28 мая 2008, 09:28
Служение истине и инновационное развитие
"Полит.ру" публикует статью нашего постоянного автора, кандидата философских наук, профессора ГУ-ВШЭ Симона Кордонского.
Общепринято, что иного пути развития страны, кроме инновационного, нет и не может быть. По умолчанию, источником инноваций считается наука и, прежде всего, отечественная академическая наука. Я, однако, попытаюсь показать, что эта наука вряд ли может стать источником инновационного развития, если сохранит основные принципы своей организации и функционирования.
Говоря «наука», «инновации», «развитие», «повышение уровня исследований» чиновники, члены научного сообщества, предприниматели и академические ученые вкладывают в эти слова принципиально различные смыслы. И когда, например, представители академической науки, обосновывая необходимость выделения дополнительных ресурсов, говорят о ее выдающихся успехах, то имеют в виду совсем не те достижения, в которых нуждаются государство и бизнес. Взаимное непонимание порождают иллюзии, в частности о возможности обеспечить инновационное развитие, используя якобы огромные скрытые ресурсы, которыми располагают отечественная академическая наука и научное сообщество[1].
Чиновники понимают науку как совокупность самоуправляемых (в случае академий) бюджетных организаций, результатом деятельности которых должны быть некие знания, новации, изобретения, технологии и изделия, которые могут быть включены в государственный оборот и служить развитию народного хозяйства и нейтрализации внутренних и внешних угроз. То, что академическая наука практически не создает такого рода новаций, ставится ей в упрек и стимулирует попытки распорядителей бюджетов ее модернизировать. Однако эта наука «заточена» совсем на другое, и нужные народному хозяйству результаты может давать, как показывает советский опыт, только при жестко сформулированном и конкретном государственном заказе.
Предприниматели, основываясь на зарубежном опыте, какое-то время считали академическую науку возможным источником ноу-хау, которые – при удачном стечении обстоятельств – могут дать прибыль на уже известных рынках или даже стать основой формирования принципиально новых рынков. Жизнь их многому научила, и иллюзии относительно коммерческих перспектив результатов отечественной науки остались разве что у совсем романтичных бизнесменов. Сейчас предприниматели, как правило, считают, что академическая наука уже прошла «точку невозврата» с точки зрения обоснованности вложений в нее. Однако она остается привлекательной для бизнеса как фондодержатель и распорядитель колоссальных и не капитализованых земельных и прочих ресурсов. И предприниматели не так уж неправы.
Научное сообщество понимает науку как способ получения знания и как организационное и публичное оформление результатов исследований, проведенных его членами. Научное сообщество измеряет научный процесс количеством публикаций по результатам исследований, и статус современного ученого оформляется не научными и учеными степенями, званиями и наградами, как это принято в академической науке, а индексами цитирования (в широком смысле этого слова), то есть показателями использования текстов данного ученого другими учеными, а также уровнем коммерческой привлекательности результатов исследований.
Мировое научное сообщество давно институализировало свои отношения и с государством, и с бизнесом, в результате чего сформировалось многообразие экономических и социальных институтов, опосредующих переход от научных открытий и разработок к коммерческим продуктам. В то же время, отечественное научное сообщество пока включено в мировые инновационные процессы лишь частным образом, так как его коммерческая и технологическая эмансипация по возможности блокируются академической наукой.
Служение истине как самоценность
Для академической науки ее существование самоценно и не нуждается в каком-либо внешнем обосновании и доказательстве эффективности, а также в связях с другими государственными и общественными институтами, кроме, естественно, связей ресурсообеспечения. Эта наука предназначена для постижения истины и являет собой предмет поклонения настоящих ученых науке как инструменту постижения истины. Настоящие ученые должны служить истине, а следовательно науке, и сам факт служения, при правильном исполнении соответствующих обрядов гарантирует получение нового знания.
Академии наук выступают как институты воспроизводства обрядов служения науке, осуществляемых жрецами науки – членами академии[2]. И это естественный для этой науки порядок вещей, не подлежащий сомнению и изменению. Академические ученые воспринимают попытки реформирования системы служения как покушение на истину, на святое. Науке должно поклоняться, а не пытаться ее модернизировать – прежде всего, потому, что ее ценность исторически фундирована, то есть архаична. Ведь иного пути к истине, с точки зрения академических ученых, нет и не может быть.
С академической точки зрения, новое – истинное – знание возникает в ходе исполнения сакральных научных обрядов, таких как эксперимент, научное доказательство или моделирование. Оно скорее чудо, чем результат труда. Далее, одних правильно исполненных обрядов для постижения истины не достаточно. Ведь истина дается только тем, кто этого достоин, а именно настоящим ученым, которыми не рождаются, а становятся в ходе многочисленных процедур научной инициации и преодоления мирских соблазнов. Если знание получено с нарушением ритуалов или же человеком, которых не прошел процедур научной инициации, то оно «не чисто», профанно, настоящим знанием считаться не может и должно быть многократно испытано на истинность, если оно того заслуживает. В противном случае оно должно игнорироваться.
Совокупность настоящих ученых, прописных научных истин уже ушедших времен, обрядов и ритуалов, с одной стороны, и способов их воспроизведения, с другой, составляет, с такой точки зрения, истинную науку. Понятно, что инновации и вообще технические приложения знания при таком понимании науки считаются внешними по отношению к ней и не заслуживающими внимания настоящих ученых – жрецов науки.
Можно сказать, что академическая наука в своем понимании истины остается в стандартах 18-19 веков и принципиально не учитывает даже тех новаций, которые стали общепринятыми в результате философского осмысления ее собственных достижений, таких как теория относительности и квантовая механика. Современная наука уже давно не ищет истину, оставив это благое дело философии. Она фиксирует научные факты, выстраивает эмпирические обобщения о связи между фактами, разрабатывает теории, объясняющие выявленные связи и предсказывает проверяемые фактами следствия из теорий.
Понимание науки как стремления к истине воплощено в структуре современных отечественных академий, в их нормативных документах и поведенческих стереотипах их членов. За три сотни лет существования академической науки выработано огромное количество сакральных процедур и священных текстов, обеспечивающих при их аутентичном воспроизведении – как считают настоящие ученые – успешность служения. Это в первую очередь устав академии, регламенты выбора действительных членов и членов-корреспондентов, документы, фиксирующие статус научных жрецов и их обеспеченность ресурсами, необходимыми для правильного служения. Кроме того, это институты научной социализации-инициации и формы фиксации рангов простых ученых (ученые и научные степени и звания), системы научных советов, научных наград и знаков отличия, писаная и неписанная методология науки, легенды и мифы об «известных», «выдающихся» и «гениальных» ученых и их открытиях, и многое другое.
Совокупность в той или иной степени документированных сакральных основ дополняется корпусом не подлежащих критике текстов, содержащих базовые теории. С точки зрения академической науки, основы устройства мира уже описаны отцами-основателями, за которыми закреплен статус научных первосвященников. Базовые догматы академической науки, такие как теории строения вещества, возникновения сущего или его эволюции лежат в основе «научного мировоззрения», и их исповедование обязательно для членов академий. Сомнение в первоосновах приводят, в конечном счете, к каким либо формам отлучения сомневающихся от таким образом организованной науки.
Служение науке, с точки зрения академической науки, самоценно и должно обеспечиваться и обслуживаться всеми другими государственными и общественными институтами. Если исходить из этой логики, то государство и бизнес должны обеспечивать ресурсами сам факт служения науке, то есть, в конечном счете, исполнение научных обрядов. А обычные ученые должны довольствоваться тем, что их впускают в храм науки (где ей служат члены академии), и надеждой на то, что они – если будут следовать канонам – сами смогут стать жрецами науки. А до этого времени они должны быть рады тому, что их скромные дары – научные результаты – будут приняты (после проверки на соответствие канонам) жрецами-членами академии и возложены – руками жрецов и от их имени – на алтарь науки.
Действительно, с такой точки зрения научные результаты есть побочное следствие правильно организованного служения науке и не могут быть самоцелью. Они – результаты – возникают в том случае, если соблюдена обрядовая, сакральная сторона служения и не могут принадлежать простому ученому, еще не полностью посвященного в таинство постижения истины. Скорее авторство принадлежит жрецу науки – научному руководителю, который истово поклонялся ей, окормляя научную паству и тем самым, способствуя тому, чтобы на «коллектив авторов» сошла научная благодать.
В этой науке существуют списки настоящих ученых, святых от науки, то есть тех членов академии, которые наиболее истово поклонялись ей и потому занесены в анналы. Портреты-иконы таких жрецов украшают кабинеты руководителей академии, институтов и лабораторий. Святым отцам науки академические ученые поклоняются и в обязательном порядке поминают в научных святцах – списках использованной литературы, сопровождающих любую публикацию в академическом издании. Их имена присваиваются подразделениям академии, а премии их имени вручаются наиболее выдающимся жрецам науки и простым ученым, доказавшим свою преданность науке правильным исполнением соответствующих обрядов и ритуалов.
Именно такая внутренняя организация академической науки – через служение своеобразно понимаемой истине – позволила ей с теми или иными издержками пережить несколько политических режимов за почти 300 лет своего существования.
Сословная организация служения науке
С социологической точки зрения, так организованное служение науке формирует своеобразную корпорацию, внутренняя структура которой образована отношениями между научными сословиями, каждому из которых предписана вполне конкретная роль в обеспечении служения, или в его обслуживании. Правила инициации, то есть перехода из сословия в сословие жестко кодифицированы и составляют основу внутренней академической жизни. Выборы в академию, то есть номинирование в сословие, являются главным событием в этой науке.
Высшую страту в сословной структуре академической науки образуют действительные члены академии. Эта страта в свою очередь жестко иерархизирована: есть рядовые академики, а есть члены президиума академии, служение которых науке обеспечивается огромным количеством научной челяди. Кроме того, есть в той или иной мере явная стратификация самих наук и, соответственно, ученых по степени научности. Чем наука дальше от презренной мирской реальности, тем она истинней. Поэтому чистая математика считается главной из наук, а какое-то материаловедение или приборостроение неявно считаются периферийными, отягощенными приложениями.
На более низком уровне находится страта членов-корреспондентов академии, которая делится на подгруппы с разным уровнем привилегий в зависимости от символической близости к главному храму – президиуму академии и от членства в отделении академии. Служение математике в «стекловке» наиболее престижно, в то время как служение философии на Дальнем Востоке относительно мало значимо.
Принципы формирования высших уровней сословной структуры научной корпорации предполагают, что действительным членом или членом-корреспондентом может стать любой человек, продемонстрировавший свое эффективное служение науке. Так, на членство в корпорации может претендовать и «организатор науки», имеющий одну научную публикацию с соавторами, и чиновник, закрывший глаза на «погрешности в документах» академии при очередной проверке безбожно путаной бюджетной или имущественной отчетности, и авантюрист-предприниматель, решивший добавить звание члена-корреспондента к тем ресурсам, которые ему удалось прихватить в ходе приватизации ранее общенародной собственности.
Еще более низкий уровень академической иерархии образуют простые доктора и кандидаты наук, которые обеспечивают процесс служения членов академии. А на самом низком уровне внутри научной иерархии находятся те, кто не служит науке, а обслуживает служение: инженеры и техники, лаборанты и прочий технический персонал.
В рамках академии существует особый неформальный институт научной инквизиции, предназначение которого состоит в борьбе со лженаукой, то есть с поклонением не канонизированным исследователям, которые рассматриваются как конкуренты в борьбе за предоставляемые государством ресурсы. Весьма негативно академическая наука также реагирует на поп-ученых, то есть деятелей науки, которые занимаются популяризацией научных догматов и пытаются просвещать профанов.
Невозможность модернизации науки как института служения истине
Для бесперебойного функционирования корпорации необходим поток ресурсов. Этот поток испокон веков обеспечивается государством. Однако в ответ современное государство ожидает от науки неких результатов, вызывая тем самым недовольство поклонников постижения истины. Отсутствие таковых воспринимается государством, в частности, как неэффективное служение жрецов науки. Государство многократно пыталось модернизировать корпорацию ученых и реорганизовать институты служения, требуя от академической науки «полезности для народного хозяйства». Однако такое требование принципиально противоречит идеологии бескорыстного научного служения. Более того, некоторая приземленность рядовых ученых (предназначение которых – по мнению академиков – состоит в обеспечении служения науке), их стремление к технологизации знания и к выходу на рынок рассматривается корпоративной академической моралью как своеобразное раскольничество и негативно санкционируется.
Возможности воздействия государства на такую корпорацию весьма ограничены, так как при попытках проверить эффективность использования собственности или оценить внешним образом целесообразность расходования ресурсов она начинает защищаться как единое целое, вплоть до уличных шествий ученых с лозунгами типа «руки прочь от науки». Академия считает, что в принципе не может существовать внешних по отношению к ней способов оценки ее деятельности и реагирует весьма агрессивно на попытки такие способы найти и применить.
Отношения с бизнесом академическая наука также строит довольно своеобразно. Члены академии воспринимают попытки бизнеса простроить «связи с наукой» и получить от науки нечто, на чем можно сделать деньги, как форму поклонения «неучей».[3] Они ждут от предпринимателей даров на ее алтарь, брезгливо морщась в ответ на робкие ожидания коммерциализируемых результатов исследований.
Отношение к окружающему миру у академической науки сугубо потребительское. По их мнению, все общественные, государственные и экономические институты должны быть благодарны жрецам науки, так как только их молитвами «эти полуграмотные» избежали множества опасностей и получили в свое распоряжение кучу полезных вещей вроде компьютеров, лазеров, полимеров и антибиотиков, побочных результатов служения. Формой выражения благодарности должны, видимо, выступать дары в виде знаков внимания и уважения, подкрепленные, естественно, сугубо материальными субстанциями, предоставляемые поклонниками науки ее жрецам для возложения на ее алтарь.
Служение науке и научное сообщество
Совсем не тривиальные отношения сложились у академической науки с научным сообществом, члены которого если и поклоняются науке, то с присущим этой среде юмором, если не цинизмом. В этой среде царит дух научного поиска и предпринимательства, который принципиально чужд академической науке. Ученые формулируют свои исследовательские задачи, ищут ресурсы для их решения, отчитываются за проведенные работы научными публикациями. В ходе исследований выявляются эффекты и конструируются приборы, которые, если повезет, трудами конструкторов и технологов в конечном счете превращаются в товары, иногда выходящие на глобальные рынки или даже эти рынки формирующие.
Сугубая рациональность этого сообщества, отсутствие авторитетов и пренебрежение ритуалами воспринимается академической наукой как своеобразное варварство и корыстолюбие, которые подлежат искоренению, а сами варвары - обращению в истинную «чистую» науку, не имеющей мирских приложений.
Научное сообщество и академическая наука вынужденно сосуществуют в одном социальном пространстве, так как по совокупности обстоятельств практикующие ученые работают в институтах и лабораториях, чаще всего принадлежащих академиям, их приборы и оборудование приобретены или созданы за счет бюджетного финансирования академий, а научные и инфраструктурные коммуникации находятся на балансе организаций, возглавляемых членами академий.
Между научным сообществом и академической наукой издавна существует своеобразный симбиоз, в котором научное сообщество делится с академической наукой результатами своих исследований, обеспечивая членам академий возможность возлагать эти результаты на алтарь науки. Кроме того, они «отстегивают» руководству своих организаций от грантов и бюджетов, «помогают» защищать диссертации «нужным людям» и выполняют множество других функций, обеспечивая и обслуживая служение науке. А члены академии по возможности закрывают глаза на отход от принципов чистого служения истине, на попытки технологизации исследований и поиск возможностей для рыночного приложения результатов научных исследований.
При этом академические ученые бдительно контролируют научные коммуникации, создавая барьеры как на пути публикаций научных результатов, не подписанных «известными» и «выдающимися» учеными, так и ограничивая доступ обычных исследователей к мировыми научным информационным сетям, считая, вероятно, что не опосредованные жрецами науки связи чужды истинному служению.
В такой системе отношений работающие ученые вынужденно замыкаются в узких коллективах, формируя известный тип высококвалифицированного ученого-цеховика-ремесленника, в общем-то беспомощного как вне академических иерархий, так и на рынке. Такие ученые способны в лучшем случае сформировать локальный рынок «штучных» результатов своих исследований, но не могут довести их до уровня технологии, так как окружающая их институциональная среда этому, мягко говоря, не способствует. Поэтому работающие ученые стремятся в той или иной форме эмигрировать, либо прямо, либо опосредованно: входя в зарубежные научные коллективы, печатаясь в иностранных научных журналах и получая зарубежные гранты на проведение исследований.
Баланс в отношениях между служением науке и собственно исследованием не постоянен и зависит во многом от политической конъюнктуры. В Российской империи служение науке каким-то более менее органичным образом сочеталось с членством в научном сообществе, хотя еще А. С. Пушкин писал, намекая на специфические для замкнутых корпораций поведенческие аномалии, о академике Дондукове примерно тоже, что члены современного научного сообщества пишут о некоторых членах академии[4]. В сталинские времена служение было больше внутренней самоцелью академической науки, и весьма существенная часть ресурсов доставалась собственно научному сообществу, решавшему конкретные задачи, поставленные «партией и правительством» - под угрозой применения, в случае невыполнения решений партии, известных мер наказания.
В застойные времена служение науке стало доминировать - в ущерб собственно исследованиям, а академическая наука, разросшись на государственных ресурсах до фантастических размеров, резко потеряла в квалификации исследователей, что неоднократно фиксировалось в многочисленных открытых и закрытых постановлениях ЦК КПСС и Совета Министров СССР.
Партия и правительство начали развивать отраслевую науку во многом потому, что стремление академиков к истине не способствовало, мягко говоря, разработке техники и технологий, необходимых для планового хозяйства. Существенная часть стратегически важных научных результатов и основывающихся на них «изделиях» создавалась в это время уже в государственных научных центрах, таких как разного рода «почтовые ящики» и НИИ, где ученые просто служили, а не в учреждениях и организациях академической науки, где маститые ученые служили науке.
Необходимо однако отметить, что сама система современных организаций науки в постперестроечные времена сохранилась во многом потому, что академические ученые продолжали служить науке несмотря на мизерные ресурсы, выделявшиеся государством. Хотя, с другой стороны, именно Президентом Б. Н. Ельциным был подписан указ, передававший существенную часть имущества академии на ее баланс, чего не было ни при каком другом российском общественном устройстве. Однако этим благом академическая наука если и воспользовалась, то скорее для получения легких денег от сдачи в аренду помещений, чем для развития исследований.
Сохранившись в лихие времена, институты академической науки во многом утратили остатки своей научной определенности в части получения нового знания, компенсировав это гипертрофированным служением. Можно сказать, что сейчас академические ученые с упоением служат науке на бюджетные ресурсы, а отраслевая наука, за исключением весьма малого количества государственных научных центров, прозябает. Система отраслевых и государственных НИИ, которой была сильна прикладная советская наука, в эти времена деградировала гораздо сильнее, чем академическая наука.
Сегодня у государство сформировался запрос по отношению к науке, но баланс между служением и приложением знаний уже – возможно необратимо- сдвинут в пользу служения. Научное сообщество поставлено в условия, когда собственно исследованиями заниматься не на что и негде, так как большая часть ресурсов осваивается в служении науке.
Научное сообщество, зажатое между академической наукой и весьма жесткой в экономическом и социальном смыслах реальностью, ведет себя по разному. Часть ученых эмигрировала или сформировала специфические общности, разделенные в пространстве- времени: жизнь в России, работа за границей. Другая часть самоизолируется и воспроизводится в узких коллективах, печатаясь в журналах, которые читают только их авторы и редакторы. Упадок проявляется и в абсолютном и относительном уменьшении числа научных публикаций, и в научной эмиграции, и в превращении отечественного научного сообщества в научную периферию, сопровождаемую фрагментацией коллективов ученых и потерей научных коммуникаций между ними.
Достижения членов отечественного научного сообщества с трудом поддаются коммерциализации из-за изначальной неориентированности на рынок и из-за того, что в стране отсутствует технологическая и экономическая инфраструктура, позволившая бы довести до уровня потребительских товаров уникальные изделия и эффекты. И более всего, из-за специфического мировоззрения служения, которое исповедуют даже вполне трезвые члены научного сообщества.
Эта идеология, которую волей-неволей воспроизводят даже вполне продуктивные ученые, совершенно непонятна предпринимателям и чиновникам, которые не считают возможным оплачивать «красивые результаты и эффекты», если они воспроизводятся только в лабораторных условиях. Поэтому актуальное научное сообщество весьма ограничено в возможностях контактов с бизнесом и промышленностью, в том числе, и по причине полного взаимного непонимания. Члены научного сообщества, с точки зрения предпринимателей, являются мастеровыми-левшами, создающими уникальные изделия, не поддающиеся превращению в товары и услуги.
От смещения баланса в отношениях между академической наукой и научным сообществом страдают все: и государство, и научное сообщество, и бизнес, и – в конечном счете – сама академическая наука, так как качество тех, кто ее обеспечивает и обслуживает, катастрофически ухудшается. Это осознается и самими жрецами науки, которые винят в этом систему образования, государство и общество, но только не самих себя.
Ситуация парадоксальная: у нас в стране, если исходить из самоопределения академической науки, самая лучшая в мире наука, так как больше нигде ей уже за государственный счет в таких объемах не служат. С другой стороны, отечественная наука находится в глубокой депрессии, что непосредственно видно не только из показателей цитируемости отечественных ученых и эмиграции исследователей, но и в цехах заводов и в магазинах, где отечественных инновационных продуктов просто нет.
Служение истине и социальная стратификация
Академическая наука укоренялась в нашем общественном устройстве разными способами. В частности, через институт присвоения ученых и научных степеней и званий. Социальная однородность советского общества, в частности, преодолевалась получением степени кандидата наук, дававшей к тому же весомую по тем временам прибавку к зарплате и права на дополнительную жилплощадь. Обладание степенью кандидата или доктора наук выделяло гражданина СССР из сонма ему подобных и была, как и все остальное, дефицитом, который «доставали». Так как контроль за системой присвоения степеней и званий осуществлялся представителями академической науки, то они весьма для себя кстати оказались в роли распределителя дефицита, дававшей многие недокументированные советским правом возможности.
При перестройке и последующем разрушении социальной структуры советского общества обладание научной и ученой степенью и званием оставались одним из немногих символов былой принадлежности в тому, что считалось элитой социалистического общества, хотя основные льготы кандидатам и докторам наук резко потеряли в цене.
Но уже через совсем короткое время эта архаика была востребована представителями новой постсоветской элиты как способ номинально зафиксировать свое положение в складывающейся социальной структуре постсоветской России. Научные и ученые степени и звания стали товаром повышенного спроса но новом рынке, который возник практически мгновенно. Естественно, что спрос удовлетворялся жрецами науки, причем новоявленные искатели научной истины находили разные способы расплачиваться с распорядителями статусных ресурсов, в том числе и поддержкой академической науки при решении ее ресурсных проблем. В результате количество кандидатов и докторов экономики, права, социологии, культурологии, философии, политологии и пр. так называемых общественных наук возросло до каких то неприличных величин.
В конечном счете, ученые и научные степени и звания в значительной степени девальвировались, стали товаром массового потребления. Но возник спрос на академические звания, который академия пытается удовлетворить, соблюдая некие приличия и мотивируя тем, что это необходимо для сохранения науки.
Благодаря институту научных и ученых степеней и званий, который академическая наука в значительной степени контролирует, отечественные академии встроены в очень мощную систему фиксации социальных статусов. Принадлежность к ученому сословию дает в нашем аномичном общественно-государственном устройстве хотя бы иллюзию социальной определенности, фиксирует принадлежность к по видимому не маргинальной социальной группе. Удовлетворяя потребность в социальной определенности, академическая наука стала неотъемлемой частью современных общественных отношений и использует это в своих попытках полностью монополизировать распределение бюджетных ресурсов на проведение всех и всяческих исследований, то есть на поиск своеобразно понимаемой истины.
Служение истине и служение богу: от антагонизма к взаимопониманию
Жрецы науки вполне понимают некоторую неестественность и пикантность сложившейся ситуации и в поисках обоснования ее естественности обратили свое внимание на во многом аналогичный институт служения – церковь, которая, в отличие от науки, прямо не финансируется государством.
История отношений между институтами академической науки и веры в нашей стране весьма противоречива. В советские времена вера в науку была официальной государственной религией и жестко противопоставлялась вере в бога как реакционной архаике. Атеизм был научной специальностью. Собственно АН СССР, правопреемница Императорской академии, разрослась в том числе и потому, что в значительной степени превратилась в идеологический институт, предназначенный для формирования научного мировоззрения (как альтернативы религиозному мировоззрению) и как изготовитель оружия для всеобъемлющей идеологической борьбы с капиталистическими агрессорами.
Ныне полузабытое общество «Знание» всегда возглавлялось титулованными жрецами науки, и чтение лекций на любые темы в самых удаленных и романтичных провинциях государства по путевкам этого общества было приличным подспорьем к зарплате странствующих проповедников науки, особенно советских академических обществоведов, разъезжавших с лекциями «о международном и внутреннем положении».
Эту идеологическую функцию АН СССР достаточно эффективно выполняла, в то время как «изготовление изделий» и развитие технологий, как уже говорилось раньше, шло в значительной степени милитаризованных государственных и отраслевых НИИ. То, что их руководители, главные конструктора и специалисты выступали – на публике – в роли академических ученых вовсе не означало их принадлежности к жрецам науки.
С крушением СССР и реабилитацией религии как общественного института академическая наука и религия начали сосуществовать в одном социальном пространстве формирования и трансляции мировоззрения. Причем академическая наука явно проигрывает религии в этой части. Религиозное (и конкурирующее с ним мистическое) мировоззрение теснит научную картину мира, транслируемую академической наукой, что какое то время стимулировало атаки жрецов науки на религию.
Научное сообщество, в отличие от академической науки, в принципе не имеет никаких конфликтов с религией так как не претендует на участие в формировании мировоззрения. Общеизвестны примеры как верующих ученых, так и служителей культа, ставших выдающимися представителями научного сообщества. Однако академическая наука и религиозные институты много лет явно конкурировали в поле формирования мировоззрения. Причем академическая наука во многом заимствовала от церкви принципы своей внутренней организации и саму идеологию служения.
Сегодня академическая наука и религия находятся во многом в неравном положении. Служение науке признано государственным, академические ученые оформлены в виде особого сословия, получающего ресурсы из федерального бюджета. При этом этим ученым не возбраняется принимать приношения в виде грантов, гонораров и откатов за аренду сдаваемых помещений храмов науки. Напротив, служение богу не считается сейчас государственным служением и не финансируется из бюджета. Формально церкви существуют на пожертвования разного рода, а священнослужители живут, как и все другие лица свободных профессий, только на гонорары. Ситуация далека от социальной справедливости и для ее достижения надо или перестать считать служение науке государственным делом и прекратить финансирование его из бюджета, или признавать служение богу титульным и начинать его бюджетное финансирование.
Академическая наука и церковь весьма схожи в своих претензиях на то, что общество и государство должны обеспечивать прежде всего сам факт служения богу или истине, исходя из его самоценности. Сегодняшнее сближение академической науки и церкви в области претензий на формирование картины мира показывает, с моей точки зрения, что эти, казалось бы непримиримые противники объединяются в своих требованиях к государству и обществу обеспечивать и обслуживать служения науке и богу безотносительно к их утилитарным мирским последствиям. Академическая наука хочет в какой-то форме конституировать самоценность служения и свое право быть далекой от мирских приложений, таких как инновационное развитие.
Очевидно, что отношения между государством и академической наукой являются их внутренним делом. Если государство считает, что служение науке, организованное описанным выше способом, удовлетворяет некие государственные потребности, то так тому и быть. И если процесс интеграции академической науки и церкви в функционально единый идеологический институт необходим с точки зрения формирования государственной идеологии, то значит он необходим.
Научное сообщество и инновационное развитие
Кроме формирования государственной идеологии есть и другие государственные задачи, в частности, как уже подчеркивалось, научное обеспечение и обслуживание инновационного развития. Можно сколько угодно повторять тезисы о величии отечественной науки, но от этого на рынках не станет больше инновационных товаров отечественного производства. Служение науке ни в коей мере не позволяет даже подступиться к задачам инновационного развития. Если государство ориентируется на инновационный путь развития, то иного источника инноваций кроме отечественного научного сообщества нет, если, конечно, не становиться полностью зависимыми от импорта и в части идей, концепций и технологий. Очевидно, что для решения задач инновационного развития необходимо простроить отношения между государством, бизнесом и научным сообществом и дистанцироваться от академической науки с ее служением истине.
Очевидно, необходимы прямые, не опосредованные академической наукой контакты государства с научным сообществом. Однако это сейчас невозможно, так как задачи инновационного развития формулируются на федеральном уровне, где с властью коммуницирует только академическая наука, несовместимая с инновационными процессами. Научное сообщество, как это ни парадоксально, не имеет сейчас практически никаких иных институализаций, кроме академической. Даже технические общества, весьма развитые при советской власти, сейчас влачат, в основном, жалкое существование. А Московское общество испытателей природы, когда то не менее значимое, чем Императорская академия, совершенно исчезло из научного пространства.
Научное сообщество, за исключением городов федерального значения, существует по большей части на муниципальном уровне, и в меньшем – на региональном, куда государственные интенции доходят с большим трудом. И проблемы у членов этого сообщества, кроме институциональных, связаны гораздо больше с муниципалитетами, чем с федеральными институтами. Это чаще всего проблемы аренды помещений, предоставлении землеотводов, создания технической и информационной инфраструктуры и другие приземленные вещи. И без прямой заинтересованности муниципальных властей в успехе инновационных начинаний почти любое дело обречено, даже если федеральные власти сформируют корпус нормативных актов, стимулирующих инноваторов. Как показывает опыт, на каждое благое намерение федеральных властей у местных чиновников находится адекватный нейтрализующий его ответ. Очевидно, что необходимо заинтересовать муниципальные власти в стимулировании развития научных и прикладных исследований, ориентированных на коммерческий выход.
Существующий опыт создания наукоградов и технопарков оказывается пока непродуктивным прежде всего потому, что эти федеральные организационные новации остаются чуждыми (за единичными исключениями) муниципалитетам, на территории которых они размещены. Муниципалитеты, не включенные в собственно инновационную экономику, стремятся так простроить отношения с ними, чтобы максимизировать ренту со статуса наукограда или технопарка, не особо озабочиваясь содействием исследованиям и разработкам. Локальные научные сообщества не удастся включить в инновационные процессы до тех пор пока инновационное развитие будет фактически узурпировано федерацией.
Нужно в какой-то форме делегировать инновационные функции с федерального на муниципальный уровень власти и подкрепить их специальными федеральными грантами и преференциями. Естественно, что при этом муниципальные власти должны быть заинтересованны в доходах от инноваций, научных разработок и других продуктов научного сообщества. Научный и околонаучный бизнес, как представляется, должны стать как источником доходов муниципальных бюджетов, так и источником личных доходов муниципальных чиновников.
В такой конфигурации теоретически вполне возможно найти выход из инновационного тупика и решить задачи инновационного развития, сформулированных в нормативных документах власти. Академической науке может остаться служение науке, обеспечиваемое федеральными властями, а научные коллективы, взаимовыгодно поддерживаемые регионами и муниципалитетами, смогут продуктивно функционировать, создавая научные заделы, необходимые для перевода экономики из инерционной в инновационную стадии.
Особой задачей, как представляется, является ресоциализация членов научного сообщества, которые по своей психологии в значительной степени остаются мастеровыми-ремесленниками и цеховиками. Они, ввиду особенностей своих представлений о науке, о государстве и обществе, о власти и ее отношениях с наукой не могут вступать в продуктивные отношения с государством и реагировать на его призывы к инновационному развитию. Может быть, именно на муниципальном уровне надо будет формировать особые «коконы», в которых наши гениальные ученые-ремесленники смогут доводить свои идеи и разработки до стадии, когда технологи и предприниматели смогут начать выводить их на рынки.
Другой, не менее важной задачей, является формирование научных коммуникаций, не опосредованных академической наукой. Необходимо создание альтернативной научной информационной среды, элементами которой могут стать новые, поддержанные государством и муниципалитетами научные журналы, а также специальные коммуникационные институты, основанные на современных сетевых принципах. Одного отечественного индекса цитирования, который формируется сейчас наиболее активными членами научного сообщества при поддержке министерства образования и науки, будет явно недостаточно, так как степень контроля жрецов науки за информационным пространством науки непомерно велика.
Кроме того, желательна демонополизация системы присвоения ученых степеней и званий. Академическая наука сейчас, осуществляя через своих членов контроль за деятельностью ученых советов, во многом определяет этот процесс, превратившийся в отдельных областях знания в фарс. Научное сообщество, если присвоение научных степеней станет его неотчуждаемой и неконтролируемой функцией, найдет возможность придать этому архаичному институту больше собственно научного смысла и отделить его от поисков социальной определенности многими лихими и амбициозными гражданами нашего государства.
***
Образцово организованное поклонение науке и стремление к истине позволило академической науке пережить империю, советскую власть, демократическую вольницу ельцинских времен, прибавляя себе понемногу при всех политических режимах. Очевидно, что и в сегодняшней России ей вполне комфортно. Только с инновациями, как всегда, проблема. Их, в основном, приходится заимствовать в тех странах, где поклонение науке не зашло так далеко. И «внедрять», преодолевая сопротивление сложившегося научного уклада – в отличие от других социальных систем, в которых основанная на инновациях экономика создала совсем другую науку. Остается утешаться тем, что существенная часть научных идей, лежащих в основе современных технологий, как считается, сформулирована отечественными учеными, не сумевшими, благодаря гипертрофированному стремлению к несуществующей истине, в том числе, довести их до товарного вида.
Сокращенная версия текста опубликована в приложении к «Независимой газете» - «НГ-Наука»
[1] Академическая наука представлена иерархией членов академий, в то время как научное сообщество это совокупность продуктивных ученых. Члены научного сообщества могут быть членами академий, а могут и не быть. И обратное, члены академий могут быть членами научного сообщества, а могут и не быть ими.
[2] Термины «жрецы науки», «алтарь науки», «служение науке», «постижение истины» и т.п. используются академическими учеными для самоописания.
[3] «Неучи» и «полуграмотные» - термины, используемых некоторыми членами академии в публичных выступлениях.
[4] «В Академии наук
Заседает князь Дундук.
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь;
Почему ж он заседает?
Потому что <----> есть».
Пушкин А.С. ПСС. 1937-1959. Том 3. С. 338
