Как задавать вопросы, чтобы идти к истине (кейс по критическому мышлению)

Публикую материал из ЖЖ Дмитрия Губина (dimagubin) «Интервью с женой Адагамова как профессиональный журналистский кейс». Там всё в тексте, от себя добавляю только ссылку на раздел своего сайта про вопросы:

Шум, связанный с появлением на сайте Russia Today интервью бывшей жены drugoi  Татьяны Дельсаль — шум вокруг примечательного журналистского кейса, подлежащий разбору с моими студентами.
Russia Today предваряет ролик информацией, что жена обвиняет мужа в "надругательстве над несовершеннолетним ребенком" (а бурная дискуссия "за кадром" сводится к обсуждению, педофил ли Адагамов).
Сразу, чтобы пресечь такое обсуждение здесь: я в отношении этого обвинения агностик. Совратил Адагамов ребенка? — не знаю. Совратил ребенок Адагамова? — не знаю. Политическое это дело, поскольку Адагамов член КС? — не знаю. Месть бывшей жены? девичьи фантазии? шантаж? — не знаю, не знаю, не знаю.
Внимание, студенты журфака, вопрос: если бы вам поручили такое интервью, какие вопросы вы бы задали? Какая была бы ваша установка?
Подумали?
Еще время дать?
По-моему, единственная возможная здесь установка — максимально прояснить суть дела прямыми вопросами. А затем подвергнуть ответы обвинителя сомнению (раз обвиняемого рядом нет). И — никаких эмоций: корректно, но без профессиональной пощады, раз Татьяна Дельсаль решила обратиться к публичному жанру, а не довериться полицейскому расследованию и закрытым заседаниям суда (если до суда дойдет).
Я бы задал такие вопросы:
- О ком идет речь? То есть конкретно — кто вам Адагамов и кто предполагаемая жертва?
- Что произошло? (И если последует ответ типа "это так ужасно, что не могу назвать" — последовало бы мое "ужасно то, что мы обсуждаем чужую личную жизнь публично, раз уж мы это обсуждаем, объясните так, чтобы понял даже ребенок". Да, я бы настаивал на абсолютной ясности, иначе неясно, что случилось — взрослый выпорол ребенка ремнем? Вступил в сексуальный контакт? Наорал матом? Мыл голым в ванной? ЧТО? — произошло, раз уж вы даете интервью).
- От кого и при каких обстоятельствах вам стало о произошедшем известно?
- Когда предполагаемое событие произошло?
- Менялось ли тогда поведение ребенка? Менялось ли поведение мужа? Если вы это заметили, то что предприняли?
- Были ли у вас с ребенком (в случае, если это ваша дочь) доверительные разговоры? Знали ли вы о ее личной жизни?
- Когда и кому первый раз ребенок сказал о произошедшем?
- Имеются ли у вас другие доказательства, кроме слов ребенка?
- Обращался ли ребенок в полицию?
- Что предполагаемая жертва намерена сейчас предпринять? Знает ли она о том, что вы даете публичное интервью?
- Объяснялись ли вы уже с мужем на эти темы? Что он ответил?
- Почему вы предаете это гласности сейчас? Почему не обратились в полицию вы сами? Будете ли обращаться в полицию, и в какую — норвежскую или российскую?
Ну, и еще бы я просмотрел соответствующую часть УК, позвонил знакомым юристам... Но это вторая часть кейса.
А теперь смотрим, что сделала посланная выполнять задание начальства Russia Today интервьюерша.
Показать видео
Посмотрели?
А теперь скажите: какие свидетельствующие о преступлении факты — а не намеки, экивоки, объяснения, эмоции — вам  стали известны?
Мне более или менее ясно одно: какой-то 12-летней девочке, предположительно в Норвегии, предположительно Адагамов что-то сделал. И делал это до ее 16-летия. И было это 15 лет назад. И все. Интервьюерша сделала пару вялых попыток задать вопросы из моего списка. Но вялых. А зачем? Велено ведь наверняка было записать интервью с бывшей женой Адагамова, которая его замажет по полной. И ты, знаешь, давай особо в детали не вдавайся. И вот вам итог: ноль информации. Потому что когда подгоняют доказательства под результат — это не не журналистика, а пропаганда.
"Я должна хорошенько подумать, чтобы осуществить то, что я задумала", — сказала в интервью г-жа Дельсаль. У меня к ней нет претензий. Я взял за жизнь несколько тысяч интервью, и мне нередко и раскрывали душу, и вдохновенно врали, и искренне несли чушь. Это моя обязанность — делать так, чтобы интервью сводилось не к замыслам собеседника, а к интересам общества.
Начальники на RT, вон, ведь хорошо подумали — они не глупые девочки! —  прежде чем осуществить то, что им, возможно, велели осуществить: как аккуратен текст на сайте RT! Ни одной зацепки для юриста. И вот именно поэтому я и подозреваю, что весь этот шум уйдет в песок.
Это будет очень плохо.
Потому что следствие заглохнет, а осадок останется.
Осадок — это и есть цель пропаганды.
В отличие от журналистики.

Легитимность российской власти под скальпелем критического мышления

Публикую в своём блоге статью Александра Рубцова «В поисках утраченной легитимности» из серии «Метафизика власти» прежде всего как пример применения развитого критического мышления. Меня привлекло как замечание об ограниченности языка описания — этот барьер далеко не все и не всегда способны увидеть и указать, — так и постановка вопросов об изменении устоявшихся схем объяснения основ легитимности власти в России. Два сильных критических захода в одной статье — весьма неплохо. Я выделил жирным шрифтом те места, на которые хочу обратить внимание читателей:

В поисках утраченной легитимности

Александр Рубцов
Vedomosti.ru
11.01.2013

Итог года: все изменилось, но никуда не сдвинулось. Общество шагнуло вперед, попятилось, власть с перепугу пообещала, естественно, обманула, а теперь мечется в судорогах реакции. Закручиванию гаек мешают срывы резьбы; протест ходит кругами — ищет новые форматы. В энергичных пробуксовках и топтании на месте вконец стирается тонкий слой несущей поверхности, пока еще удерживающий всю эту суету над провалом. Уже ясно, что выход из ситуации сложнее, чем казалось, и точно не в горизонте обыденного понимания.

В моменты нестабильности, на сквозном транзите, особенно важен адекватный язык описания. Тем более в стране, в политической фактуре которой всë сплошь имитации и обманки, а слова и вещи друг с другом как не родные. Однако ураганное перерождение затронуло такие глубины социального порядка, что взывает к темам, которые пока вообще вне языка, к предметам сразу невидимым и почти не обсуждаемым, а значит, «непромысливаемым». В политическом своя архитектоника: помимо конструкции власти есть природа полей и сил, которые эту конструкцию держат. Это как разница между основами конструирования и теорией гравитации. Или первотолчка.

Главный вопрос уже сейчас вовсе из другого измерения и вызывающе резок: а, собственно, по какому праву здесь вообще правят? Не именно эти, но и все, кто был до них и придет после. Только кажется, будто здесь все известно и понятно, что менять. Если «государство» так регулярно и легко делают средством перехвата личной власти, общих ресурсов, чужих судеб и жизней, значит, мало этот инструмент по-разному затачивать и передавать из рук в руки, даже если эти руки с каждым разом все чище, головы горячее, а сердца как лед.

Более того, здесь мало и затертых сентенций про то, что надо менять «не фигурантов, а систему». Речь уже не о качестве легальности, но о самой природе легитимного.

Это тоже «вертикаль» — признания и захвата, но не организационная, а сущностная. Обнаружив, что вождь не вечен и что у Путина тоже есть спина, не защищенная от травм и друзей, народ озадачился будущим: как из этого загона не просто выйти, но так, чтобы более не возвращаться туда же, откуда только что с дикими мучениями выбирались. Люди открыли сундук власти, увидели в нем привычные политические вещи и собрались их перетряхнуть: что-то выбросить, заменить, подлатать и пересыпать порошком от деспотов. Но стоит задуматься о том, почему все прошлые ревизии этого барахла и освежающие процедуры до сих пор не дали надежных, устойчивых результатов, как тут же открывается еще один слой, а там второе дно, под ним еще одно, такое же ложное… Когда же рядом шкаф с книгами по философии политики и государства, этот сундук и вовсе превращается в бездонный колодец, только сверху прикрытый realpolitik, но в глубине скрывающий микрофизику власти и ее метафизику. Там сплошь нерешенные и даже непоставленные вопросы, а значит, и место ненайденных и потерянных ответов, необходимых для выхода из тупика, но у поверхности не встречающихся.

Заглядывать в этот колодец опасно: он засасывает с дикой скоростью и силой, как нора Алисы. За последнее время Россия успела в разных долях и акцентах испытать почти все известные обоснования отношений господства и подчинения — трансцендентальные и сакральные, идеологические и социально-психологические, рационально-прагматические, операционально-технологические и даже банально силовые. Мы, будто в съемке рапидом, упаковали в эту четверть века едва ли не всю мировую историю оправдания политики и почти полный комплект теорий власти с соответствующими им моделями отношений и конструкциями правления. Снимем иллюзию, будто все это время тип властвования был у нас хотя бы примерно один.

Если контурно обрисовать эту стремительную эпопею смены типов легитимации, выйдет нечто пестрое и мечущееся.

Сейчас власть отчаянно осваивает последнее прибежище — сближение с церковью. Больше деваться некуда. В политический и юридический оборот всерьез вводят понятие «покушение на святое». Кого именно от покушений на кощунство здесь будут прикрывать, показала расправа после эпизода в ХХС. Стране на ощупь навязывают «суррогатного монарха».

Курс на создание политической религии сменил куда более приземленную форму легитимации личной власти — подавляющий тефлоновый рейтинг. Сдвиг от ЦИК к РПЦ наметился с началом падения популярности, после издевательской рокировки и грубого фальсификата на выборах. До этого прощали все — и прятаться за иконостас не было нужды. Переоценить значение этого перелома невозможно.

Падение рейтингов и накал протеста поставили крест на «полицейском государстве общего блага». Тотального изничтожения политики полицией (у нас — просто в ходе полицейской операции) не произошло, а с «общим благом» все еще хуже. Оппозиция «друг/враг», которую Карл Шмитт завещал как основу политического, не рассасывается, а наоборот. Хотя мотив «лояльность за порядок и хлеб» все еще сохраняет инерцию.

Тут же мы наблюдали опыт оправдания власти с ее «правом» на цинизм, коварство, обман и насилие через мифологию Особого Знания про государственный интерес (макиавеллианское ragion di Stato). Перед сдачей президентского кресла на временное хранение случился взрыв активности в сфере стратегического планирования. Сейчас и эта модель не работает: как показало послание, основные стратегические идеи без смешного надрыва непроизносимы, а на последней пресс-конференции эпическое полотно «знает все» и вовсе рассыпалось — больше этого формата не будет.

В высшую политику Путина втолкнули через личную популярность, нагнетавшуюся прежде всего фоном, который создал Ельцин: от противного (Путин как не-Ельцин). Сам кандидат на тот момент был типичный who is, но уже была атмосфера ожидания чего-то дееспособного. И хотя все держалось на антихаризме позднего Ельцина, в начале славных дел сыграла именно харизматическая доминация. Две остальные схемы Макса Вебера не работали: рациональная вера в законность порядка была слишком условной, а опоры на традицию не было вовсе. Теперь и остатки харизмы тают на глазах.

Миф о «лихих 90-х» питает еще одну идеологему: якобы Путин обуздал Гоббса в России, прекратив «войну всех против всех» в стране, ухитрившейся в новейшей истории впасть в «естественное» (догосударственное) состояние. Но Путин победил не войну, а своих врагов в ней. И сейчас нагнетает новый всплеск политического милитаризма: война (еще холодная, но уже гражданская) развязана именно властью, легитимация которой как миротворца все более абсурдна. Этот Левиафан уже точно с мордой крокодила.

Решающее событие страна пережила в самом начале 90-х: она прошла точку небытия и момент учреждения новой государственности, даже с отцом-основателем, патриархом семейства. Это могло бы стать основой новой легитимности, если бы с Конституцией не обращались, как сейчас.

Кроме того, известно, что такие учредительные акты не проходят без идеологии как светской религии — если не питать иллюзий по поводу деидеологизации и понимать, что антикоммунизм и критика засилья идеологии сами идеологичны. Но и эта «опора» грохнулась тогда буквально за пару лет, а новой национальной идеей Старая площадь без толку бредит до сих пор.

Таковы контуры проблемы. Далее в серии «Метафизика власти» мы рассмотрим эти сюжеты в отдельности, но даже из наброска видно, что перепробовали все — и все безвозвратно испортили. Этой власти более оправдания нет, она зависает в разреженном воздухе сомнительной легитимности: на каком основании эти люди присваивают себе право риторически конструировать «большинство», а затем болтать и действовать от его имени, поставив себе на службу ЦИ и ВВ? Не осталось теорий, которые можно было бы подвести под эту шатающуюся, падающую конструкцию. Даже «стационарный бандит» здесь ведет себя как залетный гастролер.

Но и саму власть нельзя рассматривать в логике попсы: эй, вы там, наверху! Она диффузна, проникает во все поры отношений и повседневности. В играх легитимации общество активно и порой само же подталкивает начальство к тому или иному способу действия. Но это тема отдельного разговора.

Автор — руководитель Центра исследований идеологических процессов Института 
философии РАН

Опубликовано по адресу: www.vedomosti.ru/newsline/news/7884241/aleksandr_rubcov_v_poiskah_utrachennoj_legitimnosti

Провинциальный Путин-варвар против цивилизации мегаполисных индивидов: Д. Орешкин об итогах 2012 г.

Появилась в сети статья политолога Д. Орешкина «Итоги года. Путин как периферия», которая предлагает любопытную описательную модель состояния России на данном этапе:

Итоги года. Путин как периферия

8 ЯНВАРЯ 2013 г. ДМИТРИЙ ОРЕШКИН

Год начался московскими протестами, продолжился фальсифицированными президентскими выборами и закончился  местью  отечественным сиротам за Магнитского. Он отмечен несколькими провалами  в ключевой для Путина теме подъема с колен. В Сирии Россия утратила роль посредника: повстанцы  отказались встречаться; Узбекистан зафиксировал выход из ОДКБ, обозначив свои претензии на роль субрегионального лидера; Украину  не удалось втащить в Евразийское пространство ни тушкой, ни чучелом. Про репутационные потери  с «Пусси Райот»,  наскоками на СМИ и интернет, новыми идиотскими законами говорить не приходится.

Путина не то, чтобы загнали в угол.  Скорее, он сам шел, шел и вот  пришел.  Заход на третье президентство — большая ошибка для него и еще большая для России.  А разве были варианты? Даже  смиренно-ручной Медведев  для их корпорации был недопустимым западником и вольнодумцем.  Угол — он и есть угол.  Шаг вправо, шаг влево — стреляют.

Девизом ближайшего будущего  будет страх, остервенение и поддельная истерика в фирменном стиле шпаны из подворотни, когда ничтожность  маскируется агрессией.  Путин в углу — это Путин в квадрате. Мало не покажется.

Кому и так  было все ясно, теперь стало яснее некуда.  Ну и бог с ними. Важнее, что происходит в сознании более широких слоев общественности внутри и снаружи.   Проясняется (медленно, но необратимо) следующее.  Снаружи на вопрос «Who is Mr. Putin?»  почти  в унисон  отвечают:  «Mr. Putin is KGB-man».  Быстро же они въехали —  и 12 лет не прошло…

Внутри люди чувствуют, что власть теряет адекватность. Что отчуждение нарастает. Что дальше будет хуже.  Давно ли говорили: «Он  фартовый!» Теперь про фарт и тефлоновый рейтинг не вспоминают.  Даже сторонники говорят: «Необходимо сплотиться и защитить национального лидера от скоординированных  вражеских провокаций!» Накапливается ощущение предсказуемости, и, следовательно, второсортности власти:  «А чего еще можно было ожидать от этих козлов?!»

Главный итог 2012 года — В.В.Путин обиделся на Россию. То есть дозрел до стадии А.Г. Лукашенко.  Тот давно пребывает в обиде на Белоруссию и ее неблагодарное население.  Он ее, синеокую, носит  у сердца как хрустальную вазу,  а эти лодыри  трудиться  не хотят.  «Нам бы — говорят — зарплату!»  И потихоньку утекают за пределы счастливой республики.  Ну, не предатели?!

В России аналогичный случай.  Он гребет как раб на галерах  — братские нефтетрейдеры  не успевает мешки оттаскивать,  а эти бандерлоги  за деньги Госдепа требуют честных выборов.   Как не посадить обнаглевших тварей?

Если копнуть глубже,  объяснения усложняются.  Диверсификация хозяйства невозможна, ибо подразумевает  конкуренцию, ограничение коррупции и расширение прав собственников.  Что противоречит  интересам корпорации.  Следовательно, позитивная мобилизация электората за счет улучшения жизни  кончилась. Для сохранения себя во власти приходится переходить к негативным механизмам. В первую очень  к пропагандистским страшилкам («кругом враги») и репрессиям («пятая колонна»). Плюс, понятно, растущий объем фальсификаций.

Вместо мобилизации процесс ведет к расколу.  Более образованная, информированная и самостоятельная  часть населения (объемом не менее 20 миллионов человек) испытывает отвращение: слишком очевидны подлость, воровство и ложь. Это в СССР  было якобы  здоровое народное тело и «горстка отщепенцев» — и то кончилось развалом.  Сейчас даже на уровне  пропаганды  такой трюк не проскакивает. «Горстка»  объемом не менее 20% избирателей  (возьмем по минимуму) — обречена на количественный рост.  Ей тесно  в путинском углу.  Значит,  придется прессовать и завинчивать гайки втрое энергичнее. С предсказуемым итогом. Но не сразу.

Целевая аудитория  негативной мобилизации смещается на социальную периферию. Власть, может, и не хотела бы, но вынуждена  раскручивать  конфликт между условной  «зажравшейся  Москвой»  и столь же условным «истинно народным Уралвагонзаводом». Или, если угодно,  кадыровским воинством. Или казачеством… Больше опереться не на кого.

Очень типичная  ситуация. Государь император Николай Александрович с помощью казаков и «Черной сотни»  тоже  пытался  обуздать  слишком  либеральные и европеизированные   столицы. Вышло крайне неудачно для него, но замечательно для большевиков, которые перехватили негативный потенциал  низов,  волей экономической необходимости  стянутых  в крупные города.

С 1902 по 1912 г.г.   население Москвы увеличилось на 35%.  Близкие цифры роста показывал и Петер.   Диковатая энергия масс, вырванных из родной  сельской среды и не успевших адаптироваться к новой  городской,   могла быть использована в двух направлениях.  Либо предсказуемо-сволочной (и потому второсортной,  как сейчас),  властью против  буржуазно-либеральных столиц (солдаты, казаки,  черносотенцы, консервативное духовенство).  Либо красноречиво-бескорыстными  леваками против постылой власти — и, опять же, против  буржуазно-либеральных столиц  (люмпен-пролетарии и те же солдаты, осатаневшие  вчерашние крестьяне;  мигранты, «понаехавшие» на заработки).

Город, как  сложная многослойная  социальная система,  проигрывал в любом случае.  Но во втором случае проигрыш был  несравненно больше.  Пир победившего варварства (которое, конечно,  риторически соотносило себя со свободой и  прогрессом)  был  долог и разрушителен.

Сходную  технику — гораздо  удачнее  и аккуратнее Николая II  — применил И.В.Сталин, когда понял, что провальные итоги коллективизации/индустриализации  грозят его статусу. Как бывалый революционер,  он опять оперся на  молодых, лихих  и дремучих  провинциалов  и  с их помощью  ловко зачистил старую, если не образованную, то хотя бы накопившую житейского опыта партийную гвардию. На самый верх всплыла вторая производная революции — фактура типа Ежова, Кагановича, Хрущева, Маленкова, циклично обновляющихся (как правило, в худшую сторону) чекистских когорт…

Позже для обозначения подобных «выходцев из народа» появился универсальный термин хунвэйбины:  мудрый Мао внимательно следил за маневрами старших товарищей и самое главное  (самым главным всегда оставался вопрос власти) творчески перенимал. Платой за сохранение  контроля  становилась  деградация  столичной культуры,  утрата городами естественных позиций социокультурного  лидерства (высшее образование, наука, культура,  СМИ — все это тяготеет к городу) и, как следствие, застой или даже поворот вспять развития всей страны.

Начиная с  некогда блистательного Петербурга, который Сталин долго и упорно втаптывал в периферию (и таки втоптал!)  и, кончая  камбоджийским Пномпенем, где красные кхмеры под лозунгом  «деревни окружают город»  зарубили мотыгами более миллиона горожан.  После чего  страна погрузилась в мрак равенства, справедливости и счастья — каким оно выглядит  в воображении  революционеров.

Поразительно, как легко им  удалось то,  чего не смог сделать русский император. Вероятно, потому, что они говорили с  периферией на общем языке, были полотью от плоти и не испытывали проблем с культурными ограничениями.

«Взять все, да и поделить!»  А кто не доволен — к стенке.

Путину трудней.  С одной стороны, всей логикой совкового тупика  он обречен  подражать Сталину. А с  другой — не хотелось бы  выглядеть уж совсем палачом.  Лукашенко и Янукович в этой роли смотрятся  органичней,  поближе к почве. А тут, как ни крути,  свободный немецкий,  университетские знакомства, тот же Собчак, не к ночи будь помянут…  Да, тяжела ты,  лубянская фуражка!

 Ситуация когнитивного диссонанса, когда  внешний статус  ближе скорее  к  цивилизованному  (и потому ограниченному в средствах) императору  Николаю II , а  инстинктивные замашки пацана  из подворотни — к  вдохновителю палаческих инноваций,  императору варваров Иосифу I.

Нынешняя Россия совсем другая.  Глубоко ошибочны  поверхностные параллели между событиями в  Африке, Сирии и в Москве. Там, скорее, аналог нашего 1917 г., когда  европеизированная  столица выступает  против  режима, который кажется ей  чудовищно заскорузлым, а потом сама тонет в волне еще более заскорузлых  требований  общинности и уравниловки  из депрессивных предместий. В данном случае не с марксистским, а  с исламистским привкусом — но какая, собственно,  разница для деградирующих городов?

Московский протест 2012 года  носил подчеркнуто столичный характер. Ни одного разбитого стекла, сожженной машины,  никаких воплей о  перераспределении неправедных богатств и прочей  хунвэйбинской  демагогии. На улицу вышли адаптированные, конкурентоспособные  люди, в большинстве своем понимающие, что  успех определяется  квалификацией, способностями и мотивацией, а не  какими-то классовыми ограничениями или привилегиями.  Отсюда и требования: законность, права, честные выборы, независимый суд. Эти люди сами  умеют о себе позаботиться. Они требуют от власти  не бесплатного сыра, а нормального соблюдения партнерских договоренностей. Без  кидалова из подворотни.

Иначе, зачем они кормят эту шоблу своими налогами?

Беда в том, что партнерство невозможно даже теоретически.

Шобла не умеет без кидалова.  У нее и мысли нет рассматривать население как партнера.  По славной большевистской традиции она его  рассматривает как безответный трудовой ресурс. Которому, как крепостному крестьянству, ни в коем случае не следует платить свободно конвертируемыми деньгами  (конвертируемые деньги подразумевают непозволительную роскошь личной свободы,  их можно потратить так, а можно этак).   Поощрение надлежит выдавать народу  либо в натуральной форме (тулупчик с барского плеча,  стакан водки, место в очереди на квартиру, турпутевка, на худой конец, премия в виде деревянных неконвертируемых рублей, с которыми все равно далеко не уедешь…), либо — что лучше, ибо дешевле — в форме  вербального одобрения.   Как с  конем или коровой:

— Ну-ка, родненькие, поднавались! И-раз! И-раз! И еще — и-раз! В раскачку его, в раскачечку!   Молодец, дядя Миняй, будешь ударником социалистического труда. А тебе дядя Митяй, дадим   место в детсаде  для внучки…

Вечером соотечественники, протирая натруженные руки  ветошью, обмениваются друг с другом:

— Нет,  все-таки хороший у нас барин  (ну, или секретарь райкома… Или, допустим,  мулла).    Уважает. Знает чаяния!

И вот, представляете,  эту картину маслом, с отблесками производственного огня на смуглой от солидола мускулатуре  рабочего класса, цинично и своекорыстно прогрызает стадо московских хомяков, свивших себе  тепленькое мещанское  гнездо из компьютерных проводов, бороды Хемингуэя и инвалюты!   Как много их, паразитов, расплодилось на беду  совковой номенклатуре и честным труженикам!  Разрушают единство народа и партии. Или, как предпочитает выражаться   в Изборском клубе,  христианскую симфонию народа и власти.

Иначе говоря, еще один итог 2012 г. в том, что Путин бросил  впустую  тужиться, изображая  общенародного лидера, и перепозиционировал себя  в виде вождя  только «правильного народа», противопоставив его «неправильному». Правильный — это такой, который еще можно  заставить  работать за гроши ради защиты уникального путинского (лукашенковского, талибанского, шариатского, кадыровского или туркменбашинского)   геополитического  кода от внешних и внутренних угроз.

Проблема России, таким образом, перемещается в сферу социокультурной  эволюции.  Собственно, она всегда там была — просто в 2012  году это стало особенно очевидно.  Революционные камлания Э.В.Лимонова и контрреволюционные камлания В.В.Путина одинаково тоскливы и бесперспективны.  У обоих в 2012 г. обозначилась утечка аудитории. Ибо и тот, и другой  втайне исходят из совковой идеи о народе, как скопище идиотов. В СССР это называлось «ширнармассы».  Их можно вывести на Триумфальную, увести на Болотную или  построить  на Поклонной. Направить, мобилизовать.  Или, если есть интерес, слить.

Так вот, в Москве такие игры уже не проходят.  Здесь нет «масс»  образца России 1917 г.  или  Ливии, Египта, Сирии, Пакистана образца 2012 г.  И никогда больше не будет.

Здесь живет  сообщество самодостаточных граждан,  который по каким-то особо важным  поводам готовы выступить солидарно, а по каким-то не готовы. Они  не позволяют тасовать себя, вытаскивать из рукава  и  широким  жестом шулера бросать  на стол в качестве политического ресурса.  Они — сами по себе  и при своем интересе, а  вовсе не  собственность какого-то там мелкотравчатого вождишки,  которую можно вдохновить,  украсть или «слить».

Путинская власть со столицами не справляется. А Лимонов — тем более. Не хватает компетенции.

Процесс развивается не спеша. То открыто, то подспудно.  В 2012 г. шторка немного приоткрылась.  Каждые выборы  (если, конечно, речь не о Чечне или «Уралвагонзаводе»)  будут превращаться во все более мучительную проблему.  Власть ориентируется на варварство и уравниловку — в интересах контроля и упрощения.  Города ориентируются на конкуренцию и модернизацию  — в интересах развития и усложнения.  Вещи несовместные.

 Точнее, совместные — но лишь в мифологическом  пространстве,  где великий вождь народов тов. Сталин  (Мао… Ким Ир Сен… Хомейни… Кастро… Лукашенко и т.д. и т.п.)  твердой рукой  ведет свой народ по пути прогресса.

На самом деле все наоборот,  «народный вождь»  ради неограниченной власти ведет страну в тупик, но для массового осознания этого печального факта необходимо время и свобода  от социокультурного  диктата. Что не так просто, как кажется. 20 миллионов  уже осознали, остальные еще в пути.

Путину необходимо остановить процесс.  Он сделал выбор - это доказывается предельно простым и надежным тестом.

Цивилизация опирается на принцип индивидуальной ответственности. Варварство — на принцип  коллективной ответственности. Америка в списке Магнитского накладывает санкции на конкретных  людей с именами и фамилиями, по итогам оценки действий каждого из них.  Верна оценка или неверна — отдельный вопрос.  Главное, она персонифицированная.

Как реагирует путинская  Россия?   Криком «наших бьют» и  асимметричным ударом   по «ним всем». В данном случае — по вполне безымянным и уже поэтому  заведомо  не виноватым  сиротам и их потенциальным родителям.

А за то, что пиндосы!

Вот, собственно и все.   Идея коллективной (иногда говорят солидарной)   ответственности  инстинктивно  чужда продвинутой  части общества и  инстинктивно  близка  противоположной  его части.  Не так уж важно, в каком пропагандистском  контексте она реализуется.  Можно в классовом: во всем виновата буржуазия.  Можно в национальном: во всем виноваты евреи.  Или, допустим, кавказцы.  Можно в расовом: виноваты черные, белые или желтые.  Можно в религиозном: сунниты с шиитами всегда найдут, что друг другу предъявить.  Можно в территориальном:  Москва как сыр в масле, а  мы тут  все на нее горбатимся…

Да мало ли вариантов.  Напиток варварства легко переливается  из одной емкости  в другую. От классовой ненависти  тов. Сталин непринужденно  переходил  к национальной («народы-предатели»,  борьба с космополитизмом)  или даже профессиональной («врачи-вредители», «менделисты-морганисты»).  Тов. Гитлер двигался по сходной траектории: от социалистической демагогии к нацистской.  А можно и наоборот — от национальной или  религиозной  неприязни к неприязни  классовой — как было у некоторых активистов Бунда…

Была бы жидкость и жажда — а посуда найдется.

Вдоль  этой линии: инстинкт цивилизации против инстинкта варварства — и развалилось общественное мнение  в 2012 году.   И будет разваливаться дальше.  Путин остался на варварском берегу, в окружении верной ему социальной периферии во главе с г-ном Кадыровым   (99.8% «за»  на президентских выборах). А городская Россия тихо, без битья посуды, уходит  вперед своим  европейским путем.  В Москве и в Калининграде, несмотря на массированное давление административного ресурса, начальникам  так и не удалось выдавить более 47% — при всех фальсификационных бонусах.

С  этим ничего  не поделаешь — затопить столицы  уже  физически  нечем.  «Мужики»  с   «Уралвагонзавода, якобы готовые приехать и отстоять стабильность — на самом деле  не более, чем пропагандистский фейк.  В Нижнем Тагиле  путинский режим видали в том же самом гробу  и в тех же самых тапочках — просто пока стесняются сказать.  Жиденький шабаш  на Поклонной горе  тому явное доказательство.  Поговорить про ненависть  к Москве — это мы  всегда  с удовольствием. А  всерьез тащиться на разборки — обращайтесь-ка лучше  к  г-ну Холманских.  Он  у нас крут до невозможности.

Правда, есть еще кадыровские нукеры. Но это, пожалуй, чересчур.  Интересно, что сказал бы по этому поводу государь Николай Александрович?

В 2012 г.  В.В. Путин  перестал играться в собирателя земель русских  и  был вынужден перейти  к игре  в  очищение здорового народного тела от  заразных  гнойников и чуждых наслоений. Год останется  в памяти России как  момент, когда стало окончательно ясно, что государство  разваливается.

Еще год-два  назад надежда оставалась.  Сегодня вариантов как-то не просматривается. Десять  лет  режим последовательно подменял собой  все государственные институты. Теперь,  когда институты  (партии, парламент, выборы, суд…) благополучно дискредитированы,  режим   в целях самосохранения берет курс на раскол общества.

Хорошим такое не кончается.

ДМИТРИЙ ОРЕШКИН
Все права на материалы, находящиеся на сайте ej.ru, охраняются в соответствии с законодательством РФ, в том числе, об авторском праве и смежных правах. При любом использовании материалов сайта и сателлитных проектов, гиперссылка (hyperlink) на ej.ru обязательна.