Милтон Фридман
Бесплатный сыр и никаких мышеловок: свободный рынок и частная собственность
http://www.inliberty.ru/library/157-besplatnyy-syr-i-nikakih-myshelovok-svobodnyy-rynok-i-chastnaya-sobstvennost
Я очень рад быть сегодня здесь, на праздновании новоселья Института Катона. Это новое прекрасное здание поистине соответствует тому интеллектуальному влиянию, которым пользуются Эд Крейн (Crane [президент Института Катона]) и его сотрудники.
Мое имя часто ассоциируется с афоризмом «Бесплатный сыр бывает только в мышеловке» (There is no such thing as a free lunch), хотя не я его придумал. Мне бы хотелось, чтобы люди обращали больше внимания на другую фразу, которая действительно принадлежит мне, и, на мой взгляд, особенно актуальна для такого города, как Вашингтон: «Никто не относится к чужим деньгам так же рачительно, как к своим». У нас в семье есть такое развлечение: в долгих поездках на автомобиле мы коротаем время, подыскивая поговорки с противоположным значением. Вот например: «История не повторяется», но «Ничто не ново под луной». Или: «Кто не рискует, тот не пьёт шампанского», но «Тише едешь — дальше будешь». Противоположностью афоризма «Бесплатный сыр бывает только в мышеловке» очевидно будет «Всё лучшее на свете даётся нам бесплатно».
В реальной экономике такой «бесплатный сыр» тоже существует — и ещё какой! Его дают нам свободный рынок и частная собственность.
Почему так велика была разница в уровне жизни по разные стороны линии, вдоль которой раньше проходила граница между Восточной и Западной Германией? Потому что западные немцы уже давно наслаждаются «бесплатным сыром» — относительно свободной, рыночной экономикой. Этим же объясняется разница в уровне жизни между Гонконгом и КНР, или благосостояние жителей США и Великобритании. Во всех этих случаях «бесплатный сыр» стал продуктом деятельности «невидимых институтов», возникновение которых, как подчеркивал Ф.А. Хайек (Hayek), является результатом деятельности людей, но не их намерений.
Сегодня мы, американцы, тоже можем полакомиться чем-то вроде «бесплатного сыра»: надо только оглянуться вокруг и увидеть, где он лежит. После крушения коммунистических режимов никто уже, кажется, не возражает против того, что социализм потерпел крах. Аналогичным образом, буквально все в той или иной степени согласны, что капитализм успешен. Однако во всех капиталистических странах из этого, судя по всему, сделали парадоксальный вывод: единственное, что нужно Западу — это больше социализма. Из-за явной абсурдности этой идеи на ней не стоит даже останавливаться; давайте лучше посмотрим, где мы можем найти практически бесплатный «сыр». Президент Клинтон (Clinton) говорит: от всех нас требуются жертвы, чтобы отдельным группам людей стало лучше. На самом деле нам требуется совершенно иное: отдельные группы людей должны чем-то пожертвовать, чтобы всем остальным стало лучше — вот вам и бесплатный, или почти бесплатный «сыр»!
«Бесплатный сыр» в госбюджете
Позвольте привести несколько примеров. Управление электрификации сельских районов (Rural Electrification Administration) было создано в 1930-х годах, когда 80% ферм в США не имели электричества. Когда все 100% ферм были электрифицированы, Управление занялось налаживанием телефонной связи в сельской глубинке. Сегодня все 100% ферм в США телефонизированы, но Управление не только продолжает существовать, но и живет припеваючи. Почему бы не упразднить это Управление, которое сегодня занимается лишь тем, что выдает льготные кредиты «избранным» — в основном электроэнергетическим и телефонным компаниям? Американскому народу это пойдет только на пользу: сэкономленные таким образом средства можно потратить на компенсации сокращения бюджетных поступлений в результате снижения налогов. Кто пострадает от такого шага? Горстка людей, получающих государственные субсидии, то есть живущих за счет остального населения. Вот вам и солидный кусок почти бесплатного «сыра».
Или возьмем другой пример, из области сельского хозяйства: это настоящая иллюстрация закона Паркинсона в действии. В 1945 году в аграрном секторе США было занято 10 миллионов человек — фермеров, членов их семей и наемных работников, а штат Министерства сельского хозяйства составлял 80 000 служащих. В 1992 году количество занятых в аграрном секторе составляло 3 миллиона, а штат Министерства сельского хозяйства — 122 000 человек.
Возьмите практически любую статью госбюджета, и вы увидите: почти везде существуют такие же возможности для экономии. Команда Клинтона говорит вам: причина всех этих бюджетных расходов состоит в том, что люди хотят пользоваться преимуществами, но из скупердяйства не желают за них платить. Это полная чушь. Людям эти преимущества вовсе не нужны. Возьмем такой товар первой необходимости, как сахар. Допустим, мы предложим американцам такой выбор: можно сделать так, чтобы сахар, который вы покупаете, изготовлялся только из свеклы и тростника, выращенных на территории США, а можно все устроить по-другому, сняв любые ограничения на импорт сахара из Сальвадора, Филиппин или других стран. Если мы поддержим «отечественного производителя», запретив импорт сахара, он будет стоить в два-три раза дороже. Как вы думаете, что предпочтут избиратели? Естественно, люди не желают платить дороже, однако узкая группа людей, требуя себе особых преимуществ, заставляет их это делать, и поэтому сахар в США стоит в несколько раз дороже, чем на мировом рынке. При этом мнения простых американцев никто не спрашивает. Нашей страной управляет вовсе не народ; это миф, сохранившийся со времен Авраама Линкольна. У нас нет «власти народа именем народа и во благо народа» [цитата из знаменитого решения Верховного суда США 1819 года]. Нами правит избранная народом бюрократия, действующая именем народа во благо бюрократии.
Рассмотрим еще один миф. Президент Клинтон заявляет, что он осуществляет реформы. Это утверждение ложно. Оно сходит ему с рук, потому что мы склонны рассматривать двенадцатилетнее пребывание у власти республиканских администраций Рейгана и Буша как один период. А это не так. За эти годы мы познакомились с «рейганомикой», потом «бушеномикой», а теперь и с «клинтономикой». «Рейганомика» основывалась на четырех простых принципах: снижении налогов, сокращении государственного регулирования, ограничении государственных расходов и неинфляционной монетарной политике. Хотя Рейгану не удалось полностью выполнить задуманное, он добился многого. Политика Буша была полной противоположностью «рейганомике»: увеличение налогов, усиление регулирования, рост государственных расходов. А в чем заключается политика Клинтона? Все в том же: увеличение налогов, усиление регулирования, рост государственных расходов. «Клинтономика» — это просто продолжение «бушеномики», а к каким результатам привел отказ от принципов «рейганомики», мы уже знаем.
Рынки: экономический и политический
Если же смотреть в корень, то наши нынешние проблемы, как экономического, так и внеэкономического порядка, связаны с радикальным сдвигом, который произошел за последние 60 лет с точки зрения соотношения между двумя рынками, которые определяют, кому, когда, где, как и что именно достается. Речь идет об экономическом рынке, где стимулом служит прибыль, и политическом «рынке», где роль стимула играет власть. За мою жизнь значение экономического рынка снизилось с точки зрения доли имеющихся у страны ресурсов, распределяемых на этом рынке. А значение политического, или государственного, рынка, наоборот, резко возросло. Мы держим на «голодном пайке» реально работающий рынок и «кормим до отвала» рынок, доказавший свою недееспособность. В этом, в двух словах, состоит суть развития событий за последние 60 лет.
Мы, американцы, сегодня гораздо богаче, чем 60 лет назад. Но мы отчасти утратили свободу и личную безопасность. В 1928 году, когда я закончил школу, совокупные государственные расходы на всех уровнях составляли в США чуть больше 10% от национального дохода. Причем две трети этих расходов приходились на долю штатов и местных органов власти. Расходы федерального правительства составляли около 3% национального дохода, и такая ситуация существовала и раньше — все 150 лет с того момента, как мы приняли Конституцию США, за исключением периодов, когда страна вела большие войны. Половина федеральных расходов приходилась на армию и флот. Расходы штатов и местных властей составляли от 7 до 9% от национального дохода, причем половина этих средств уходила на содержание школ и дорог. Сегодня совокупные государственные расходы на всех уровнях равняются 43% национального дохода, и две трети из них приходятся на долю федерального правительства, а треть — на долю штатов и местных органов власти. Федеральные расходы составляет 30% от национального дохода, то есть, по сравнению с 1928 годом, только в относительных величинах они увеличились в 10 раз.
Впрочем, эти данные учитывают далеко не все ресурсы, поглощаемые политическим рынком. Помимо собственных расходов, правительство устанавливает для нас массу обязательных выплат, чего раньше никогда не делалось. Эти принудительные расходы поджидают вас на каждом шагу — от необходимости из своего кармана оплачивать обязательную установку на автомобилях нейтрализаторов, снижающих вредные выбросы в атмосферу, до требований, предусмотренных Законом о чистоте воздуха (Clean Air Bill) или Законом о помощи инвалидам (Aid for Disability Act); этот список можно продолжить. Частный сектор, по сути, превратился в подрядчика на службе у федерального правительства. Каждому из сидящих в этом зале где-то с месяц назад тоже пришлось поработать на федеральное правительство — когда вы заполняли ваши налоговые декларации. Почему вам не заплатили за то, что вы выступили в роли сборщиков налогов для федерального правительства? В результате, по моей оценке, как минимум 50% валового внутреннего продукта нашей страны сегодня распределяется на политическом рынке. Исходя из этого важнейшего критерия нашу страну следует признать «социалистической на 50%».
Итак, с поступлениями разобрались, а как насчет производимой продукции? Сначала рассмотрим рынок, основанный на частном предпринимательстве. Наш жизненный уровень повысился необычайно, и это следует почти полностью поставить в заслугу частному сектору. В 1928 году радио только делало первые шаги, телевидение казалось выдумкой писателя-фантаста, реактивные авиадвигатели еще предстояло изобрести, а поездка в Нью-Йорк для моей семьи, жившей в Нью-Джерси, милях в 20 от города, превращалась в целое событие. С точки зрения материальных условий нашей жизни за эти годы произошла настоящая революция. И главной движущей силой этой революции стал рынок, частный сектор. Государство также внесло в нее существенный вклад, который, кстати, обошелся обществу совсем недорого. Его роль — которую современное государство, похоже, играть разучилось, — заключалась в защите частной собственности и обеспечении механизма разрешения споров. Однако главной ареной революции, изменившей наш уровень жизни, стал именно частнопредпринимательский рынок.
Что ж, если «продукцией» частнопредпринимательского рынка стало повышение нашего уровня жизни, то расширение рынка государственного в основном породило проблемы. Контраст с прошлым разителен. Мы с Роуз [Роуз Фридмен — жена и соавтор Милтона Фридмена] росли в небогатых семьях, которые по сегодняшним меркам считались бы живущими за так называемой «чертой бедности». Мы оба закончили государственные школы и, как нам кажется, получили там хорошее образование. Сегодня детям из семей с таким же уровнем доходов, как у наших родителей, получить приличное образование гораздо труднее. Когда мы были детьми, ученики ходили в школу пешком, да и вообще на улице мы почти везде могли ничего не опасаться. В разгар Великой депрессии, когда количество обездоленных людей, которые действительно не могли свести концы с концами, было куда больше, никто не тревожился о своей личной безопасности до такой степени, как сегодня, а нищих на улицах было очень мало. Зато на каждом углу можно было встретить людей, торговавших яблоками. В те времена считалось, что человек должен надеяться в первую очередь на себя; сегодня это ощущение если не исчезло совсем, то сильно ослабло.
В 1938 году — вы не поверите — снять квартиру в Нью-Йорке было очень легко. Когда мы поженились и переехали в этот город, мы просто прочли в газете список квартир, сдающихся внаем, отобрали штук шесть, которые нас заинтересовали, посмотрели их, и сняли ту, что нам больше всего подходила. Тогда люди освобождали квартиры весной, на лето уезжали из города, а осенью, вернувшись, снимали новое жилье. Это время так и называли — «сезон переездов». Сегодня в Нью-Йорке лучший способ найти свободную квартиру — это просматривать колонку некрологов в газетах. Почему все так изменилось? Из-за чего ситуация на нью-йоркском рынке жилья стала катастрофической? Почему Южный Бронкс сегодня все больше напоминает какой-нибудь боснийский район после артобстрела? Ясно, что проблема здесь не в рынке как таковом, а в контролируемом рынке аренды жилья.
Государство создает социальные проблемы
Что бы ни говорили сегодня политики, наши подлинные проблемы связаны не с экономикой. Я бы даже сказал, что наши подлинные проблемы связаны не с экономикой, несмотря на все усилия правительства. Приведу один факт. В 1946 году государство, приняв Закон о полной занятости (Full Employment Act), взялось за борьбу с безработицей. В последующие годы средний уровень безработицы в стране составлял 5,7%. А в 1900–1929 годы, когда государство не делало вид, будто обеспечивает занятость, этот показатель равнялся 4,6%. Так что проблема безработицы в США тоже в немалой степени является делом рук государства. И все же проблемы в экономике — далеко не самые серьезные из наших бед. Наши главные проблемы носят социальный характер — это ухудшение качества образования, беззаконие и преступность, проблема бездомных, крах семейных ценностей, кризис здравоохранения, участившиеся случаи беременности у девочек-подростков. Все эти проблемы либо возникли, либо усугубились из-за усилий государства, продиктованных, естественно, благими намерениями.
Два вывода из всего сказанного напрашиваются сами собой: во-первых, мы перенацеливаем ресурсы с частнопредпринимательского рынка на государственный, и, во-вторых, частнопредпринимательский рынок функционирует эффективно, а государственный — нет. Куда труднее объяснить другое: почему действия вроде бы неглупых людей, исходящих из лучших побуждений, приводят к таким результатам. Одна из причин, которая известна всем, и несомненно, позволяет отчасти ответить на этот вопрос, связана с влиянием лоббистских групп. Но главное, на мой взгляд, даже не в этом, а в том, что личные интересы людей, действующих на свободном рынке, и тех, кто действует на рынке государственном, различаются. Если вы создали предприятие на свободном рынке, и оно работает неэффективно, то единственный для вас способ поддерживать его деятельность — залезть в собственный карман. Поэтому в такой ситуации вы заинтересованы в том, чтобы предприятие поскорее закрылось. С другой стороны, если вы организуете точно такое же предприятие, с такими же шансами на успех, в государственном секторе, и оно работает неэффективно, у вас есть куда более привлекательная альтернатива. Вы можете сказать, что масштабы вашего проекта или программы следует расширить: при этом собственным кошельком вы не рискуете, ведь у вас есть другой, почти неиссякаемый источник средств — деньги налогоплательщиков.
Вы с чистой совестью и, как правило, с успехом убеждаете — не налогоплательщиков, естественно, а Конгресс, — что ваш проект хорош, и все, что необходимо для того, чтобы он заработал, — это немного увеличить финансирование. Так и напрашивается еще один афоризм: если частное предприятие неэффективно, оно закрывается; если государственный проект провалился, он расширяется.
Необходимы институциональные реформы
Порой мы считаем, что решить наши проблемы можно, избрав в Конгресс «достойных представителей народа». Думаю, это иллюзия: если 435 членов Палаты представителей и 100 сенаторов заменить на людей, сидящих в этом зале, результат был бы, по сути, тот же самый. Подавляющее большинство конгрессменов и сенаторов — люди порядочные, желающие делать добро. Тот факт, что их действия наносят ущерб, — не результат каких-то неблаговидных намерений. Просто они оказались в среде, где все толкает их в одном направлении — тратить, тратить, тратить.
Как показывают последние исследования, требования об увеличении расходов по большей части исходят от самого государства. Этот монстр постоянно подпитывает самого себя. На мой взгляд, единственный способ изменить ситуацию — это поменять стимулы, которыми руководствуются люди, работающие в государственных структурах. Если вы хотите, чтобы люди действовали по-другому, сделайте так, чтобы это соответствовало их личным интересам. Как любит говорить Армен Алчан (Alchan), о каждом человеке можно с уверенностью сказать одно — собственные интересы для него важнее, чем ваши.
У меня нет волшебной формулы, позволяющей изменить личные интересы чиновников и конгрессменов. Конечно, лучше всего было бы внести в конституцию поправки, ограничивающие налогообложение и государственные расходы, исключающие монетарные манипуляции и создание диспропорций на рынке, но надеяться на это не приходится. Так что единственный реальный путь в обозримом будущем — это кампания за ограничение сроков пребывания на государственных постах. Если наши представители не смогут заседать в парламенте больше шести лет, это не изменит самой природы их деятельности, однако к избранию в Конгресс будут стремиться люди совсем другого склада, и стимулы, которыми они будут руководствоваться, также изменятся. По-моему, те из нас, кто хочет попытаться изменить характер распределения ресурсов в нашей стране, чтобы все большая их часть направлялась на свободный рынок и все меньшая — на рынок государственный, должны в первую очередь избавиться от иллюзии, будто для этого достаточно поставить на выборные должности «достойных людей». Одно время мы думали: стоит избрать достойного президента, и все пойдет как по маслу. Мы его избрали, но ничего не изменилось. Поэтому необходимо переключиться на изменение стимулов, которыми руководствуются эти люди. Один из способов добиться такого изменения — кампания за ограничение сроков пребывания в должности: это отличная идея, и она приобретает все большую популярность. Но необходимы и другие меры.
Кое-какие реформы осуществляются на уровне штатов. Везде, где люди могут проявить инициативу, то есть поставить тот или иной вопрос на референдум, у перемен появляется шанс. Я не верю в демократию «в чистом виде» — в нее никто не верит. Никому не придет в голову истребить 49% граждан, даже если за это проголосует большинство в 51%. Но мы верим в то, что каждый должен иметь шанс максимально эффективно использовать собственные возможности для утверждения ценностей, которых он придерживается, если, конечно, это не затрагивает интересы других. И в целом, как показывает опыт, народ путем общественной инициативы куда лучше справляется с этой задачей, чем те люди, которых мы избираем в законодательные собрания. Поэтому я считаю, что процедура референдумов должна быть задействована в полной мере. В Калифорнии мы самым активным образом продвигаем инициативу, связанную с предоставлением родителям возможности выбирать школу, в которой будут учиться их дети. Осенью этот вопрос в нашем штате будет решаться на референдуме. Даже если мы его проиграем, мы не оставим своих усилий.
Необходимо и дальше пытаться изменить представление американцев о том, какую роль должно играть государство. Именно этим занимается Институт Катона, в том числе и за счет того, что он детально, на основе многочисленных фактов, раскрывает вредные последствия действий государства, которые я сегодня обрисовал в общем плане. У американского общества все уже начинает становиться на свои места. По мере того, как люди осознают, что происходит, в обществе начинает меняться интеллектуальный климат, и возможно тогда нам удастся инициировать институциональные реформы, которые позволят создать нужные стимулы у людей, контролирующих государственные расходы, а вместе с ними — и ряд важнейших аспектов нашей жизни.
Впервые: The Real Free Lunch: Markets and Private Property // Cato Policy Report, July-August 1993.
