, связь элементов, последовательность их и т.д., при этом так познать, чтобы можно было предсказывать действительность и управлять ею, если это в пределах его технических и материальных средств. Таким образом, главная задача ума -- это правильное видение действительности, ясное и точное познание ее. Затем я обратился к тому, как этот ум работает. Я перебрал все свойства, все приемы ума, которые практикуются при этой работе и обеспечивают успех дела. Правильность, целесообразность работы ума, конечно, легко определяется и проверяется результатами этой работы. Если ум работает плохо, стреляет мимо, то ясно, что не будет и хороших результатов, цель останется не достигнутой.
Мы, следовательно, вполне можем составить точное понятие о тех свойствах и приемах, какими обладает надлежащий, действующий ум. Я установил восемь таких общих свойств, приемов ума, которые и перечислю сегодня специально в приложении к русскому уму. Что взять из русского ума для сопоставления, сравнения с этим идеальным естественнонаучным умом? В чем видеть русский ум? На этом вопросе необходимо остановиться. Конечно, отчетливо выступает несколько видов ума.
Во-первых, научный русский ум, участвующий в разработке русской науки. Я думаю, что на этом уме мне останавливаться не приходится, и вот почему. Это ум до некоторой степени оранжерейный, работающий в особой обстановке. Он выбирает маленький уголочек действительности, ставит ее в чрезвычайные условия, подходит к ней с выработанными заранее методами, мало того, этот ум обращается к действительности, когда она уже систематизирована и работает вне жизненной необходимости, вне страстей и т.д. Значит, в целом это работа облегченная и особенная, работа, далеко идущая от работы того ума, который действует в жизни. Характеристика этого ума может говорить лишь об умственных возможностях нации.
Далее. Этот ум есть ум частичный, касающийся очень небольшой части народа, и он не мог бы характеризовать весь народный ум в целом. Количество ученых, я разумею, конечно, истинно ученых, особенно в отсталых странах, очень небольшое. По статистике одного американского астронома, занявшегося определением научной производительности различных народов, наша русская производительность ничтожная. Она в несколько десятков раз меньше производительности передовых культурных стран Европы.
Затем, научный ум относительно мало влияет на жизнь и историю. Ведь наука только в последнее время получила значение в жизни и заняла первенствующее место в немногих странах. История же шла вне научного влияния, она определялась работой другого ума, и судьба государства от научного ума не зависит. В доказательство этого мы имеем чрезвычайно резкие факты. Возьмите Польшу. Польша поставила миру величайшего гения, гения из гениев -- Коперника. И, однако, это не помешало Польше окончить свою политическую жизнь так трагически. Или обратимся к России. Мы десять лет назад похоронили нашего гения Менделеева, но это не помешало России прийти к тому положению, в котором она сейчас находится. Поэтому, мне кажется, я прав, если в дальнейшем не буду учитывать научного ума.
Но тогда каким же умом я займусь? Очевидно, массовым, общежизненным умом, который определяет судьбу народа. Но массовый ум придется подразделить. Это будет, во-первых, ум низших масс и затем -- ум интеллигентский. Мне кажется, что если говорить об общежизненном уме, определяющем судьбу народа, то ум низших масс придется оставить в стороне. Возьмем в России этот массовый, т.е. крестьянский ум по преимуществу. Где мы его видим? Неужели в неизменном трехполье, или в том, что и до сих пор по деревням летом безвозбранно гуляет красный петух, или в бестолочи волостных сходов? Здесь осталось то же невежество, какое было и сотни лет назад. Недавно я прочитал в газетах, что, когда солдаты возвращались с турецкого фронта, из-за опасности разноса чумы хотели устроить карантин. Но солдаты на это не согласились и прямо говорили: «Плевать нам на этот карантин, все это буржуазные выдумки».
Или другой случай. Как-то, несколько недель тому назад, в самый разгар большевистской власти мою прислугу посетил ее брат, матрос, конечно, социалист до мозга костей. Все зло, как и полагается, он видел в буржуях, причем под буржуями разумелись все, кроме матросов, солдат. Когда ему заметили, что едва ли вы сможете обойтись без буржуев, например, появится холера, что вы станете делать без докторов? -- он торжественно ответил, что все это пустяки. «Ведь это уже давно известно, что холеру напускают сами доктора». Стоит ли говорить о таком уме и можно ли на него возлагать какую-нибудь ответственность?
Поэтому-то я и думаю, что то, о чем стоит говорить и характеризовать, то, что имеет значение, определяя суть будущего, -- это, конечно, есть ум интеллигентский. И его характеристика интересна, его свойства важны. Мне кажется, что то, что произошло сейчас в России, есть, безусловно, дело интеллигентского ума, массы же сыграли совершенно пассивную роль, они восприняли то движение, по которому ее направляла интеллигенция. Отказываться от этого, я полагаю, было бы несправедливо, недостойно. Ведь если реакционная мысль стояла на принципе власти и порядка и его только и проводила в жизнь, а вместе с тем отсутствием законности и просвещения держала народные массы в диком состоянии, то, с другой стороны, следует признать, что прогрессивная мысль не столько старалась о просвещении и культивировании народа, сколько о его революционировании.
Я думаю, что мы с вами достаточно образованны, чтобы признать, что то, что произошло, не есть случайность, а имеет свои осязательные причины и эти причины лежат в нас самих, в наших свойствах. Однако мне могут возразить следующее. Как же я обращусь к этому интеллигентскому уму с критерием, который я установил относительно ума научного. Будет ли это целесообразно и справедливо? А почему нет? -- спрошу я. Ведь у каждого ума одна задача -- это правильно видеть действительность, понимать ее и соответственно этому держаться. Нельзя представить ум существующим лишь для забавы. Он должен иметь свои задачи и, как вы видите, эти задачи и в том, и в другом случае одни и те же.
Разница лишь в следующем: научный ум имеет дело с маленьким уголком действительности, а ум обычный имеет дело со всей жизнью. Задача по существу одна и та же, но более сложная, можно только сказать, что здесь тем более выступает настоятельность тех приемов, которыми пользуется в работе ум вообще. Если требуются известные качества от научного ума, то от жизненного ума они требуются в еще большей степени. И это понятно. Если я лично или кто-либо другой оказались не на высоте, не обнаружили нужных качеств, ошиблись в научной работе, беда небольшая. Я потеряю напрасно известное число животных, и этим дело кончается. Ответственность же общежизненного ума больше. Ибо, если в том, что происходит сейчас, виноваты мы сами, эта ответственность грандиозна.
Таким образом, мне кажется, я могу обратиться к интеллигентскому уму и посмотреть, насколько в нем есть те свойства и приемы, которые необходимы научному уму для плодотворной работы. Первое свойство ума, которое я установил -- это чрезвычайное сосредоточение мысли, стремление мысли безотступно думать, держаться на том вопросе, который намечен для разрешения, держаться дни, недели, месяцы, годы, а в иных случаях и всю жизнь. Как в этом отношении обстоит с русским умом? Мне кажется, мы не наклонны к сосредоточенности, не любим ее, мы даже к ней отрицательно относимся. Я приведу ряд случаев из жизни.
Возьмем наши споры. Они характеризуются чрезвычайной расплывчатостью, мы очень скоро уходим от основной темы. Это наша черта. Возьмем наши заседания. У нас теперь так много всяких заседаний, комиссий. До чего эти заседания длинны, многоречивы и в большинстве случаев безрезультатны и противоречивы! Мы проводим многие часы в бесплодных, ни к чему не ведущих разговорах. Ставится на обсуждение тема, и сначала обыкновенно и благодаря тому, что задача сложная, охотников говорить нет. Но вот выступает один голос, и после этого уже все хотят говорить, говорить без всякого толку, не подумав хорошенько о теме, не уясняя себе, осложняется ли этим решение вопроса или ускоряется. Подаются бесконечные реплики, на которые тратится больше времени, чем на основной предмет, и наши разговоры растут, как снежный ком. И в конце концов вместо решения получается запутывание вопроса.
Мне в одной коллегии пришлось заседать вместе со знакомым, который состоял раньше членом одной из западноевропейских коллегий. И он не мог надивиться продолжительности и бесплодности наших заседаний. Он удивлялся: «Почему вы так много говорите, а результатов ваших разговоров не видать?»
Дальше. Обратитесь к занимающимся русским людям, например, к студентам. Каково у них отношение к этой черте ума, к сосредоточенности мыслей? Господа! Все вы знаете -- стоит нам увидеть человека, который привязался к делу, сидит над книгой, вдумывается, не отвлекается, не впутывается в споры, и у нас уже зарождается подозрение: недалекий, тупой человек, зубрила. А быть может, это человек, которого мысль захватывает целиком, который пристрастился к своей идее! Или в обществе, в разговоре, стоит человеку расспрашивать, переспрашивать, допытываться, на поставленный вопрос отвечать прямо -- у нас уже готов эпитет: неумный, недалекий, тяжелодум!
Очевидно, у нас рекомендующими чертами являются не сосредоточенность, а натиск, быстрота, налет. Это, очевидно, мы и считаем признаком талантливости; кропотливость же и усидчивость для нас плохо вяжутся с представлением о даровитости. А между тем для настоящего ума эта вдумчивость, остановка на одном предмете есть нормальная вещь. Я слышал от учеников Гельмгольца, что он никогда не давал ответа сразу на самые простые вопросы. Сплошь и рядом он говорил потом, что этот вопрос вообще пустой, не имеет никакого смысла, и тем не менее он думал над ним несколько дней. Возьмите в нашей специальности. Как только человек привязался к одному вопросу, у нас сейчас же говорят: «А! Это скучный специалист». И посмотрите, как к этим специалистам прислушиваются на Западе, их ценят и уважают как знатоков своего дела. Не удивительно! Ведь вся наша жизнь двигается этими специалистами, а для нас это скучно.
Сколько раз приходилось встречаться с таким фактом. Кто-нибудь из нас разрабатывает определенную область науки, он к ней пристрастился, он достигает хороших и больших результатов, он каждый раз сообщает о своих фактах, работах. И знаете, как публика на это реагирует: «А, этот! Он все о своем». Пусть даже это большая и важная научная область. Нет, нам это скучно, нам подавай новое. Но что же? Эта быстрота, подвижность, характеризует она силу ума или его слабость? Возьмите гениальных людей. Ведь они сами говорят, что не видят никакой разницы между собой и другими людьми, кроме одной черты, что могут сосредоточиваться на определенной мысли как никто. И тогда ясно, что эта сосредоточенность есть сила, а подвижность, беготня мысли есть слабость.
Если бы я с высот этих гениев спустился к лаборатории, к работе средних людей, я и здесь нашел бы подтверждение этому. В прошлой лекции я приводил основание о своем праве на эту тему. Уже 18 лет, как я занимаюсь изучением высшей нервной деятельности на одном близком и родном для нас животном, на нашем друге -- собаке. И можно себе представить, что то, что в нас сложно, у собаки проще, легче выступает и оценивается. Я воспользуюсь этим случаем, чтобы показать вам это, показать, что является силой -- сосредоточенность или подвижность. Я передам вам результаты в ускоренной форме, я просто опишу вам конкретный случай.
Я беру собаку, никакой неприятности я ей не делаю. Я ее просто ставлю на стол и изредка подкармливаю, и при этом делаю над ней следующий опыт. Я вырабатываю у нее то, что принято называть ассоциацией, например, я действую ей на ее ухо каким-нибудь тоном, положим, в течение 10 секунд и всегда вслед за этим кормлю ее. Таким образом после нескольких повторений у собаки образовывается связь, ассоциация между этим тоном и едой. Перед этими опытами мы собак не кормим, и такая связь образуется очень быстро. Как только пускается наш тон, собака начинает беспокоиться, облизываться, у нее течет слюна. Словом, у собаки появляется та же реакция, какая обычно бывает перед едой. Говоря попросту, у собаки вместе со звуком возникает мысль об еде и остается несколько секунд, пока ей не дадут есть.
Что же выходит при этом с разными животными? А вот что. Один сорт животных, сколько бы вы опыт ни повторяли, относится совершенно так, как я описал. На каждое появление звука собака дает эту пищевую реакцию, и так остается все время -- и месяц, и два, и год. Ну, одно можно сказать, что это деловая собака. Еда -- дело серьезное, и животное к нему стремится, готовится. Так обстоит дело у серьезных собак. Таких собак можно отличить даже в жизни; это спокойные, несуетливые, основательные животные.
А у других собак, чем дольше вы повторяете этот опыт, тем больше они становятся вялыми, сонливыми, и до такой степени, что вы суете в рот еду, и только тогда животное дает эту пищевую реакцию и начинает есть. И все дело в вашем звуке, потому что, если вы этого звука не пускаете или пускаете его лишь на секунду, такого состояния не получается, этого сна не наступает. Вы видите, что для некоторых собак мысль об еде даже в течение одной минуты невыносима, им уже требуется отдых. Они устают и начинают спать, отказываясь от такого важного дела, как еда. Ясно, что мы имеем два типа нервной системы, один крепкий, солидный, работоспособный, а другой -- рыхлый, дряблый, очень скоро устающий. И нельзя сомневаться, что первый тип является более сильным, более приспособленным к жизни.
Перенесите это же на человека и вы убедитесь, что сила не в подвижности, не в рассеянности мысли, а в сосредоточенности, устойчивости. Подвижность ума, следовательно, недостаток, но не достоинство.
Господа! Второй прием ума -- это стремление мысли прийти в непосредственное общение с действительностью, минуя все перегородки и сигналы, которые стоят между действительностью и познающим умом. В науке нельзя обойтись без методики, без посредников, и ум всегда разбирается в этой методике, чтоб она не исказила действительности. Мы знаем, что судьба всей нашей работы зависит от правильной методики. Неверна методика, неправильно передают действительность сигналы -- и вы получаете неверные, ошибочные, фальшивые факты. Конечно, методика для научного ума -- только первый посредник. За ней идет другой посредник -- это слово.
Слово -- тоже сигнал, оно может быть подходящим и неподходящим, точным и неточным. Я могу представить вам очень яркий пример. Ученые-натуралисты, которые много работали сами, которые на многих пунктах обращались к действительности непосредственно, такие ученые крайне затрудняются читать лекции о том, чего они сами не проделали. Значит, какая огромная разница между тем, что вы проделали сами, и между тем, что знаете по письму, по передаче других. Настолько резкая разница, что неловко читать о том, чего сам не видел, не делал. Такая заметка идет, между прочим, и от Гельмгольца. Посмотрим, как держится в этом отношении русский интеллигентский ум.
Я начну со случая, мне хорошо известного. Я читаю физиологию, науку практическую. Теперь стало общим требованием, чтобы такие экспериментальные науки и читались демонстративно, предъявлялись в виде опытов, фактов. Так поступают остальные, так веду свое дело и я. Все мои лекции состоят из демонстраций. И что же вы думаете! Я не видел никакого особенного пристрастия у студентов к той деятельности, которую я им показываю. Сколько я обращался к своим слушателям, столько я говорил им, что не читаю вам физиологию, я вам показываю. Если бы я читал, вы бы могли меня не слушать, вы могли бы прочесть это по книге, почему я лучше других! Но я вам показываю факты, которых в книге вы не увидите, а потому, чтобы время не пропало даром, возьмите маленький труд. Выберите пять минут времени и заметьте для памяти после лекции, что вы видели. И я оставался гласом вопиющего в пустыне. Едва ли хотя бы один когда-либо последовал моему совету. Я в этом тысячу раз убеждался из разговоров на экзамена х и т.д.
Вы видите, до чего русский ум не привязан к фактам. Он больше любит слова и ими оперирует. Что мы действительно живем словами, это доказывают такие факты. Физиология -- как наука -- опирается на другие научные дисциплины. Физиологу на каждом шагу приходится обращаться к элементам физики, химии. И, представьте себе, мой долгий преподавательский опыт показал мне, что молодые люди, приступающие к изучению физиологии, т.е. прошедшие среднюю школу, реального представления о самих элементах физики, химии не имеют. Вам не могут объяснить факта, с которого мы начинаем жизнь нашу, не могут объяснить толком, каким образом к ребенку поступает молоко матери, не понимают механизма сосания.
А механизм этот до крайности прост, вся суть в разнице давления между атмосферным воздухом и полостью рта ребенка. Тот же закон Бойля-Мариотта лежит в основе дыхания. Так вот, совершенно такое же явление проделывает сердце, когда оно получает кровь венозной системы. И этот вопрос о присасывающем действии грудной клетки -- самый убийственный вопрос на экзамене не только для студентов, а даже и для докторов. (Смех.) Это не забавно, это ужасно! Это приговор над русской мыслью, она знает только слова и не хочет прикоснуться к действительности. Я иллюстрирую это еще более ярким случаем. Несколько лет назад профессор Манассеин, редактор «Врача», посылает мне статью, полученную им от товарища, которого знает как очень вдумчивого человека. Но так как эта статья специальная, то он и просил меня высказать свое мнение. Работа эта называлась: «Новая движущая сила в кровообращении». И что же? Этот занимающийся человек только к сорока годам понял это присасывающее действие грудной клетки и был настолько поражен, что вообразил, что это целое открытие. Странная вещь! Человек всю жизнь учился и только к сорока годам постиг такую элементарную вещь.
Таким образом, господа, вы видите, что русская мысль совершенно не применяет критики метода, т.е. нисколько не проверяет смысла слов, не идет за кулисы слова, не любит смотреть на подлинную действительность. Мы занимаемся коллекционированием слов, а не изучением жизни. Я вам приводил примеры относительно студентов и докторов. Но почему эти примеры относить только к студентам, докторам? Ведь это общая, характерная черта русского ума. Если ум пишет разные алгебраические формулы и не умеет их приложить к жизни, не понимает их значения, то почему вы думаете, что он говорит слова и понимает их.
Возьмите вы русскую публику, бывающую на прениях. Это обычная вещь, что одинаково страстно хлопают и говорящему «за», и говорящему «против». Разве это говорит о понимании? Ведь истина одна, ведь действительность не может быть в одно и то же время и белой, и черной. Я припоминаю одно врачебное собрание, на котором председательствовал покойный Сергей Петрович Боткин. Выступили два докладчика, возражая друг другу; оба хорошо говорили, оба были хлесткие, и публика аплодировала и тому, и другому. И я помню, что председатель тогда сказал: «Я вижу, что публика еще не дозрела до решения этого вопроса, и потому я снимаю его с очереди». Ведь ясно, что действительность одна. Что же вы одобряете и в том и в другом случае? Красивую словесную гимнастику, фейерверк слов.
Возьмите другой факт, который поражает сейчас. Это факт распространяемости слухов. Серьезный человек сообщает серьезную вещь. Ведь сообщает не слова, а факты, но тогда вы должны дать гарантию, что ваши слова действительно идут за фактами. Этого нет. Мы знаем, конечно, что у каждого есть слабость производить сенсацию, каждый любит что-либо прибавить, но все-таки нужна же когда-нибудь и критика, проверка. И этого у нас и не полагается. Мы главным образом интересуемся и оперируем словами, мало заботясь о том, какова действительность.
Перейдем к следующему качеству ума. Это свобода, абсолютная свобода мысли, свобода, доходящая прямо до абсурдных вещей, до того, чтобы сметь отвергнуть то, что установлено в науке, как непреложное. Если я такой смелости, такой свободы не допущу, я нового никогда не увижу. Есть ли у нас эта свобода? Надо сказать, что нет. Я помню мои студенческие годы. Говорить что-либо против общего настроения было невозможно. Вас стаскивали с места, называли чуть ли не шпионом. Но это бывает у нас не только в молодые годы. Разве наши представители в Государственной Думе не враги друг другу? Они не политические противники, а именно враги. Стоит кому-либо заговорить не так, как думаете вы, сразу же предполагаются какие-то грязные мотивы, подкуп и т.д. Какая же это свобода?
И вот вам еще пример к предыдущему. Мы всегда в восторге повторяли слово «свобода», и когда доходит до действительности, то получается полное третирование свободы.
Следующее качество ума -- это привязанность мысли к той идее, на которой вы остановились. Если нет привязанности -- нет и энергии, нет и успеха. Вы должны любить свою идею, чтобы стараться для ее оправдания. Но затем наступает критический момент. Вы родили идею, она ваша, она вам дорога, но вы вместе с тем должны быть беспристрастны. И если что-нибудь оказывается противным вашей идее, вы должны ее принести в жертву, должны от нее отказаться. Значит, привязанность, связанная с абсолютным беспристрастием, -- такова следующая черта ума. Вот почему одно из мучений ученого человека -- это постоянные сомнения, когда возникает новая подробность, новое обстоятельство. Вы с тревогой смотрите, что эта новая подробность: за тебя или против тебя. И долгими опытами решается вопрос: смерть вашей идее или она уцелела? Посмотрим, что в этом отношении у нас. Привязанность у нас есть. Много таких, которые стоят на определенной идее. Но абсолютного беспристрастия -- его нет.
Мы глухи к возражениям не только со стороны иначе думающих, но и со стороны действительности. В настоящий, переживаемый нами момент я не знаю даже, стоит ли и приводить примеры.
Следующая, пятая черта -- это обстоятельность, детальность мысли. Что такое действительность? Это есть воплощение различных условий, степени, меры, веса, числа. Вне этого действительности нет. Возьмите астрономию, вспомните, как произошло открытие Нептуна. Когда расчисляли движение Урана, то нашли, что в цифрах чего-то недостает, решили, что должна быть еще какая-то масса, которая влияет на движение Урана. И этой массой оказался Нептун. Все дело заключалось в детальности мысли. И тогда так и говорили, что Леверье кончиком пера открыл Нептун.
То же самое, если вы спуститесь и к сложности жизни. Сколько раз какое-либо маленькое явленьице, которое едва уловил ваш взгляд, перевертывает все вверх дном и является началом нового открытия. Все дело в детальной оценке подробностей, условий. Это основная черта ума. Что же? Как эта черта в русском уме? Очень плохо. Мы оперируем насквозь общими положениями, мы не хотим знаться ни с мерой, ни с числом. Мы все достоинство полагаем в том, чтобы гнать до предела, не считаясь ни с какими условиями. Это наша основная черта.
Возьмите пример из сферы воспитания. Есть общее положение -- свобода воспитания. И вы знаете, что мы доходим до того, что осуществляем школы без всякой дисциплины. Это, конечно, величайшая ошибка, недоразумение. Другие нации это отчетливо уловили, и у них идут рядом и свобода и дисциплина, а у нас непременно крайности в угоду общему положению. В настоящее время к уяснению этого вопроса приходит и физиологическая наука. И теперь совершенно ясно, бесспорно, что свобода и дисциплина -- это абсолютно равноправные вещи. То, что мы называем свободой, то у нас на физиологическом языке называется раздражением то, что обычно зовется дисциплиной -- физиологически соответствует понятию «торможение». И оказывается, что вся нервная деятельность слагается из этих двух процессов -- из возбуждения и торможения. И, если хотите, второе имеет даже большее значение. Раздражение -- это нечто хаотическое, а торможение вставляет эту хаотичность в рамки.
Возьмем другой животрепещущий пример, нашу социал-демократию. Она содержит известную правду, конечно, не полную правду, ибо никто не может претендовать на правду абсолютную. Для тех стран, где заводская промышленность начинает стягивать огромные массы, для этих стран, конечно выступает большой вопрос: сохранить энергию, уберечь жизнь и здоровье рабочего. Далее, культурные классы, интеллигенция обыкновенно имеют стремление к вырождению. На смену должны подыматься из народной глубины новые силы. И конечно, в этой борьбе между трудом и капиталом государство должно стать на охрану рабочего.
Но это совершенно частный вопрос, и он имеет большое значение там, где сильно развилась промышленная деятельность. А что же у нас? Что сделали из этого мы? Мы загнали эту идею до диктатуры пролетариата. Мозг, голову поставили вниз, а ноги вверх. То, что составляет культуру, умственную силу нации, то обесценено, а то, что пока является еще грубой силой, которую можно заменить и машиной, то выдвинули на первый план. И все это, конечно, обречено на гибель, как слепое отрицание действительности.
У нас есть пословица: «Что русскому здорово, то немцу -- смерть», пословица, в которой чуть ли не заключается похвальба своей дикостью. Но я думаю, что гораздо справедливее было бы сказать наоборот: «То, что здорово немцу, то русскому -- смерть». Я верю, что социал-демократы немцы приобретут еще новую силу, а мы из-за нашей русской социал-демократии, быть может, кончим наше политическое существование.
Перед революцией русский человек млел уже давно. Как же! У французов была революция, а у нас нет! Ну и что же, готовились мы к революции, изучали ее? Нет, мы этого не делали. Мы только теперь, задним числом, набросились на книги и читаем. Я думаю, что этим надо было заниматься раньше. Но раньше мы лишь оперировали общими понятиями, словами, что, вот, бывают революции, что была такая революция у французов, что к ней прилагается эпитет «Великая», а у нас революции нет. И только теперь мы стали изучать французскую революцию, знакомиться с ней.
Но я скажу, что нам было бы гораздо полезнее читать не историю французской революции, а историю конца Польши. Мы были бы больше поражены сходством того, что происходит у нас, с историей Польши, чем сходством с французской революцией.
В настоящее время этот пункт уже стал достоянием лабораторных опытов. Это поучительно. Это стремление к общим положениям, это далекое от действительности обобщение, которым мы гордимся и на которое полагаемся, есть примитивное свойство нервной деятельности. Я вам уже говорил, как мы образовываем различные связи, ассоциации между раздражителями из внешнего мира и пищевой реакцией животного. И вот, если мы образуем такую связь на звук органной трубы, вначале будут действовать и другие звуки, и они будут вызывать пищевую реакцию. Получается обобщение. Это основной факт. И должно пройти известное время, вы должны применить специальные меры, для того чтобы действующим остался лишь один определенный звук. Вы поступаете таким образом, что при пробе других звуков животное не подкармливаете и благодаря этому создаете дифференцировку.
Любопытно, что в этом отношении животные резко отличаются между собой. Одна собака эту общую генерализацию удерживает очень долго и с трудом сменяет на деловую и целесообразную специализацию. У других же собак это совершается быстро. Или другая комбинация опытов. Если вы возьмете и прибавите к этому звуку еще какое-нибудь действие на собаку, например, станете чесать ей кожу, и если вы во время такого одновременного действия и звука и чесания давать еды не будете, что из этого выйдет?
Собаки здесь опять разделятся на две категории. У одной собаки произойдет следующее. Так как вы во время одного звука ее кормите, а во время действия и звука и чесания не кормите, то у нее очень скоро образуется различение. На один звук она будет давать пищевую реакцию, а когда вы к звуку прибавите чесание, она будет оставаться в покое. А знаете, что получится у других собак? У них не только не образуется такого делового различения, а, наоборот, образуется пищевая реакция и на это прибавочное раздражение, т.е. на одно чесание, которое ни само по себе, ни в комбинации со звуком никогда не сопровождается едой. Видите, какая путаница, неделовитость, неприспособленность. Такова цена этой обобщенности. Ясно, что она не есть достоинство, не есть сила.
Следующее свойство ума -- это стремление научной мысли к простоте. Простота и ясность -- это идеал познания. Вы знаете, что в технике самое простое решение задачи -- это и самое ценное. Сложное достижение ничего не стоит. Точно так же мы очень хорошо знаем, что основной признак гениального ума -- это простота. Как же мы, русские, относимся к этому свойству? В каком почете у нас этот прием, покажут следующие факты.
Я на своих лекциях стою на том, чтобы меня все понимали. Я не могу читать, если знаю, что моя мысль входит не так, как я ее понимаю сам. Поэтому у меня первое условие с моими слушателями, чтобы они меня прерывали хотя бы на полуслове, если им что-нибудь непонятно. Иначе для меня нет никакого интереса читать. Я даю право прерывать меня на каждом слове, но я этого не могу добиться. Я, конечно, учитываю различные условия, которые могут делать мое предложение неприемлемым. Боятся, чтобы не считали выскочкой и т.д. Я даю полную гарантию, что это никакого значения на экзаменах не будет иметь, и свое слово исполняю.
Почему же не пользуются этим правом? Понимают? Нет. И тем не менее молчат, равнодушно относясь к своему непониманию. Нет стремления понять предмет вполне, взять его в свои руки. У меня есть примеры попуще этого. Чрез мою лабораторию прошло много людей разных возрастов, разных компетенций, разных национальностей. И вот факт, который неизменно повторялся, что отношение этих гостей ко всему, что они видят, резко различно. Русский человек, не знаю почему, не стремится понять то, что он видит. Он не задает вопросов с тем, чтобы овладеть предметом, чего никогда не допустит иностранец. Иностранец никогда не удержится от вопроса. Бывали у меня одновременно и русские, и иностранцы. И в то время, как русский поддакивает, на самом деле не понимая, иностранец непременно допытывается до корня дела. И это проходит насквозь красной нитью через все.
Можно представить в этом отношении много и других фактов. Мне как-то пришлось исторически исследовать моего предшественника на кафедре физиологии профессора Велланского. Он был, собственно, не физиолог, а контрабандный философ. Я знаю доподлинно от профессора Ростиславова, что в свое время этот Велланский производил чрезвычайный фурор. Его аудитория была всегда целиком набита людьми разных возрастов, сословий и полов. И что же? И от Ростиславова я слышал, что аудитория восторгалась, ничего не понимая, и у самого Велланского я нашел жалобу, что слушателей у него много, охотных, страстных, но никто его не понимает. Тогда я поинтересовался прочесть его лекции и убедился, что там и понимать было нечего, до такой степени это была бесплодная натурфилософия. А публика восторгалась.
Вообще у нашей публики есть какое-то стремление к туманному и темному. Я помню, в каком-то научном обществе делался интересный доклад. При выходе было много голосов: «Гениально!». А один энтузиаст прямо кричал: «Гениально, гениально, хотя я ничего не понял!». Как будто туманность и есть гениальность. Как это произошло? Откуда взялось такое отношение ко всему непонятному?
Конечно, стремление ума, как деятельной силы -- это есть анализ действительности, кончающийся простым и ясным ее представлением. Это идеал, этим должно гордиться. Но так как то, что досталось уму, есть лишь кроха, песчинка по сравнению с тем, что осталось неизвестным, то понятно, что у каждого должно быть сопоставление этого небольшого известного и огромного неизвестного. И конечно, всякому человеку надо считаться и с тем и с другим. Нельзя свою жизнь располагать только в том, что научно установлено, ибо многое еще не установлено. Во многом надо жить по другим основаниям, руководясь инстинктами, привычками и т.д. Все это верно. Но позвольте, ведь это все задний план мысли, наша гордость не незнание, наша гордость в ясности. А неясность, неизвестное -- лишь печальная неизбежность. Учитывать ее надо, но гордиться ею, стремиться к ней, значит переворачивать все вверх дном.
Следующее свойство ума -- это стремление к истине. Люди часто проводят всю жизнь в кабинете, отыскивая истину. Но это стремление распадается на два акта. Во-первых, стремление к приобретению новых истин, любопытство, любознательность. А другое -- это стремление постоянно возвращаться к добытой истине, постоянно убеждаться и наслаждаться тем, что то, что ты приобрел, есть действительно истина, а не мираж. Одно без другого теряет смысл. Если вы обратитесь к молодому ученому, научному эмбриону, то вы отчетливо видите, что стремление к истине в нем есть, но у него нет стремления к абсолютной гарантии, что это -- истина. Он с удовольствием набирает результаты и не задает вопроса, а не есть ли это ошибка? В то время как ученого пленяет не столько то, что это новизна, а что это действительно прочная истина. А что же у нас?
А у нас прежде всего первое -- это стремление к новизне, любопытство. Достаточно нам что-либо узнать, и интерес наш этим кончается. («А, это все уже известно»). Как я говорил на прошлой лекции, истинные любители истины любуются на старые истины, для них -- это процесс наслаждения. А у нас -- это прописная, избитая истина, и она больше нас не интересует, мы ее забываем, она больше для нас не существует, не определяет наше положение. Разве это верно?
Перейдем к последней черте ума. Так как достижение истины сопряжено с большим трудом и муками, то понятно, что человек в конце концов постоянно живет в покорности истине, научается глубокому смирению, ибо он знает, что стоит истина. Так ли у нас? У нас этого нет, у нас наоборот. Я прямо обращаюсь к крупным примерам. Возьмите вы наших славянофилов. Что в то время Россия сделала для культуры? Какие образцы она показала миру? А ведь люди верили, что Россия протрет глаза гнилому Западу. Откуда эта гордость и уверенность? И вы думаете, что жизнь изменила наши взгляды? Нисколько! Разве мы теперь не читаем чуть ли не каждый день, что мы авангард человечества! И не свидетельствует ли это, до какой степени мы не знаем действительности, до какой степени мы живем фантастически!
Я перебрал все черты, которые характеризуют плодотворный научный ум. Как вы видите, у нас обстоит дело так, что в отношении почти каждой черты мы стоим на невыгодной стороне. Например, у нас есть любопытство, но мы равнодушны к абсолютности, непреложности мысли. Или из черты детальности ума мы вместо специальности берем общие положения. Мы постоянно берем невыгодную линию, и у нас нет силы идти по главной линии. Понятно, что в результате получается масса несоответствия с окружающей действительностью.
Ум есть познание, приспособление к действительности. Если я действительности не вижу, то как же я могу ей соответствовать? Здесь всегда неизбежен разлад. Приведу несколько примеров.
Возьмите веру в нашу революцию. Разве здесь было соответствие, разве это было ясное видение действительности со стороны тех, кто создавал революцию во время войны? Разве не ясно было, что война сама по себе -- страшное и большое дело? Дай Бог провести одно его. Разве были какие-либо шансы, что мы сможем сделать два огромных дела сразу -- и войну, и революцию? Разве не сочинил сам русский народ пословицы о двух зайцах?.. Возьмите нашу Думу. Как только она собиралась, она поднимала в обществе негодование против правительства. Что у нас на троне сидел вырожденец, что правительство было плохое -- это мы все знали. Но вы произносите зажигательные фразы, вы поднимаете бурю негодования, вы волнуете общество. Вы хотите этого? И вот вы оказались перед двумя вещами -- и пред войной, и пред революцией, которых вы одновременно сделать не могли, и вы погибли сами. Разве это -- видение действительности?
Возьмите другой случай. Социалистические группы знали, что делают, когда брались за реформу армии. Они всегда разбивались о вооруженную силу, и они считали своим долгом эту силу уничтожить. Может, эта идея разрушить армию была и не наша, но в ней в отношении социалистов была хоть видимая целесообразность. Но как же могли пойти на это наши военные? Как это они пошли в разные комиссии, которые вырабатывали права солдата? Разве здесь было соответствие с действительностью? Кто же не понимает, что военное дело -- страшное дело, что оно может совершаться только при исключительных условиях. Вас берут на такое дело, где ваша жизнь каждую минуту висит на волоске. Лишь разными условиями, твердой дисциплиной можно достигнуть того, что человек держит себя в известном настроении и делает свое дело. Раз вы займете его думами о правах, о свободе, то какое же может получиться войско? И тем не менее, наши военные люди участвовали в развращении войска, разрушали дисциплину.
Много можно приводить примеров. Приведу еще один. Вот Брестская история, когда господин Троцкий проделал свой фортель, когда он заявил и о прекращении войны, и о демобилизации армии. Разве это не было актом огромной слепоты? Что же вы могли ждать от соперника, ведущего страшную, напряженную борьбу со всем светом? Как он мог иначе реагировать на то, что мы сделали себя бессильными? Было вполне очевидно, что мы окажемся совершенно в руках нашего врага. И однако, я слышал от блестящего представителя нашей первой политической партии, что это и остроумно, и целесообразно. Настолько мы обладаем правильным видением действительности.
Нарисованная мною характеристика русского ума мрачна, и я сознаю это, горько сознаю. Вы скажете, что я сгустил краски, что я пессимистически настроен. Я не буду этого оспаривать. Картина мрачна, но и то, что переживает Россия, тоже крайне мрачно. А я сказал с самого начала, что мы не можем сказать, что все произошло без нашего участия. Вы спросите, для чего я читал эту лекцию, какой в ней толк. Что, я наслаждаюсь несчастьем русского народа? Нет, здесь есть жизненный расчет. Во-первых, это есть долг нашего достоинства -- сознать то, что есть. А другое, вот что.
Ну хорошо, мы, быть может, лишимся политической независимости, мы подойдем под пяту одного, другого, третьего. Но мы жить все-таки будем! Следовательно, для будущего нам полезно иметь о себе представление. Нам важно отчетливо сознавать, что мы такое. Вы понимаете, что если я родился с сердечным пороком и этого не знаю, то я начну вести себя как здоровый человек и это вскоре даст себя знать. Я окончу свою жизнь очень рано и трагически. Если же я буду испытан врачом, который скажет, что вот у вас порок сердца, но если вы к этому будете приспособляться, то вы сможете прожить и до 50 лет. Значит, всегда полезно знать, кто я такой.
Затем еще есть и отрадная точка зрения. Ведь ум животных и человека это есть специальный орган развития. На нем всего больше сказываются жизненные влияния, и им совершеннее всего развивается как организм отдельного человека, так и наций. Следовательно, хотя бы у нас и были дефекты, они могут быть изменены. Это научный факт. А тогда и над нашим народом моя характеристика не будет абсолютным приговором. У нас могут быть и надежды, некоторые шансы. Я говорю, что это основывается уже на научных фактах. Вы можете иметь нервную систему с очень слабым развитием важного тормозного процесса, того, который устанавливает порядок, меру. И вы будете наблюдать все последствия такого слабого развития. Но после определенной практики, тренировки на наших глазах идет усовершенствование нервной системы, и очень большое. Значит, не взирая на то, что произошло, все-таки надежды мы терять не должны.
Источник: Природа. 1999. №8. С. 93-102 http://ihst.ru/projects/sohist/papers/priroda/1999/8/pavlov.pdf

2014-09-17

Расплата за гражданскую некомпетентность / Людмила Петрановская

http://www.ng.ru/ng_politics/2014-09-16/10_nezrelost.html
Независимая
16.09.2014 00:01:10

Расплата за гражданскую незрелость

Почему нам так больно, если мы переживаем вроде бы о чужом?
Об авторе: Людмила Владимировна Петрановская - семейный психолог, руководитель Института развития семейного устройства.
украина, крым, нато, майдан, авторитаризм, оппозицияВойна позиций по Украине расколола российское общество. Фото Reuters
Похоже, пока российские имперцы с переменным успехом пытаются расколоть на части Украину, тема Украины уже расколола Россию. По российскому обществу прошла трещина, ветвистая и глубокая, гражданская война позиций разрывает дружбы и даже семьи, хотя вроде бы события происходят вообще в другой стране. Возникает, конечно, вопрос - почему? Что такого важного и болезненного задето? Почему тем, кому «Крымнаш и Новороссия», с теми, кому «наши танки на чужой земле», стало практически невозможно вместе за столом сидеть? Вопрос большой и требует подробного исследования, могу высказаться только за себя и таких, как я. За пресловутые 16% тех, кто в ужасе от происходящего.
Прежде всего есть уровень чисто прагматический. Очевидно, что вся авантюра будет иметь очень тяжелые последствия для российской экономики - война, будь она хоть гибридная, хоть какая, стоит дорого, содержание Крыма и Донбасса тоже, плюс санкции, плюс падение доверия к России, плюс явное снижение качества управленческих решений в атмосфере патриотического угара. Это значит, что вырастут цены и снизится уровень жизни - в том числе мой, будут нарушены рабочие планы - в том числе мои, так как ухудшится финансовое положение партнеров, с которыми мы вместе что-то делаем и на которых рассчитываем, загнутся новые и важные проекты в регионах. Я понимаю, что в результате всего этого детские дома, которые мы с таким трудом наполовину вычерпали, начнут снова наполняться детьми из кризисных семей, потому что безработица и бедность неизбежно будут нарастать. 
При этом не вижу ни одной причины, которой  можно было бы все это оправдать. Гипотетическая база НАТО в Крыму меня не волновала, да и баз этих теперь будет в разы больше и ближе. В угрозу украинского нацизма и «преследование за русский язык» я не верю, поскольку в Украине бываю очень часто и хорошо знаю состояние общества. Уж про «голос Донбасса», который требовали услышать и который теперь раздается из-под развалин и из палаток беженцев, и говорить нечего. Я там была в ноябре прошлого года, общалась с десятками людей, коллегами и приемными родителями. И мне больно даже думать о том, где они сейчас, что с ними, с их родными. Там и так жизнь была тяжелая, а теперь и вовсе никакой. Защитили так защитили...
Кроме того, когда бал правят война и пропаганда, снижается качественный уровень общественной жизни в целом. Мы уже видим примеры травли писателей и музыкантов, значительно обеднело поле независимых СМИ, стали невозможны содержательные дискуссии в Интернете, все тонет в оскорблениях и фейках, телевидение фактически вообще перестало существовать - и как СМИ, и как искусство. Уровень гражданских свобод - ниже плинтуса, все напряжены и напуганы, внимание общества к социальным проблемам стало привлечь намного сложнее. Какие дети, какая реформа защиты их прав, если неизвестно, что будет завтра и какая тема окажется политически нагруженной? Вся жизнь идет под девизом «если не будет войны», отчего все планы, идеи, стратегии девальвируются.
Довлеет дневи злоба его
Само психологическое состояние людей довольно тяжелое. Ведь все всё понимают, а кто не вполне понимает - тот чувствует. То и дело на консультациях, которые совсем про другое, люди спрашивают: «А можно, я про Украину?» Потому что это болит, это страшно, и это отбрасывает тень на все сферы жизни. Люди боятся за детей, которых могут призвать в армию, за свои сбережения, которые тем или иным способом отнимут «для фронта, для победы», а главное - за свою безопасность. Боятся, что имперско-гопнический «русский мир» придет на улицы наших городов, вон Гиркин уже заявил, что посвятит себя борьбе с угрозой российского майдана. Методы этой борьбы мы все могли наблюдать в режиме реального времени: информация про вспоротые животы заложников, женщину у позорного столба, которую избивает толпа, глумление над погибшими. Кого они сочтут опасными для российской государственности, как далеко зайдут в условиях полученного от власти карт-бланша? Есть от чего испытывать тревогу. Ведь мы все понимаем, что никаких защитных механизмов от всего этого в сегодняшнем российском обществе нет. Да и сами мы так и не научились самоорганизации. Даже защитой широко известных политзаключенных в громких процессах занимаются единицы, а кто поможет обычному человеку? Самая радикальная стратегия протеста на сегодняшний день - «валить». Самолеты вывозят в разные концы мира наших друзей, родных, коллег, хороших знакомых. Половина моей ленты друзей уже «там» - от Болгарии до Коста-Рики. Кто останется, с кем останемся? При этом из каждого утюга несется: нас больше, и будет по-нашему, а вы уезжайте или заткнитесь.
Мы были обречены на новый виток авторитаризма
При псевдодемократиях меньшинство всегда оказывается в заложниках у смычки большинства с властью. Некое подобие выборов существует, то есть власть зависит от рейтингов и хочет нравиться большинству, поэтому решения всегда принимаются согласно воле большей части «электората» (отдельный вопрос, насколько осознанной воле). Это такой универсальный козырь, доставаемый из рукава в любых дискуссиях: вы что же это, против воли большинства? И еще себя считаете демократами? Народ решил так, извольте подчиняться, а не нравится - чемодан-вокзал-гейропа.
Я помню ту волну острого разочарования, которая накрыла многих моих знакомых после выборов 2012 года. Люди пошли в наблюдатели, самоотверженно работали, пресекали нарушения только для того, чтобы убедиться: большинство действительно голосует за Путина. И можно спорить, набрал он проценты в первом туре или не совсем, но выбор большинства голосовавших сомнения не вызывает. А это значит - уже тогда было понятно, что мы все обречены на новый виток авторитаризма, разрушения гражданских свобод, коррупции, системных экономических проблем и, как оказалось, еще и внешней агрессии. И все это затронет всех и каждого, и нас тоже, но нам тычут в нос относительно честно подсчитанными процентами и победно кричат: «Это демократия, детка! Народ сделал свой выбор! Умейте проигрывать!»
Все, это конечно, обман. Сводить демократию к процедуре голосования - все равно что считать компьютером светящийся экранчик. Никаких демократических процедур и механизмов, позволяющих свободно и равно высказаться всем, чтобы за мнение этого самого большинства побороться, нет: ни свободы слова, ни свободы собраний и организаций. Возможности заявить о своей позиции, обозначить свои интересы, предъявить свои аргументы и предложения, тем самым сделав решение большинства более осознанным и зрячим, у меньшинства нет. Никаких возможностей отстаивать свои интересы и позиции после проигранных выборов - например, в виде парламентской оппозиции или общественных организаций - тоже нет. Нутра, содержимого нет, о какой такой «воле народа» можно говорить? От всей демократии оставлена только процедура голосования, сведенная, по сути, к присяге на групповую лояльность: правда же, ты, как и все вокруг, за все хорошее против всего плохого? Тогда поставь галочку - тебе долго объясняли где.
Было бы ликование по поводу «Крымнаша» столь же безмятежным, если бы мрачные прогнозы экспертов в области экономики и политики звучали  не только на страницах специальных изданий, отдельных оппозиционных СМИ и блогов, но и в политических ток-шоу по центральному ТВ? Поддерживали бы россияне военную помощь сепаратистам, если бы по тому же ТВ не рассказывали выдумки про распятых мальчиков, а показали издевательства над Ириной Довгань? Ненавидели бы они «украинскую хунту», если бы могли услышать о событиях от самих украинцев, от обычных людей из Киева, Львова, Одессы? Или от российских властителей дум, видящих ситуацию иначе? Не оказались бы Улицкая или Быков убедительнее Киселева - хотя бы потому, что талантливее аргументируют? Мы не знаем. Возможности проверить не было. Я вот не склонна считать 84% соотечественников поголовно сволочами, готовыми оправдать любые зверства «своих», или дураками, неспособными сложить два и два. Чего в подобной ситуации стоят голосования и опросы? Если ими и можно что померить, то лишь уровень пропагандистского нажима.
Впрочем, конечно, поддержка власти большинством не сводится к воздействию пропаганды. Благодаря беспрецедентно высоким ценам на нефть власть сделала гражданам, уставшим от потрясений 90-х, предложение, от которого они не смогли отказаться: предложение не участвовать в принятии решений, не требовать реформ, «не лезть не в свое дело» - то есть не контролировать власть, а за это иметь практически гарантированный стабильный рост доходов, долю в нефтяной ренте, по сути - стать иждивенцами. Да еще и розочка на торте в виде фантазий о «возрождении СССР», «новой великой России» и прочих приятных галлюцинаций, позволяющих не думать о реальном положении дел и о будущем.
Может быть, это было бы и не так плохо, в конце концов население России заслужило некоторую передышку после всех исторических катаклизмов прошлого века. И на перспективу неплохо: стабильность, сытость, удовлетворение базовых нужд в конце концов всегда приводят к смягчению нравов, люди обустраивают свою жизнь - потом у них появляется желание обустроить свой двор, свой город, а там, глядишь, и страну. Что мы, собственно, и наблюдали в виде роста волонтерского движения, благотворительности, активности на выборах - общественного подъема 2011-2012 годов. Но, увы, жизнь сурова и несправедлива, в ней чтобы стоять, надо бежать, а кто не бежит достаточно быстро, оказывается в яме. Как минимум долговой. Идеи «начать с себя» и «постепенно все улучшить», избегая революционных потрясений, оказались просто перечеркнуты украинской авантюрой, и это одна из важных причин, почему тем, кто в это верил, сейчас так больно.
Ценностный разлад
Ну, и последний, но очень важный пласт - этический. Тема Украины оказалась не просто «темой про политику». Она воспринимается как остро морально окрашенная, как тема про добро и зло, про свободу и деспотию. Мы видели, как официальные представители нашей страны врут миру в глаза - прямо на камеру. Мы видели, как наш парламент, какой-никакой, а все же избранный, - одним мановением руки при нулевом сопротивлении был повязан решением о вводе войск в другую страну. Как снимают таблички с могил погибших российских военных, как обманом отправляют срочников в зону огня. Это все невозможно развидеть. И это все не про «какую-то там политику».
Я испытываю острое сочувствие ко всем тем, кто обнаружил ценностное расхождение с родными и друзьями. Это невыносимо больно. Если человек поддерживает и оправдывает то, что мое этическое чувство распознает как безусловное зло, как жить с ним дальше? Чего ждать от него? Все эти месяцы я постоянно призывала: не рвите отношения из-за разных позиций, отношения важнее, пропагандистский угар пройдет, а отношения останутся. Но я хорошо себе представляю, насколько легче сказать, чем сделать. Я читаю у знакомого приемного родителя в блоге, как он наорал на ребенка, совравшего, что сделал уроки. «Я просто ненавижу ложь, меня выносит!» - пишет человек. Но рядом я вижу его же комментарии по «теме Украины» и в них он ложь власти разделяет и оправдывает. Чему верить? Где его подлинные ценности? Как совместить это в образе одного человека? Каково это - задавать подобные вопросы не об интернет-знакомом, а о муже, сестре, близком друге?
Причем я хорошо представляю, что «той» стороне тоже кажется, что это мы стали сволочами или зомбированными дураками, и им, наверное, больно тоже. Это во многом расплата за гражданскую незрелость общества, слишком многие проблемы, идеи, понятия россиянами, даже образованными, никогда не были толком освоены, критически осмыслены; все наши «либерализмы» и «патриотизмы» часто - лишь ярлыки, принадлежность к референтной группе, а не собственная, выношенная, продуманная система убеждений. Нет понятийного аппарата, нет слов, нет привычки думать и дискутировать на подобные темы. Поэтому все сводится к эмоциональным обвинениям, пафосным лозунгам и ярлыкам. Тема Украины могла бы стать важным опытом такой общественной дискуссии о ценностях и понятиях - но диалог оказался слишком сильно искажен напором пропаганды.
Вот поэтому мы так нервничаем «из-за Украины». Власть, соблазняющая «малых сих», используя гражданскую некомпетентность общества, играя на самых низменных струнах, обещая и обманывая. Электорат, который «обмануть нетрудно, он и сам обманываться рад».Они слились в экстазе, как те несчастные любовники, которые погибли этим летом, решив заняться сексом на ветхом балконе шестого этажа. А ты стоишь на том же самом балконе со связанными руками, смотришь на это все в ужасе, и ничего не можешь поделать.

2014-09-16

Соблазн простоты тоталитарного мышления

Спасибо Ирине Рэд за цитату М. Мамардашвили!

https://www.facebook.com/irina.red79/posts/583877861738013

Вы не можете себе представить (но Вам необходимо научиться представлять себе это -- ведь сейчас европейское мышление готово поддаться искушению социализма или коммунизма) -- не можете представить, насколько привлекательна бывает простота тоталитарного мышления. Этот повсюду разлитый незаметный яд действует куда эффективнее грубой цензуры и прямого преследования. Он разъедает человека изнутри, проникая в подкорку мозга. Простота эта поистине притягательна. В чем суть ее соблазна? В том, что она позволяет вам чувствовать себя умным, интеллигентным, все на свете понимающим, не требуя от вас взамен никакого усилия. Ведь человек от природы ленив, и если пообещать ему, что без труда, без напряжения он сделается чем-то значительным, то он не устоит -- тут же ухватится обеими руками. Этот соблазн действовал на людей не только в Советском Союзе.(с)

‪#‎Мамардашвили‬

Экономика рухнула так, как не предполагал ни один пессимист / Дмитрий Травин


Дмитрий Травин: Экономика рухнула так, как не предполагал ни один пессимист

08.09.2014 17:47
Экономист, профессор Европейского университета в Петербурге Дмитрий Травин считает, что к нынешнему своему состоянию российская экономика пришла не за год и не за два и западные санкции тут ни при чём. По его мнению, сегодняшние события можно было предсказать 11 лет назад – в 2003-м, когда решалось "дело Ходорковского". Можно было предсказать почти всё – кроме Крыма, войны на Украине и всего, что Россия получила в этом "комплекте". О том, какого уровня благосостояния мы можем ждать в будущем, а на что лучше не рассчитывать, Дмитрий Травин рассказал в интервью "Фонтанке".
- Мне бы хотелось начать разговор с истории с накопительной частью пенсий. Помогите "на пальцах" понять, что это такое – и что с ней теперь случилось. Это был новый грабеж средь бела дня со стороны государства или что-то другое? Правильно я понимаю, что смысл накопительной системы в том, чтобы человек, пока работает, сам себе откладывал на будущую пенсию?
– Это во-первых. А во-вторых – он не просто откладывает свои собственные денежки, решая – отложить, не отложить. Государство принимает решение, что обязательные пенсионные взносы теперь не полностью идут на нынешних пожилых людей, как это было при старой системе, а частично остаются на личном накопительном счёте будущего пенсионера. В государственном или негосударственных пенсионных фондах деньги, во-первых, просто копятся, а кроме того, они инвестируются, то есть копится ещё и доход с инвестиций. И когда человеку 60 лет, у него накапливается кругленькая сумма, с которой он может получать пенсию. Кроме этого, государство, как правило, платит какую-то минимальную пенсию на случай, если человек был столь неудачлив и безалаберен, что за всю жизнь, как та стрекоза, ничего не накопил.
- Так всё-таки эта "накопленная" пенсия – это мои деньги или это деньги государства?
– Это ваши деньги. С одной только оговоркой: государство не разрешает вам их сразу истратить, а обязывает копить до наступления пенсии. И не может вдруг сказать – я у вас их забираю.
- Но мы знаем, что государство их как раз недавно забрало.
– Государство сделало немного другую вещь. Наши старые накопления – они по-прежнему наши, пока государство по отъёму старых денег решения не приняло. Но последние 2 года оно замораживает новые накопления. То есть оно принимает решения, по которым новые накопления забирает. В странах, где частная собственность священна, это, конечно, назвали бы воровством. Но на данный момент всё-таки это воровство умеренное: у нас не украли всё, что у нас есть, а украли только то, что по закону должно было бы поступать на наш накопительный счёт. Впрочем, я не удивлюсь, если через год, два или три будет принято решение о том, чтобы украсть и всё остальное.
- Но ведь уже идут разговоры о том, чтобы обязательную накопительную систему заменить добровольной. Что тогда будет с теми деньгами, которые у меня на "пенсинном" счёте уже накоплены? Их мне вернут или предложат с ними попрощаться?
– Не знаю. Когда вас грабит бандит, он может украсть всё, может взять наличку и вернуть вам кошелёк с кредитными картами, может подкинуть потом документы, а может потребовать с вас выкуп за паспорт. Как поступит государство – не знаю.
- А как может поступить будущий пенсионер, чтобы от "грабежа" защититься?
– На этот вопрос существует два ответа. Один – который принято давать. Второй – настоящий. Принято давать обычно такой: мы должны проявлять гражданскую активность, выходить на протесты, требовать от государства соблюдения закона и так далее. Но серьёзный ответ состоит в том, что сейчас, когда 80 процентов населения находится в эйфории от того, что делает государство, понятно, что отдельные несогласные обречены на поражение. Поэтому я думаю, что в ближайшем будущем нас ограбят без всяких шансов на защиту с нашей стороны. Ну а что будет лет через десять – не знаю, может быть, ситуация сильно переменится. Правда, ограбленное уже будет истрачено.
- Почему вообще у государства возникла необходимость этого…
– Грабежа.
- Ну, так назовём это так – действия с пенсионными накоплениями. Ведь до недавнего времени мы слышали, что у нас в экономике всё здорово, у нас есть резервный фонд, цены на нефть растут, газом торгуем… И вдруг в какой-то момент стало выясняться, что не так у нас в экономике всё хорошо. Это началось до Крыма и санкций. Что случилось?
– Я могу назвать три момента, когда менялось отношение к нашей экономике и люди с разным уровнем экономической грамотности понимали, что дело пахнет керосином. Первое событие произошло больше 10 лет назад: это "дело Ходорковского". Экономисты, и ваш покорный слуга в том числе, предупреждали, что это подорвёт нашу экономику, приведёт к бегству капитала из страны и ухудшению инвестиционного климата. Потому что мы давали понять: частная собственность в России не защищена, её можно отнять даже у самого богатого человека. Но до 2008 года казалось, что люди вроде меня не правы, потому что капитал всё-таки шёл в Россию.
- И действительно – шёл же.
– Да, шёл, экономика развивалась, и мы достигли роста примерно 7 – 8 процентов в год. Это хорошие показатели. Но связано это было с тем, что в то время очень быстро росли цены на нефть. И инвесторы сравнивали: с одной стороны, Россия – страна опасная, могут отнять, с другой стороны, здесь так быстро растёт фондовый рынок, что имеет смысл в спекулятивных целях вкладывать деньги в Россию. Можно успеть заработать – и сбежать. Но в 2008-м наступила вторая проблема: упали цены на нефть. И в следующем, 2009 году российская экономика рухнула так, как не предполагал самый пессимистичный пессимист: за год на 8 процентов. Это очень много. Тогда уже гораздо более широкий круг специалистов сказали, что Россия процветает только благодаря нефтяным ценам, всё остальное процветание – это миф и, значит, наша экономика висит на соплях. Но до 2013 года оптимисты говорили: да, экономика висит на соплях, но сопли-то какие! Ведь цены на нефть будут расти, расти, расти – и достигнут двухсот, пятисот долларов за баррель.
- И что случилось в 2013-м?
– К 2013 году выяснилось, что цены на нефть не растут. И нет оснований считать, что они вырастут. А при этих ценах на нефть российская экономика вдруг перестала расти. Цены – больше 100 долларов за баррель, а экономика в прошлом году выросла чуть больше чем на 1 процент. Мы не обеднели за последние годы, нет. Наше общество богато, накупили кучу автомобилей, ходят в рестораны, в ипотеку вкладываются. Но мы перестали расти.
- Так зачем постоянно расти? Почему ежегодный рост, какая-то "дельта" в 7 – 8 процентов – такое обязательное условие? У нас стабильность, мы богатая страна – и остаёмся богатыми, хорошо же?
– Смотрите. Наша экономика начала расти с 1999 года. В обществе появилось больше довольных людей, чем было в 90-е. И то, что у нас власть не меняется 15 лет, лучшее доказательство того, что люди долгое время были довольны положением дел. Они привыкли к такой тенденции: сегодня я живу лучше, чем вчера, я уже купил машину, хотя ещё нет квартиры, но ведь дальше всё будет продолжаться – и скоро я куплю квартиру, моя жизнь будет ещё лучше.
- То есть мы привыкли к такой тенденции…
– Люди привыкли к хорошей тенденции. И вот когда остановился экономический рост, это означает: тот, кто купил машину, уже никогда не купит квартиру. Более того: его машина за несколько лет износится, и он скорее всего не купит новую. И остальное в том же духе.
- При том что цены на нефть, как вы сказали, перестали расти, у нас ещё и начала, по данным Росстата, уменьшаться добыча нефти. Это с чем связано?
– Насколько я понимаю, старые месторождения естественным образом исчерпываются, надо осваивать новые. Но этому препятствует, во-первых, история с Ходорковским: ни один самый богатый собственник в стране не уверен в том, что в российскую экономику надо вкладывать деньги надолго. Бегство капитала, которое у нас несколько лет активно идёт, – это стремление бизнесменов быстро заработать деньги в России, а потом вкладывать их где-то в более спокойных местах. Кроме того, есть естественные ограничители: все естественные месторождения – это более далёкие районы, с более тяжёлыми условиями, поэтому там будет выше себестоимость, больше рисков в разработке.
- Игорь Сечин, глава "Роснефти", попросил у государства помощи в полтора триллиона. Может быть, это и есть та самая помощь, которая позволит компании развиваться, открывать новые месторождения, даст толчок, что там ещё?..
– Нет, это другая история. Компания "Роснефть" потратила много денег на расширение. На приобретение других компаний. Началось всё с того же "дела ЮКОСа", именно к "Роснефти" отошла компания "Юганскнефтегаз", которая была центром империи Ходорковского. Потом "Роснефть" поглощала компанию "ТНК – ВР".  То есть были всякие расходы такого рода. Под это дело "Роснефти", естественно, пришлось одолжить очень много денег на мировом рынке. Когда одалживали, считали, что в России всё будет хорошо и со временем можно будет если не расплатиться, то перезанять. А недавно нас в результате санкций отрезали от западного рынка капитала. Можно теперь пытаться занять где-то на Востоке, но на очень невыгодных условиях. Когда заёмщик плохой, ему будут давать деньги под очень высокий процент. Вот Сечин и обратился с просьбой к государству дать ему деньги на то, чтобы покрыть долги. И какие-то ещё, может быть, новые инвестиции осуществлять.
- То есть всё-таки это – следствие санкций?
– Это следствие санкций – и крайне неквалифицированного амбициозного управления компанией "Роснефть".
- А на нас, гражданах, сказываются санкции? Я говорю сейчас о тех санкциях, которые введены Западом против России. Мы их чувствуем?
– Мы их не чувствуем, но они сказываются. Если государство отдаст деньги "Роснефти", это будет означать: деньги потрачены из бюджета, и тогда они не достанутся кому-то другому, скажем, государство сократит социальные расходы.
- Но этого пока не произошло. А вот прямо сейчас те санкции, которые уже введены и действуют, они нас как-то касаются?
– Когда вы говорите "не произошло" – это не совсем так. Вот на месте Путина что мы с вами можем сделать?
- Ну ведь "Роснефти" ещё не дали эти полтора триллиона!
– А как можно не дать? Если действительно у "Роснефти" нет других источников погашения кредитов и государство не даёт эти деньги, то остаётся только одно: продать компанию на мировом рынке, чтобы туда пришли новые акционеры, и тогда отношение к "Роснефти" изменится. Но наше государство такую "кормушку" не продаст. Понятно, что компания "Роснефть" – это огромные деньги, которыми распоряжается лично руководство в Кремле. Значит, так или иначе, они компании "Роснефть" помогут. И это будет за наш с вами счёт.

Видео – "Фонтанка.ру"
- Тогда спрошу о тех санкциях, которые мы ввели сами. Экономисты предсказывают рост цен и дефицит продуктов из-за отказа от импорта. Но если посмотреть динамику российского импорта продовольствия в последние годы, то он, по данным Росстата, последовательно и очень сильно снижался. Может, он нам не так уж и нужен?
– С импортом вот какая история: обычно когда падает рубль – импорт снижается, потому что мы становимся беднее в долларовом или в "евровом" выражении. У нас было снижение курса рубля на рубеже 2013 – 2014 годов, так что, естественно, импорт должен был снижаться уже по этой причине.
- То есть он снижался не потому, что мы научились производить что-то своё, а потому, что не на что было покупать чужое?
– Это связанные вещи. Вот, скажем, когда у нас очень сильно упал импорт в 1998 году после августовского кризиса, мы перестали импортировать множество товаров, потому что обеднели в 5 раз и просто не на что было. Но прилавки не опустели, их наполнили наши молочные и мясные предприятия. Если в стране хорошо работает бизнес, то импорт будет сокращаться просто за счёт того, что его вытесняет отечественный производитель. Но если в стране бизнес работает плохо, то сокращение импорта может привести к росту цен.
- Так, может, нынешние санкции – новый толчок для производства?
– Вопрос в том, как сейчас отреагирует отечественное производство. Думаю, скорее всего, – хуже, чем в 1998 году. Потому что тогда у нас были свободные производственные мощности и можно было, когда импорт вылетел с рынка, эти мощности загрузить на наших молочных, мясных и прочих комбинатах. Сейчас, похоже, свободных мощностей либо нет, либо их очень мало. Надо строить новые предприятия пищевой промышленности, а самое главное – нужно инвестировать в сельское хозяйство. И вот здесь я – пессимист. Санкции приняты на год. Вот как нельзя родить ребёнка за месяц – так нельзя поднять сельское хозяйство за год. Нужно потратить деньги, закупить, там, молодняк скота, чтобы они выросли…
- А они продлят санкции.
– Сейчас Россия не собирается продлевать санкции, наоборот – мы говорим о необходимости нормализации отношений с Западом, чтобы санкции отменить хотя бы через год. Но может быть, что вы правы и в Кремле уже решили, что санкции превратятся в постоянные. Ну, тогда у сельского хозяйства больше стимулов для развития. Но для нас, потребителей, ещё больше пессимизма. По приказу из Кремля сельское хозяйство не поднимется, надо, чтобы бизнес в него инвестировал. А бизнес, как мы уже говорили, предпочитает выводить деньги за границу. Да и вообще в сельское хозяйство сложно инвестировать, гораздо сложнее, чем в городскую экономику, потому что… Ну, не секрет, что на селе особенно некому работать. Люди часто… Как бы помягче выразиться…
- Пьют.
– Ну, вот, да. Не хотел это слово употреблять. То есть далеко не всегда даже при серьёзных инвестициях можно создать производство.
- Помните, в Советском Союзе мы смеялись, что Россия импортирует пшеницу из Канады? А сейчас Россия занимает одно из первых мест в мире по экспорту пшеницы.  Что-то ведь было для этого сделано? Может быть, можно вспомнить этот механизм и применить его сегодня?
– Видите ли, в том-то и хитрость, что никаких механизмов для того, чтобы экспортировать пшеницу, у нас не применялось. Мы сделали одну-единственную вещь: мы перешли к рыночной экономике. И рынок сам определил, что по нефти, газу, пшенице, чёрным и цветным металлам, по водке, икре и каким-то ещё товарам мы конкурентоспособны. Вдруг оказалось, что в это инвестируют, это хорошо развивают, это можно экспортировать. По каким-то другим товарам оказалось, что мы менее конкурентоспособны. Может быть, потому, что производство технически сложнее. И в этой ситуации для того, чтобы мы захватили ещё какие-то новые рынки, новые производства, не важно – будь это производство компьютеров или производство говядины, нужны дополнительные стимулы для капитала. Чтобы капитал приходил в страну и инвестировал в эти отрасли. А происходит обратное.
- Может быть, можно подобрать какой-то другой "ключик", чтобы всё у нас заработало, как надо? Должны же быть пути выхода из этого… Положения, в котором мы находимся.
– Ответ, который вам даст на это любой экономист, очень простой: налаживайте инвестиционный климат, делайте так, чтобы капитал не бежал из страны, а приходил.
- А что-то более реалистичное?
– Человек, который смотрит на ситуацию в стране комплексно, скажет, что инвестиционный климат мы не наладим. Ещё полгода назад, до крымской истории, можно было говорить о том, что шанс есть. Но сейчас мы настолько нестабильная страна, что здесь с санкциями, без санкций… К нам мало кто хочет инвестировать. А наши бизнесмены делают две вещи: пункт первый – говорят о величии страны, пункт второй – сматывают из страны со всеми капиталами. И в этой ситуации, честно говоря, я как экономист уже не имею никаких советов.
- В конце 80-х – начале 90-х экономисты предлагали массу программ, была программа "500 дней" Явлинского, было ещё "сколько-то дней" кого-то… А потом настал момент, когда тоже ни у кого не было советов, что со всем этим делать. Но ведь ничего – за какие-то 10 лет дело дошло до роста экономики.
– В конце 80-х – начале 90-х один мой друг, который часто слушал выступления Гайдара в узком кругу, рассказывал мне, как тот вёл себя до того, как стал премьер-министром. Выступает Гайдар: год назад мы предлагали правительству делать то-то и то-то, правительство не сделало, ситуация ухудшилась, сегодня то, что мы предлагали раньше, уже не поможет, нужны более жёсткие меры. Проходит ещё год. Гайдар выступает опять: год назад мы предлагали меры ещё более жёсткие, чем 2 года назад, правительство опять ничего не сделало, ситуация ещё больше ухудшилась, сегодня нельзя сделать даже то, что мы предлагали год назад, нужны ещё более жёсткие меры. И так – несколько лет. Наконец, когда развалилось всё, Гайдара назначили премьер-министром – и он начал делать то, что только и можно было сделать в той ситуации: вводить рыночную экономику и всё остальное очень быстро.
- Эта история из 90-х у меня вызывает ощущение дежавю.
– К этому я и клоню. К моменту, когда Гайдар стал премьер-министром, у нас 50 лет накапливались проблемы. В 1985 году их можно было решить. Но государство начало делать другие реформы, которые развалили всё то, что ещё не развалилось. У нас похожая ситуация, только мы накапливаем проблемы не 50 лет, а пока только пятнадцать. Но если мы будем продолжать их так же накапливать ещё лет 10 – 15, а Путина на эти годы вполне может хватить, то у нас накопится уже 25 – 30 лет проблем. И реформы, которые когда-нибудь начнутся, будут такими же болезненными, как то, что пришлось делать Гайдару.
- У вас в статье я прочитала фразу: "эйфория масс и разочарование элит". Помните, когда-то в школе нас учили, что такое революционная ситуация? Низы не хотят жить по-старому, верхи не могут по-старому…
– Да, да.
- Здесь ситуация такая, что низы-то как раз очень хотят жить так, как живут, но верхи не могут им этого обеспечить. Разве это не ещё более "революционная ситуация"?
– Нет, это может сулить нам революционную ситуацию, но только в перспективе. Сейчас её нет.
- А что такое "разочарование элит"? Ну, они разочаровались. И что?
– Элиты – это люди, которые на что-то влияют, кроме самих себя. Это бизнес, это политики, журналисты, деятели культуры, к которым прислушиваются. Вот они находятся в ситуации разочарования. Бизнес выводит капиталы. Это означает, что бизнес понимает, что в России работа бесперспективна. Журналисты всё чаще сталкиваются с тем, что невозможно свободно писать о том, что происходит в стране. Политики понимают, что политической жизни в России почти нет, можно делать карьеру только одним способом – находясь под властью. И в принципе это политики давно уже делали, но они ведь что делали: покупали квартиры в Майами. То есть они понимали, что сегодня они делают здесь карьеру, зарабатывают большие деньги, но одновременно строят себе "запасные аэродромы". Но сегодня государство создало для них совсем сложные условия: надо либо сразу сбежать, либо столкнуться с тем, что тебя могут сделать невыездным, лишат визы в ту страну, где у тебя уже квартира куплена. Это никому не нравится. Даже если человек постоянно декларирует верность системе.
- Не нравится – и?
– И ничего. Элита ничего не может сделать по второй причине: массы находятся в эйфории. Если 80 процентов поддерживает нынешнюю политику, то элиты вынуждены с этим смиряться. А практически – либо просто переводить капиталы за границу и бежать, либо готовиться это сделать в любой момент.
- В СССР народ тоже поддерживал власть. А потом – раз и...
– Не совсем так. До 1989 года у нас никаких реальных выборов не существовало, поэтому от народных масс требовалось только одно: не бунтовать открыто. Массы в основном были индифферентны. Но как только появился Горбачёв, который сказал – давайте меняться, у людей появлялись счастливые улыбки, они говорили – да, действительно всё надо менять. Люди ожидали перемен, и когда сверху получили импульс, то поддержали это. К 1991 – 1992 годам они разочаровались, но это уже по другим причинам, о которых можно отдельно поговорить. А сейчас другая ситуация. Сейчас в стране происходят выборы. Выборы реальные, хотя, конечно, сильно фальсифицируемые. И на этих выборах люди отдают голоса за нынешний режим, нынешний курс. И насколько можно судить, если бы сейчас прошли выборы, то люди бы ещё активнее благодаря Крыму голосовали за эту систему. В этой ситуации, естественно, система меняться не будет. Элиты понимают, что это путь в никуда. Но что можно сделать? Выводить капиталы и мозги – и всё.
- Вы такую нарисовали картину – хоть завтра иди и топись.
– Ну, топиться я не собираюсь, мне общая тенденция более-менее была ясна с 2003 года. Поэтому и сейчас я довольно трезво понимаю, в какое общество мы скатываемся. Но считаю, что и в нём можно что-то делать, как-то жить. Хотя, конечно, события последнего года превзошли самые худшие мои ожидания. Такого быстрого развала я не ожидал.
- Вы имеете в виду экономику?
– И экономику, и политику. Я не ожидал, что экономика так быстро сядет на нуль. И второе – я не ожидал всей этой истории с Крымом, которая довела нас до конфронтации с западным миром. Да, ситуация очень плохая. У меня нет никаких сомнений в том, что в перспективе нас ждёт экономический застой.
- Это понимаете вы, это наверняка понимают другие экономисты, наверняка это понимают люди, которые принимают решения. Включая того, кто принимает все решения. Согласитесь, странно всё это понимать – и всё это продолжать.
– Нет, это не странно. У нас существует очень распространённое заблуждение: мы почему-то считаем, что государство должно заботиться о наших интересах. А это не так. Вот когда мы идём в магазин покупать колбасу, считаем ли мы, что производитель колбасы обязан нас осчастливить?
- Да.
– Нет. Так мы считали в советское время. Но сейчас уже нет наивных людей, все прекрасно понимают, что производитель колбасы заботится о своей прибыли и он нас "осчастливливает" колбасой только в той мере, в какой участвует в конкурентной борьбе.
- Так я за "несчастливую" колбасу платить не буду.
– Совершенно верно! Каждый понимает, что мы купим только хорошую колбасу, поэтому производитель вынужден работать на наши интересы. А с государством мы размышляем по-другому. Мы считаем, что любое государство в любой ситуации почему-то должно думать о наших интересах. Ничего подобного. Только в тех странах, где народ может проголосовать за или против правителей, эти правители начинают думать: так, если я сейчас буду нагло обманывать народ и отнимать у него благосостояние, то завтра я не выиграю выборы. В нашей стране, где общество 15 лет голосует за одних и тех же и будет ещё 15 лет голосовать, у правителей нет никакого стимула заботиться о народе. Поэтому когда мы задаём вопрос, почему же власть, понимая, в какой тупик мы зашли, ничего не предпринимает, надо понимать, что она и не предпримет, пока народ её так или иначе не заставит. Более того: у меня есть такое своё объяснение, почему крымская и украинская истории происходят. 
- Это тоже – из области экономики?
– Вот смотрите. По итогам прошлого года было ясно, что экономика остановилась и что нет никаких вариантов её дальше раскрутить. Власть поняла, что она больше не имеет средств, чтобы поднимать благосостояние народа и в благодарность за это получать голоса на выборах. Выход только один: если нельзя купить голоса народа – надо сделать так, чтобы брать их у народа бесплатно. Создание массовой эйфории, по сути, привело к тому, что в ситуации, когда в экономике положение дел ухудшается, люди говорят: я обожаю эту власть, я готов потерпеть, лишь бы эта власть продолжала существовать дальше и Крым был бы наш. Власть добилась чего хотела. 
- Любви? Такое иррациональное чувство.
– Да. Народ перестал реагировать рационально и реагирует иррационально. Но это не вечно. Линкольн говорил, что можно недолгое время обманывать весь народ, можно долго обманывать часть народа, но нельзя весь народ обманывать бесконечно. Но до выборов 2018 года этого запаса эйфории, наверное, хватит. А дальше власть может ещё что-нибудь придумать.
Ирина Тумакова, "Фонтанка.ру"

Полная версия материала: http://www.fontanka.ru/2014/09/08/132/ 

Избранное сообщение

Онтокритика как социограмотность и социопрофесионализм

Онтокритика как социограмотность и социопрофесионализм

Популярные сообщения