Главный ужас России / Г. Ревзин

Радио ЭХО Москвы :: Ужас обмана / Григорий Ревзин

08 марта 2014, 18:02

Украины – нет. 

Правительство там не легитимное, черт знает кто, мы их знать не знаем и в упор не видим. Есть единственный легитимный президент Янукович, но его тоже нет. 

Да что там, президент, и государства такого тоже нет. Было государство, но произошла революция, старое государство отменилось, а новое мы пока не видим. Как там говорят – lost state. Было, да затерялось куда-то. 

И народа такого – украинцы – нет. Украинцы – это русские, только маленькие, малороссы. Они как дети, играют чего-то, кушать хотят, Путина очень любят. О них надо заботится. Учить их надо. 

Если есть какие-то украинцы, которые чего-то хотят – то это бандеровцы. Бандеровцы – это фашисты.. Они выпрыгнули из великой отечественной войны и захватили маленьких, незлобивых и симпатичных, но неразумных русских детей. С фашистами мы воюем. 

Это для широких масс. Люди, по-настоящему искушенные в мировой политике, понимают, конечно, это не настоящие фашисты. Настоящих фашистов товарищ Сталин победил в 1945 году. А это недобитки. Которых, конечно, не было бы, если бы их не прикармливали печеньками. Так что по сути это американцы. Американцы, которые устроили Майдан и отвевали у нас Украину, которой теперь нет. Что-то есть, но это не Украина. Это вообще, если так вдуматься, страна, оккупированная бандеровцами, то есть фашистами, то есть американцами. Мы ее освобождаем. Частями. Вот Крым уже освободили. От американцев. Ну то есть от фашистов. От бандеровцев. 

Еще раз – украинцев нет, а есть бандеровцы, которые фашисты, которые на самом деле американцы. С ними мы и воюем. 

Очень хорошо причем воюем. Мы у них оккупировали Крым, хитро так, как будто и не мы, переоделись и оккупировали. Они в ответ чего? А ничего. Санкции, фиганции – кишка у них тонка, и опять же это им же боком выйдет, вот. Скушают, куда денутся. Да это, кстати, вообще даже и не война. Какая война, где убитые? Нет никакой войны. Так, мирная оккупация, чтобы показать американцам фигу в процессе победы над фашизмом. 

Они сами как? Ирак, опять же вот Косово. Помните Косово? Не помните? Очень хорошо, что не помните, мы вам сейчас расскажем, там, значит, было вот точно то же самое, что у нас, и американцы были как мы. А теперь мы точно как американцы. Им можно, а нам нельзя? Они у нас оккупировали нашу Украину, Малороссию, страну, где живут маленькие россияне, нашу, в сущности, страну, а мы должны в ответ что же, сидеть в углу? Да они же нас же после этого уважать не будут. 

Ужас в том, что вся эта хе*ня заполняет постепенно все головы. Не только энтузиастов оккупации, а и тех, кому все это поперек горла. Вот мне, например. Я уже который день, как идиот, думаю, что нет, санкции, они со временем-то ох как больно ударят. Запад, он долго запрягает, да быстро едет, а вот как разом границы закроют, вклады заморозят, так мало же не покажется. Да не сможет цивилизованный мир так просто взять и смириться с этим безобразием. 

Цивилизованный мир он подумает, и скажет свое нецивилизованному. 

Слушайте, это все фантомы. Дело совершенно в другом. 

Дело в том, что мы, Россия, воюем с Украиной. Не с цивилизованным миром, не с Америкой, не с фашистами, а именно с Украиной. Это именно у нее, а не у Америки, мы отхапали кусок территории. Мы с ней воюем за то, что она восстала против жулика и вора, и скинула его к чертовой матери. Мы с ней воюем за то, что Путин ей предложил 15 миллиардов долларов, а она ему в морду плюнула. Мы с ней воюем за то, что она захотела в Европу. 

Можно сколько угодно делать вид, что все думающие украинцы – это бандеровцы, фашисты, антисемиты и русофобы, но это же чушь, и мы знаем, что это чушь. Миллион человек, который выходил в Киеве против путинских законов Януковича – это что, бандеровцы? Ну вы кого хотите обмануть? Себя? 

Себя. Вы надеетесь, что это чудовищное преступление – война России против Украины – как то вас минует. Как-то так окажется, что в историю это дело войдет не тем, что Путин в 2014 году оккупировал часть Украины за ее попытку стать европейской страной, а что он исправил историческую несправедливость, и вернуть нам Крым, Севастополь, Одессу, а лучше еще Донецк, Харьков, далее везде. Но это никак не получится. 

В исторической перспективе это не получится, поскольку украинцы теперь будут консолидироваться исключительно на противостоянии внешнему агрессору, и этот агрессор – Россия. Мы оккупировали Венгрию и Чехословакию, мы принудили Польшу высечь саму себя – и что они сделали потом? Они рванули от нас к чертовой матери, и нет у нас теперь более стойких противников в Европе, чем эти наши братские когда-то народы. Но черт с ней, с исторической перспективой. 

Гораздо хуже будет прямо сейчас, когда украинцы начнут сопротивляться. Или вы думаете, они никогда не начнут? Мы будем переть и переть, а они в ответ песни петь? Это о чем? 

Вы каждого убитого будете представлять бандеровцем, то есть фашистом, то есть американцем? Надолго хватит? 

Главный ужас России вовсе не в санкциях, счетах, и визах, не в международной изоляции, не в милитаристской истерии, не том, что нам как-то там ответят в Сирии или черт знает где еще. Это все фигня, это вообще не о чем. Главный ужас России в том, что УКРАИНА – ЕСТЬ. И Россия оккупировала ее территорию.

Украинский апокалипсис в картинках: начало. Первая фаза революции / Глеб Павловский

Украинский апокалипсис в картинках: начало. Первая фаза революции / Проблемное поле / Главная - Русский журнал Глеб Павловский

Про политику

Глеб Павловский

Этот текст возник по недоразумению. Мне заказывали статьи об Украине, и я пытался диктовать свои мысли — а за это время процесс уходил все дальше. С какого-то момента я понял, что передо мной уже не политический процесс, а сама революция. В том именно смысле, о чем говорил Михаил Яковлевич Гефтер. Соединение цепи поражений слабых политиков, спонтанных процессов и манипуляции ими, смены лидеров — и втягивания в свой круг все новых участников, вольных и невольных. Процесс, который не в силах остановиться и с какого-то момента останавливаться уже не хочет. Тогда я стал просто наблюдать, обдумывая по ходу. Мои впечатления наложились на мысли Гефтера о революции, которых при его жизни я, признаться, не понимал (тогда молодой среде казалось, что русские революции — в прошлом). Вот одна из моих диктовок (от 24 февраля 2014 года). Она заканчивается накануне того, как Россия открыла вторую фазу революции — на Укровостоке, в Крыму.

1.

Брошенный мной мем дать революции в морду сделал меня в 2004 году «иконой непопулярности» в Киеве. Реплика была опрометчива, отражая скорей мое тогдашнее состояние, чем ход мыслей. «Дать революции в морду» может только абсолютно внешняя ей сила, то есть интервенция. Действуя с холодной марсианской жестокостью, как при подавлении венгерских революций 1919-го и 56-го годов. Даже если палачом выступает старая власть, то и она сама действует, как марсианин (в китайской 1989-го).

Но есть и второй вариант — революция растопчет себя сама. Это Термидор.

По-настоящему революцию может осадить, «термидоризировать» только она сама. Некто свой внутри революции, знающий, чего та в данный момент хочет, должен это дать ей — пока та не догадалась, что может взять все.

Важно, есть ли «носитель» термидора? В том 2004 году, когда я это говорил, я не видел, что революция уже получила в морду — от себя самой. Получив Ющенко, она получила «Ющенкой в морду», с невероятной быстротой перераспределяя собственность и посты.

Этим она была «термидоризирована» и остановилась. Здесь мы выходим ко второй теме — наше ложное представление о «программно управляемой революции».

Мы все представляем революцию как процесс политически конечный, а главное — как процесс целесообразный. Это из сталинского наследства, которое опирается на пару-тройку текстов, с одной стороны, Ленина, с другой — Троцкого. (Ленина — с цитированием, Троцкого — без цитирования.) Речь идет о некоей сказочной картине, где еще до революции у нее уже якобы есть программа, есть «цель» и «задачи». Которые она может выполнить (или не выполнить) частично или полностью. Эта концепция системно изложена в «Основах ленинизма» сталинских и «Кратком курсе»: существует запрос на революцию, этот запрос удовлетворяется либо не удовлетворяется, в зависимости от зрелости, как известно, субъекта, авангарда и так далее.

Когда мы повторяем слово «революция», некая инструментальность уже заложена у нас в голове. Революция приходит, чтобы что-то сделать. Все не так: она приходит, когда выясняется, что некому сделать хоть что-то! И все летит кувырком. Вы думаете, что революция — инструмент? Нечто долго не делалось, некая повестка не исполнялась, и вот пришла революция, одним как наказание, другим как Санта — что-то подвинула и выполнила необходимое?

Но на деле русские революции не таковы. Французская великая и английская не таковы. Вначале революция легко объяснима из суммы происшествий, как сериал итераций, — за сдвигом сдвиг. За эти сто дней каждый следующий день, когда он прошел, легко объясним из предыдущей недели. Ты видишь, как растет бездарность и бессилие действующих лиц, будто их что-то обессиливает. Но еще быстрее растет реакция на них и отвержение их.

Находясь внутри текущего объяснения, совершенно не можешь угадать, каким будет следующий день. Итак, вначале — бесполезная, но легкая объяснимость, а целесообразность — лишь посмертно, да и то не всегда. Понятной становится лишь умерщвленная революция, которую удалось утопить в ведерке сделок, как в 2004 году.

Сегодня мы тоже видим процессы, которые отвечают сталинской концепции «распоряжаемой» революции. Уже сейчас в Раде, при том что та окружена свирепыми националами, места во фракциях продаются за миллион. Долларов, не гривен! Но одновременно идет другой процесс, который сделал все это возможным, и он, похоже, не остановился. Повседневность не поглотила революцию, как в 2004 году, — поперхнулась и сдалась революции.

Собственно говоря, глядя ночью соглашения 21 февраля и вслед за этим бегство Януковича — «жалобную ночь», совершенно потрясающую картину похорон, что вообще надо видеть, это значительно более сильно, чем 10 олимпиад, вместе взятых.

Похороны героев, похороны «небесной сотни», расстрелянных снайперами накануне. Наверняка были криэйторы, которые решали, что после чего. Но в целом как зрелище такое криэйтор поставить не может. Эти плывущие в ночи освещенные гробы, эти свечи или фонарики телефонов в руках, подчеркивающие мрак, и это под душераздирающую старую песню «Пливе кача по Тисинi» в прекрасной обработке ансамбля «Пикардийская терция» — все это срывает с ума. Ведь эти люди на площади, еще суток не прошло, как все рисковали быть убитыми. «Вас всех убьют», — сказал Сикорский. И одновременно с этим заканчиваются переговоры Януковича с послами и с лидерами оппозиции, и постылые лидеры, не скрывая радости, выходят, говоря, что они договорились. — С кем?

Понятно было: совершенно невозможно, чтобы эта площадь приняла это соглашение, — ни одного шанса. Когда довольный министр Сикорский разъясняет веско и совершенно правильно, по-европейски, умно, я бы даже сказал. Ему говорят: ну как же, не все требования выполнены, и убийца Янукович остается президентом, на что он отвечает: если этого соглашения не будет, завтра вы все будете мертвы!

Но такое бессмысленно говорить людям, которые сами уже живут смертью в этот момент. Десятки тысяч человек дышат атмосферой высокой смерти. Они просто не услышат этих соглашений, они и не могут сейчас об этом слышать.

2.

Гефтер мне много раз говорил, что выстрел «Авроры» был чистый театр, он был совершенно никому не нужен, так же, как был не нужен и штурм Зимнего. Еще час-два, и можно было послать трех человек, чтоб принять Зимний под расписку. Я этого не понимал. А теперь вижу: да, так и есть. Ни один человек не стал бы в жалобную ночь защищать президентское «Межигорье» или президентскую администрацию. Янукович, как честная Маша, подписав соглашения, решил, что он находится теперь под защитой Соединенных Штатов, Евросоюза и России, и сдуру вывел войска. Немедленно после этого десяток-два человек из охраны Майдана пошли и заняли Раду и президентскую администрацию. Под расписку, как бесхозную собственность, вообще не встречая сопротивления.

В октябре 1917-го было бы то же самое. Но Троцкий — человек спектакля, ему был нужен спектакль «Штурм русской Бастилии». Если бы они не штурмовали Зимний, а зашли с бокового хода, им просто отдали бы все ключи.

Но все равно эти вещи остаются непонятными. И они как-то связаны с тем, как устроен человек.

Берешь три этих месяца — видишь вроде бы очень ясную картину. Видишь рост бессилия политиков, власти и оппозиции, которые все время делают не то. Все совершают некое идеальное «не то, что надо бы в этот момент делать». Правда, выясняется это лишь в следующий момент, когда уже поздно. А потом получают неожиданные последствия, их также не понимают и на непонятное реагируют идиотски. Какую точку ни возьмешь за эти сто дней, глядя на нее назад, все объяснимо. А что будет потом, даже на неделю предсказать нельзя.

Здесь возникает симптом, «фактор Х», который не может быть разгадан. Он синтетический, а с другой стороны, где-то очень простой. Надо бы постараться увидеть, провести ревизию того, на что ты глядишь, но даже этого не можешь сделать.

С одной стороны, дискурс Евромайдана. Он прекрасен, возвышен, он гуманитарен и почти инклюзивен в начале. Через слово подчеркивается: мы рады всем, мы никого не отвергаем, придите к нам, мы будем братья.

С другой стороны, изначально слышим изолирующий привкус, и он не только в том, что все демонстративно говорят по-украински. Дело в самом использовании украинского. Он очень дружественен априорно — к «братам». Мы все браты. Но браты — это те, кто здесь. А те, кто не здесь? Пускай приходят, и тоже будут браты. А если не захотят прийти? Молчание. Пятачок Майдана исподволь приравнивается ко всей Украине. Он становится Украиной, исключающей все другие Украины, — местом истины. Местом правды, местом достоинства — единственным! Покушение на которое — столь страшный грех, который не может быть прощен. Близким к братоубийству еще до того, как начали убивать. И когда убивать их начнут, всех, кто не на Майдане, станут подозревать в соучастии.

Исподволь нарастает дегуманизация. Потенциал дегуманизации отстоялся в дискурсе. И с какого-то момента — не всегда по воле тех, кто на нем говорит, да и при чем тут воля вообще! — всякий раз реакция этого дискурса и его сообщества превосходит силу удара. Не готовясь к удару, его ждут и его навлекают.

Это такое же свойство революции, как и ее локальность — сверхсжатая, суггестивная, интенсивная локальность. Все совершается только здесь — и больше нигде. Остальное неважно. Ни Донецка, ни Крыма просто нет. Подойди и спроси: а как люди, которые живут в Горловке, — для всех очевидно, что и эти люди тоже с нами. И те, кто живет в Донецке? Заминка, но и они с нами… в каком-то смысле. Даже если придется по ним стрелять — все равно они браты и будут с нами.

Но этот вопрос даже не задают. Задать его — уже почти оскорбить. Это очень хорошо видно в сетях, в том числе у весьма утонченных, скептичных интеллектуалов вроде Саши Ройтбурда, художника из Одессы.

Большинство простых вопросов революции уже нельзя задать. Даже сомневаться в месте, где ты на самом деле находишься, уже нельзя.

Ведь все вокруг — зона мрака. Пока чудом смерти искупленная, она не станет зоной света. Но пока это место убийц. Кругом зло. И зло тоже беспримесно. Конечно, зло концентрируется в Януковиче. Безумно интересно, как банальный Янукович превращается из банального политического противника в нечто абсолютное. Это именно тотальный враг Карла Шмитта, тот самый, война с которым дает мандат на суверенитет, чрезвычайное положение и объявление войны. В войне не важно, кто кому объявил войну. Когда пришел враг, он мог первым объявить войну, или ты первый объявил войну врагу — неважно, это вообще не имеет значения. Враг — это враг. Война — это война.

А здесь война внутри. Внешнее продолжение врага — конечно, Россия. Но какая-то другая Россия, которую надо особо рассматривать — что это за Россия. Янукович — продолжение, длинная рука России. Но прежде всего Янукович есть зло. Кстати, это пройдет. Потому что человек, который бегает по Украине и прячется по ростовским дачам, уже не годен на роль сатаны.

Выражение, которое зазвучит на Майдане после первых смертей: «причина смерти — украинец». Это интенсивное чувство украинства не имеет отношения к этничности. Подтверждается оно говорением на украинском языке, обычно ломаном, но это не важно. Возникает зона возвышенного лицемерия, ведь большинство — не все, но большинство, общаясь логистически: дай мне то, держи это, — говорят по-русски. Разливая бензин по бутылкам, они говорят по-русски! Но во все ритуальные моменты, когда подходят журналисты, в выступлениях с трибуны или делая заявление, личную манифестацию под запись, как убитый армянин, они переходят на украинский. Для некоторых он, конечно, родной, но только для некоторых.

«Украиномовность» теперь — апокалиптический и погребальный момент. Это мистические украинцы во времени приуготовления, а не в продолжении прошлых времен. «Мы» уже входит в новое состояние: эти «мы» уже чисты, уже святые. «Мы» уже новая тварь.

3.

В начале Евромайдан был столичный прикол, не имеющий яростности даже первой Болотной. Скорее, «ОккупайАбай» — хождения по бульварам 12-го года. Люди пришли, побушевали против неподписания Януковичем соглашения и разошлись по домам, не собираясь завтра туда приходить.

Мустафа Найем, журналист, сказал: давайте придем и завтра! И назавтра возникает мысль, что, может быть, не надо прекращать. Идея не расходиться появляется позже. Все еще настолько всем влом, что к 1 декабря чуть было не разошлись. Уже почти было разошлись, когда Янукович или кто-то еще, трудно сказать, в знаменитом ночном избиении 30 ноября первый раз делает что-то необычайное — верней банальное, тут же становящееся необычайным: молодых бьют. Если бы он переждал уикенд, все бы закончилось. Но нет, и бьют, и эта картинка бьет по сердцам страны.

Это избиение, где еще ни одного убитого нет, но кого-то из молодых здорово побили, засняли и выложили в Сеть, запускает новый процесс. И дальше таких событий-впрыскиваний будет несколько. И если первые недели Евромайдана светлые, «нью-эйджистские», то далее идет процесс горя, ужаса, боли и вслед этому — ненависти. Итак, все возвращаются в растущем числе на Майдан, и опять возникала интенсивная нью-эйджистская атмосфера.

Этот нью-эйджизм в декабре играет роль горючей смеси для следующего такта. Это доновогодняя фаза — там есть и смех, и шутки. Шутки кончатся в январе, известными событиями, принятием «тиранических законов». Выходом на политическую сцену титушек, с одной стороны, и Автомайдана — с другой. А там и бои на Грушевского.

Янукович — это наша постсоветская дилемма силы и слабости. Проблема ложного образа силы, хотя в этом образе Янукович петляет, и долгое время это ставит его впереди других. Он очень умело петляет, он ждет. Справедливо полагая, что все рассосется, как всегда. С двух сторон его мучат словом «сила» — с одной стороны, американцы, и с другой стороны, Кремль. Знаменитое выражение Медведева явно не его выражение в данном случае — «Не позволять вытирать ноги о власть». Понятно, что это позиция команды Кремля. Она глубинная, не наигранная. Потому что это философия тех, о кого слишком долго вытирали ноги! Кто, не сумев стать сильнее, перехитрил зато самых сильных. Философия кремлевского Улисса, который извернулся и взял неприступную Трою-Кремль. Это не сила. Она не знает другой силы, кроме как избегать ситуации, предотвращать ситуацию, в которой о тебя опять будут вытирать ноги.

Эта сила в РФ нашла себя в создании инстанции суверенного контроля, который исключает внешний. А у Януковича-то этого нет. Итак, с одной стороны, Москва ему: не давай вытирать об себя ноги, не будь тряпкой! С другой — Джо Байден каждый день звонит: никакого чрезмерного применения силы! И Янукович, который не подходит к телефонам Меркель, а к телефонам Байдена подходит!

В самом Януковиче сидит травма 2004 года. И эта травма сложная. Она и его собственная, и коллективная русско-украинская. Травма неиспытанной силы в 2004 году, которая затем была квалифицирована как бессилие. Хотя он и не мог никакой силы применить, у него не было таких возможностей. Все силовые структуры были у Кучмы. Кучма оставался президентом до инаугурации Ющенко, во время всей этой оранжевой революции и знаменитого третьего тура. Ни один полицейский без приказа Кучмы не двинулся бы. Никакой возможности у Януковича что-либо делать не было. Он даже боялся собрать митинг в Донецке. Собрали пикет из натуральных подонков. Люди без зубов, со страшными лицами, человек 20. Их должны были показывать как мощную силу, собирающуюся в поддержку победителя Януковича! Когда мы это увидели, сказали: все, ребята, enough, такого показывать нельзя.

Но у него-то осталось ощущение, что ему не дали тогда показать зубы! И его в этом ощущении укрепили: несомненно, мы, Россия.

А как теперь ему проявить силу? Надо бить, но так, чтобы Джо Байден не придрался. И появляются в Киеве эти самые титушки — неформальные образования с Укровостока. А неформальные образования — их нельзя сосчитать! Тебе покажут одного-двух этих самых титушек, и после этого для тебя на титушек похожи все. Потому что особенность титушек состоит только в том, что они одеваются не как киевский хипстер.

Но они бьют людей, идущих с Майдана, машины поджигают. Люди пропадают. Вопрос не в хронологии — вопрос в логике неадекватности, которая запускает процесс, с которым дальше сама справиться уже не сможет.

4.

У Януковича нет своих сил, кроме штатных силовых структур. И тогда он ввел в действие неформалов, а неформалы запустили волну взаимной ненависти.

Я думаю, точка перехода процесса в формат ненависти как преобладающего мотива (где появляется Янукович-враг, а не просто презренный властитель) возникла в момент свержения Ленина в Киеве. Потому что не Ленин символ — он вообще не символ в этой игре, но символ — его свержение. Перекошенные лица, веревки, молоты, которыми разбивают голову, — все это символы тотальной вражды, которая вдруг втайне оттолкнет сразу несколько миллионов испугавшихся. Не только на Востоке и Юге, но и в центре тоже. Не ленинистов, а тех, кто не умеет ненавидеть так страстно! Они понимают, что завтра сами окажутся во власти этого вот дикого хлопца с кувалдой.

Думаю, в этот момент те, кто не выносит ненависти как таковой, самой атмосферы ненависти, — они просто ушли с Майдана и дальше следили за всем по телевизору. Но ужас их от этого рос. «Нью-эйдж» уходит с Майдана, потому что не умеет ненавидеть. Возможно, ненависть предполагает некое генетическое подкрепление, которое не у всех есть. Оставшиеся — уже не те «нью-эйджисты».

Они объединены первым консенсусом, консенсусом ненавистничества. Он не идеологический, он более глубинный. Он может подбирать себе разных актеров на роль врага. Конечно, в этом консенсусе успешнее условные «бандеровцы». Потому что сама идеология «национальной революции» предполагает тотальную ненависть, и они долго в этом тренировались.

В этом коридоре они и начинают выдвигаться. Но вернусь ко дню так называемого «мирного наступления» 18 февраля, которое закончилось ночным боем на Майдане. Закончилось абсолютно эпичной картиной битвы 300 спартанцев на Майдане. Картина колонны Независимости на фоне языков пламени сама по себе станет одной из картин века.

Оппозиция идет в мирное наступление, но, не имея собственной силы, смотрит сквозь пальцы на то, что «Правый сектор» идет вооруженным. И про себя хочет силового давления. Думает: столкновение — это неплохо.

Здесь отдельная тема, которую в виде короткого отступления назову, — тема привлеченной силы. Силового апгрейда бессильных политиков. Она общепостсоветская. Состоит она в том, что политики, которые на самом деле и не политики, нуждаются во внешнем предъявлении и усилении своих позиций. И тогда они входят в симбиоз с «сильными парнями» и «крутыми мужиками». Последний близкий к нам пример — кратковременный союз НБП и московских либералов. Нацболы были жупелом для московских либералов, пока в 2006 году Лимонов не развернул оглобли и не стал вдруг выступать за Конституцию и права человека.

И этот союз — митинги на Триумфальной — пять лет просуществовал, между прочим. А сгинув бесследно, окончательно спутал позиции либералов. С другой стороны, породил и сохранил инфраструктуру правительственных провокаций и атак со стороны неформальных отрядов — избиения Кашина, Бекетова, Червочкина и тому подобные вещи. Это все результат «унии гандистов с нацболами».

Но вернемся в Киев. Здесь оппозиции нужна активность «Правого сектора» — но «Правому сектору» не нужны лидеры оппозиции, и тем более не нужно коалиционное правительство Януковича. Они быстро находят первый повод к столкновению, и начинаются бои. «Беркут», однако, легко разбивает их порядки, все бегут, улица Грушевского очищена, Янукович счастлив. И видимо, говорит: ну там еще остался этот Майдан, нафиг его, заканчивайте! Зачищайте!

«Беркут» подходит к Майдану. И начинается великая ночь, от экранов которой невозможно оторваться, когда силы президента все сжимают и сжимают кольцо. Но без стрельбы не могут его раздавить! Я представляю, как страшно было тем, кто держался всю эту ночь, кто стоял, видя, как кольцо все уже и уже, как оно сжималось. Зажгли покрышки, но у них даже горючего не хватало, и жгли двери из соседних домов, и, отбиваясь, кидали коктейли Молотова.

Здесь возникает другое состояние человека. На Майдане возникает «братство кольца». «Беркут» отступает, не справился. А у Януковича возникает еще более ложное понимание, что проблема-то в том, что «Беркут» не стрелял! Какой-то ему охламон наверняка говорит: слушайте, надо было снять всего трех-четырех человек, да и тех не насмерть. Просто давайте стрелять по ногам! Снимем 10 человек от силы, и все. И Майдан откроется.

Но к этому времени перед ними уже на деле другой объект. Что-то возникло, ведь ночью казалось почти очевидным, что к утру этот Майдан снесут, — а выстояли! Янукович получил формальное право — вот же экстремисты! — ему нужно было основание. Он демонстрирует всем кадры этого страшного уличного боя, и ему кажется, что перед миром это само собой достаточно. А мир видит совсем другое. Мир видит героев Фермопил. Невероятную картину, невозможную даже в привычной к коктейлеметанию Европе и Турции, — люди выстояли и победили! Они даже подбили БТР или два, «Беркут» их не разогнал.

Янукович считает, что у него есть виртуальный мандат на силовой финал. Да, ему продолжает говорить по телефону Байден, что не нужно чрезмерного применения силы, а Кремль твердит: не будь тряпкой. Хорошо, ты их бил, но надо бы чуть-чуть пожестче, и ты бы их дожал, парень!

Возникает схема со снайперами, кажущаяся властям гениальной. Она поначалу не состояла в том, чтобы перебить десятки человек. Я абсолютно уверен, что формула была другая, скорее всего, такой: вот мирные радикалы, а вот радикалы немирные. Есть радикалы со штакетником и бейсбольной битой, а есть — с огнестрельным оружием. Там действительно с огнестрелами многие были. Значит, так: тех вторых, кто применяет оружие, мы снимаем. Их же немного! Прочих не трогаем.

Но есть технический момент: даже очень меткий снайпер не отличит через мишень травматический пистолет за поясом от настоящего. На расстоянии видно, что есть пистолет. А проверять — это даже американские полицейские не любят. Они просто стреляют.

Что такое расстреливать издалека в этой ситуации? «Задержание с оружием в руках — расстрел на месте» — это норма военно-оккупационного режима! Но даже она предполагает наличие военного патруля, который задерживает и проверяет, что ты за птица. Руки в порохе, как после Парижской коммуны? — вперед, на кладбище Пер-Лашез! Но снайпер не патруль, он анонимен. Это смерть, которая настигает неизвестно почему и откуда.

Но, может быть, снайперы не решатся стрелять? И возникает какая-то вторая группа снайперов, для которой первая является просто подставой. Оттуда кто-то стреляет и по «Беркуту».

У власти снайперов нет лица. Власть дематериализуется и превращается в Азазелло, ангела смерти — причем беспричинной, непонятной смерти. Рядом с тобой безвинно падают люди, и ты не видишь даже, кто в них стрелял, — просто падают и умирают. Очень важно разобраться, кто стрелял. Я уверен, что там было несколько стреляющих сил, образующих «сон во сне». Теперь еще и оборона Майдана стреляла. Но важней всего, что исчезает государственная власть.

Парадокс в том, что сила применена, а власть исчезла! Той просто не стало. И демонический тотальный бесплотный убийца теперь не имеет другого лица, чем Янукович. А за ним видится Россия: все носятся с российским шевроном, не спрашивая, чей он и откуда взялся. И где тот «русский снайпер», у которого, якобы, оторвали шеврон.

Здесь уже и европейцы понятно, что ничего не понимают. Януковичу приписывают коварные цели, но я думаю, что нет их. В каком-то смысле все получилось почти случайно, как в начале всех русских революций. Как с литовским полком в феврале 1917-го.

5.

Революции — это же братство, братство во всем — и в ненависти, и в противостоянии. В то же время революция — это сила поляризации. Вроде все братья, но чуть-чуть под другим углом зрения — и если твои сапоги мне нужней, а у меня винтовка, то я лучше сниму сапоги с твоего трупа. Последовательно накапливается порция ошибок и преступлений. Но это может быть описано как развертывание новой сущности, субъекта, который прежде не существовал — и еще бы выяснить, где он возникает! Он обладает совершенно другими свойствами, ортогональными привычкам действующих лиц. Сегодня этот субъект существует рядом со старым добрым украинским политикумом. Который в то же время уже сам сидит в кармане у этого субъекта.

Вот картины событий. Вот «мирное наступление», побег, стрельба в спину. У какой-то девушки (есть фотография в Сети) был рюкзачок на спине, она бежала, и светошумовая граната попала ей прямо в спину. На ее счастье, попала в этот рюкзак. Рюкзак выгорел, выгорело и все, что было внутри, а на спине гигантский синячище, но — осталась жива!

Но у нее теперь новый опыт. Пока люди бегут от Грушевского к Майдану и там разворачиваются и обороняются, они сами становятся какими-то другими. Но внутри этого особенного субъекта, который одновременно является очагом особого времени, и события значат больше. Происходящее более не является унылым «фактом», оно — гиперфакт! Его или нет вообще, или оно становится сакральным гиперфактом. Гиперфакт морален, неоспорим и порождает императив, который нельзя оспорить.

Когда начались столкновения с «Беркутом», были даже крики: провокация, не отвечать!.. Но пока они бежали по Грушевского, уже перестал существовать факт того, что мирное шествие состояло из явно вооруженных людей. «Мирным» оно было не более, чем когда в Берлине спартаковцы ходили по улицам.

Возник другой гиперфакт, императивный — факт зверя, который несется за тобой, чтобы вонзить зубы тебе в затылок. То есть возникает императив смертной схватки для победы над врагом. Весь процесс построения революционного субъекта — это процесс накопления и слипания императивов. Творится могучее императивное целое, из которого вырваться нельзя. У которого на первых порах даже представителей нет, но оно уже тебе диктует, что можно делать и чего нельзя.

Мне это памятно по значительно более мягкому варианту — диссидентства, где тоже возник императивный субъект. Он бесплотен, но он абсолютно тверд: ты можешь делать это и это — а этого ты делать не можешь.

В революциях страшно быстро у императивов появляется комиссар. Это я говорю о впечатлениях ночи на Майдане, где выходили на сцену то очень брутальные мужики, то иногда тихие, похожие на рыбака с картин передвижников с вислыми усами, — эти-то самые страшные. И говорили: это что же, «они» думают, что мы их когда-то простим? Что мы побратимов предадим? «Они» относилось уже не к Януковичу и не к власти — к любому, кто поднимет руку на это их состояние. То есть прежде всего к своим. — Не дадим ослабить и осквернить нашу ненависть!

Надо было видеть реакцию на заявление Турчинова о том, что Майдан выполнил свою роль и может расходиться, — страшный рев! Это хорошо описано в книгах про Французскую революцию — ненависть, повернутая на умеренных. Появляются люди императива, и в Сети расходятся ролики, как эти хамы рычат, хватаются за ворот, бьют.

Они прекрасно отличают 100 патронов от 50, разбираются в видах оружия и в том, с какой стороны его заряжать. С другой стороны, они совершенно неотмирны. И это тоже революционное свойство, в котором без книг Андрея Платонова не разберешься. Революции в Киеве плевать, что на это глядит зритель в Крыму, Харькове, Луганске.

Оптика взгляда из Москвы позволяет легко дать этому имя — фашисты. Потому что ты не можешь понять, что это такое. Ты ощущаешь угрозу, исходящую от этой императивной твари, ты не хочешь, чтобы она тебе диктовала!

В Киеве, кстати, слова «революция» не боятся. Ленина свергают, но слово «революция» тут с позитивным смыслом и никогда не было негативным.

Теперь я вспоминаю: в 1991 году все было наоборот. В Киеве эти «панове-добродии» с ужасом смотрели на Москву, ничего не понимая. Бесконечно показывали по телевизору пустые московские полки, дикторы взахлеб говорили, что завтра будет голод, все умрут и будут погромы. А у киевлян-то не было пустых полок, и в Одессе еще были полные холодильники.

И что же эти голодные москали делают? Они вводят танки в столицу, переименовывают города и сносят памятники! Независимость давала Украине самое простое решение — отгородиться. Их независимость — забор от нашей революции.

Но теперь так же мы глядим на них. Бессмысленно спрашивать, а зачем им нужно свергать Ленина в таких товарных количествах — там уже около 50 памятников свергли. Я даже не знал, что их столько есть, этих памятников, даже в родной Одессе. Где они эти памятники нашли, я не знаю. Итак, перед нами революция?

6.

Слово «революция», с одной стороны, удобно для употребления именно в силу того, что оно не расшифровывается и, строго говоря, до сих пор является дискуссионным. А с другой стороны, оно ничего не говорит и не дает ключей к происходящему.

Если бы я хотел быть более мистичным, я бы сказал, что революционный субъект является не вполне человеческим, и может быть, и неплохо бы не дать ему улизнуть и вырасти, как в фильме «Чужой». «Дать революции в морду»? Он в обычном смысле слова не мыслит, но он гиперчувствителен. Это выражается в подозрительности его участников, невероятной, чрезмерной подозрительности. На самом деле она не чрезмерна — просто люди стали рецепторами своей революции.

Вот выступает освобожденная Тимошенко, и вдруг ее прерывают — дикие крики в толпе: титушки, титушки! поймали титушек!

Даже если поймали, подумаешь — сто тысяч человек на площади, выступает почти что их лидер. Поймали кого-то? Ну, поймали и поймали, вывели и шлепнули за углом. Нет — начинается истерия! Истерика расширяется: эй, тащите их сюда, к трибуне! Тот, кто поймал, уже не кричит, но кричат другие. Тимошенко растеряна, не понимая, в чем дело? Она была уже на подъеме речи и думала, что площадь разогрета и видит одну ее, — нет! Крики «Поймали титушек!» продолжаются минуты две, все останавливается, бегут к сцене суровые полевые командиры Майдана, к микрофону: усё спокийно, давайте их сюды! Дайте коридор! Мнимые титушки что-то лепечут, показывают ксивы ветеранов оранжевой революции, уж не знаю, что они там показывают, — но их волокут за сцену. Потом уже я смотрел «Гражданское ТВ», и оказывается, что это были вовсе не титушки, — просто парни, которые кричали «Юлю геть!» И не единственные кричали, потому что Юля не всем понравилась. Она не встретила тотального обожамса, который, с ее и нашей точки зрения, должен был быть. Перед ней — другой субъект. Он чужой, и она не часть его. Ловля подозрительных ему интересней, чем старая героиня.

Она это интуитивно чувствует, пытается в него влезть — я своя! — а он не пускает! Ты хто така? Раньше надо было!

В русской послереволюционной прозе легко найдешь все эти сюжеты. Это тот самый субъект, и он не украинский вовсе.

Момент, важный для нас, — субъект революции не специально украинский. Выражение «здесь куется нация» просто глупо. Да, через каждое слово — «Украина», через два слова — «слава героям — героям слава». Уже Бандерой они клянутся со сцены. И я себе представляю, как на это «Героям слава!» смотрят в Горловке. Но субъект вообще не государственный и не локальный — он уже глобальный, внетерриториальный субъект.

Я думаю, что на Майдане родился внетерриториальный субъект, поэтому я говорю о Майдане как о еще одной русской революции. Он не национальный, и в этом опасность. Может быть, даже в Киеве будут рады, если его удастся растворить в болтушке продажной Рады. Коррупция иногда вела к Термидору, но не всегда. Сейчас процесс идет параллельно, на улице и в Раде — действительно, такие вещи пахнут войной. А какой? — нельзя было сказать, непонятно. Но не гражданской. И тут пришел Путин, подарив им войну.

У Юли для этого был слабый дискурс. Он нам здесь кажется сильным, потому что мы вообще забыли открытую политическую речь. У нее прекрасная политическая речь, но перед ней уже не политический субъект! Вот в чем дело. Она очень умно стремится взнуздать его и сразу сосчитала, что слабое место оппозиции — отсутствие акцента на каре. Не просто мораль — кара! «Жорстока кара», — она говорит. Она ударила в нужную точку. И второй момент — недоверие к политикам. Она десять раз повторила, что политикам нельзя доверять. Она даже покаялась за то, что была политиком. Но это все тоже лишь политические приемы. Сущность, на которую она ориентирована и которой еще не знает, — уже не народ, не украинский народ.

Там есть скрытое определение народа, но не дискурсивное. Это нечто, рождающееся из смерти и огня, из какого-то смертельного огня. Это вам не Окуджава, трень-брень, где «нас ждет огонь смертельный» — слабая интеллигентская редукция. Нет, здесь «народ» действительно тождественен самому смертельному огню. И смерть — его атрибут. Это аристократия, братство лучших — ибо лучшие мертвы. Вверху несется небесная сотня — погибшие браты. Они святые, они у Бога. Через них Бог достигает нас и велит слушаться «сотников». Безумно интересно: вот есть какой-то «отец Павел», не знаю, которой он церкви. Но когда он заговорил во время «жалобной ночи»… Он член какого-то «комитета доверия Майдану». Так вот, когда в какой-то момент он сказал, как раз во время панихиды этой ночью: мол, больше не надо крови! — то вся площадь просто взвыла от ярости. И поп сразу дал задний ход, резко. Понял, что сказал неверно, и стал вилять.

Итак, здесь народ определяется в первую очередь негативно, и его негативное определение политическое — народ те, кто обязан «жорстоко карати ворогiв». Это безразмерная тара, в нее можно затащить самых разных. А с другой стороны, есть пламенеющее идеалистическое тело, абсолютная идеальная точка. Но и она абсолютно неприкасаема. Ее не обсуждают — ею дышат.

Эта точка — черная дыра, в которую может уйти все, что угодно. В этом неостановимость революции. Всегда тебе можно сказать, что ты поднял руку на святыню. Ты за Закон о языке? Ты враг, ибо «умеренный». Во Французской революции само понятие умеренного превращается в самое страшное политическое обвинение. Хуже, чем сатрап тирана! Умеренный — вот главный враг. Он тот, кто хочет как бы лишить мистического измерения народ. И мистический народ оголтело несется к «люстрациям», а денег нет, и на него глядит Владимир Путин из Крыма.

Сцена подготовлена к следующему революционному акту, и на сцену выходят Путин, Черноморский флот и крымская братва.

Источник: Gefter.ru

06.03.14 17:14

Казус бэлли Владимира Путина / Лев Шлоссберг

Лев Шлосберг: Казус бэлли Владимира Путина : Псковская Лента Новостей / ПЛН

04.03.2014 10:08 ПЛН, Псков

Псковская Лента Новостей продолжает дискуссию на тему, которую обсуждают сегодня во всем мире. Ситуация на Украине, реакция Москвы и Запада, возможные сценарии развития событий – все это находится в центре внимания общественности.

В последние дни Псковская Лента Новостей опубликовала ряд комментариев и статей известных политиков и общественных деятелей. В частности, в воскресенье, 2 марта, мы разместили на сайте материал депутата Государственной Думы РФ, одного из лидеров коммунистической партии Владимира Никитина «Украина:  Цивилизационная схватка  с искаженным смыслом». По мнению автора,«на Украине развертывается важнейшее сражение Третьей мировой войны».

Сегодня ПЛН предоставляет слово депутату Псковского областного Собрания, лидеру регионального отделения партии «Яблоко» Льву Шлосбергу.

Казус бэлли Владимира Путина

Президент Российской Федерации решил сыграть в «русскую рулетку» с мировой историей

История любит приводить цитаты из себя самой. Поскольку «всё уже было», она словно нарочно допускает соприкосновения параллельных прямых. Для людей мыслящих это – основание задуматься о происходящем, вспомнив уже прожитые миром вехи, перечитав старые страницы. И – по возможности – избежать повторения ранее состоявшихся ошибок, не допустить трагедий. В 2014 году, сто лет спустя после начала Первой мировой войны, в России снова – военная истерия, приступ ура-патриотизма, массовый милитаристский психоз. «Маленькая победоносная война», даже как версия, как символ якобы силы – один из самых распространенных способов поддержать разрушающуюся власть и отвлечь внимание от экономического и социального кризиса. Это – большое искушение, перед которым в силах устоять очень немногие политики. Жажда «возвращения земель» способна свести с ума миллионы людей. Они же потом за эту жажду и платят. А кровь людская – не водица. Печально, что об этом приходится напоминать в начале XXI века.

«Не пиши об этом, не выступай, не мешай им, народ хочет войны, народ хочет крови, посмотри, что творится», – примерно так написали мне в эти дни несколько человек из числа друзей. Сама возможность с помощью военной силы «вернуть Крым России», «наказать Украину», «снова стать великой державой» расколола российское общество буквально надвое. «Простим Путину всё, если он заберет Крым назад», – говорят люди, ещё вчера казавшиеся мне вполне вменяемыми гражданами. – «Ну это же не война, посмотри, никого пока не убили, только заняли Крым, это геополитика, это нормально. Без капли крови такой кусок земли вернуть, это же здорово».

«Кричали женщины «ура» и в воздух чепчики бросали…».

Принцип Януковича

Всё это уже было. И грустное понимание того, что история учит только тому, что она ничему не учит, становится особенно горьким оттого, что Россия как мало какая другая страна в мире уже пожинала кровавые плоды великодержавной чесотки.

Но иммунитет, судя по всему, так и не появился.

Когда ко мне на минувшей неделе обратились родные военнослужащих 76-й десантно-штурмовой дивизии, направленных в Крым ещё неделю назад, до подачи Путиным в Совет Федерации ходатайства о применении Вооруженных Сил на территории Украины, они понимали простую вещь, которую способен понимать только живой человек: это начало необъявленной войны и там могут убить.

Убить – это навсегда.

И погибнуть эти солдаты рискуют не за Родину, не за родной дом, не за свою семью, а за интересы совсем других людей, которые могут позволить себе продиктовать заведомо незаконный приказ Вооруженным Силам России.

У этих людей в Крыму и в Украине в целом – и политические, и экономические интересы огромного масштаба. И те, и другие интересы – шкурные. Там у них – миллиарды, собственность, контракты, откаты, воры в законе, в том числе вор и жулик, по недоразумению ставший президентом Украины. И возомнивший себя её пожизненным паханом.

Его терпели, пока он говорил бла-бла-бла про «европейский путь», «цивилизованный выбор», «партнерство с Европой». От него дурно пахло, но он не переходил границы терпимого. Его презирали, но терпели.

Всё обрушилось в одночасье, когда Янукович сделал совершенно обыденную для себя вещь: публично соврал народу. Пообещал подписать соглашение с ЕС и отказался это сделать. Шантажируя и Европу, и Россию, Янукович решил знатно подоить Путина на предмет финансовых преференций.

«Удой Януковича» получился невиданным и перекрыл даже рекорды общеукраинского кризиса 2004 года, ставшего общеевропейским.

Этой ситуации никто не ожидал, она не была запланирована, никто не оказался к ней готов.

Произошла простая вещь: люди не простили лжи, возмутились, вышли на улицу и объявили Януковичу ультиматум. Янукович ультиматум не принял и погрозил народу «Беркутом». Народ не ушел с улиц. Нашлись люди, которые стали стрелять и по тем, и по другим (точь в точь, как в 1993 году в Москве). Пролилась кровь. Была перейдена красная черта.

После этого уход Януковича был неизбежен. Он потерял поддержку всех и сбежал, опасаясь за свою жизнь.

В итоге за несколько месяцев народ в Украине сверг жуликов и воров, добился возврата отмененной Януковичем Конституции 2004 года (согласно которой Украина была парламентской республикой), отмены репрессивных законов (все они были как один – калька с российского «взбесившегося принтера» 2012-2014 гг.), перехода всей полноты политической власти к парламенту, смены правительства и назначения досрочных выборов.

Именно эти последствия вывели Путина из себя.

Он любую ситуацию столкновения власти и народа проецирует на Россию, на себя лично. А с этой точки зрения в Украине произошла простая вещь: народ сбросил иго разворовавшей страну бюрократии. Выгнал одних политиков и призвал других. И это случилось без всякого участия России и вопреки ее воле.

Путин не мог не представить себя на месте Януковича.

Потому что основные принципы управления им Россией не отличаются от принципов, с помощью которых Янукович управлял Украиной. Путин верит в эти принципы с самого начала своего правления, других способов управления государством у него нет.

Допустить прецедент безнаказанной победы народа над бюрократией, прецедент европейского выбора третьей по размеру страны бывшего СССР Путин не смог.

Он решил примерно «наказать» Украину.

В ночь с 3 на 4 марта на заседании Совета безопасности ООН представитель России сообщил, что именно Янукович обратился к Путину с просьбой о вводе российских войск в Украину «для восстановления законности, мира, правопорядка, стабильности, защиты населения Украины».

Ранее об этом обращении не было известно.

Гаврила Принцип

Все войны начинаются очень похоже. О реальных причинах войны стараются не говорить. Важен только повод. Повод как оправдание.

Такой повод как способ начала войны уже не раз апробирован. Этот способ – провокация, якобы случайное убийство.

Число сумасшедших, готовых сыграть в покер с историей, очень велико.

Сейчас, после постыдного согласия Совета Федерации, когда применение Вооруженных Сил России в Украине объявлено возможным и законным, найдется множество безумных людей, помешанных на шальной пуле.

Для неё созданы все условия.

А потом может произойти всё, что угодно.

Казус бэлли (буквальный перевод – «случай (для) войны», «военный инцидент») – известный ещё со времён римского права термин: формальный повод для объявления войны.

Тому, кто ищет войну, нужен повод.

Если повод не находится, его находят. Случай нужно уметь организовать.

История напоминает, чем завершаются в итоге такие «поводы».

Убийство австрийского эрцгерцога, наследника австро-венгерского престола Франца Фердинанда и его супруги сербским студентом Гаврилой Принципом в Сараево 28 июня 1914 года привело к Первой мировой войне.

Прелюдией к захвату Чехии Гитлером стало присоединение с 1 по 10 октября 1938 года Судетской области к Германии после того, как пронацистская Судетская немецкая партия сама спровоцировала крупные беспорядки в приграничных областях Чехии и обратилась к германскому руководству «с просьбой о помощи».

Перед этим, 20 февраля 1938 года, Гитлер произнес своё знаменитое: «Более десяти миллионов немцев живут в двух государствах, расположенных возле наших границ... Не может быть сомнений, что политическое отделение от рейха не должно привести к лишению их прав, точнее, основного права — на самоопределение. Для мировой державы нестерпимо сознавать, что братья по расе, поддерживающие ее, подвергаются жесточайшим преследованиям и мучениям за свое стремление быть вместе с нацией, разделить ее судьбу. В интересы германского рейха входит защита этих немцев, которые живут вдоль наших границ, но не могут самостоятельно отстоять свою политическую и духовную свободу».

Но всё возвращается. Судетская операция 1938 года вернулась к немцам кровавой депортацией июня-октября 1945-го, с лишением чешских немцев чешского гражданства и всего имущества. В Чехии до Второй мировой войны жили миллионы немцев. Сейчас их осталось около 40 тысяч.

Немецкий народ в огромной, страшной мере заплатил за свой «национальный восторг».

Чтобы начать через год, 1 сентября 1939 года, боевые действия против Польши, ставшие формальным началом Второй мировой войны, Германия устроила тайную операцию «Гиммлер», в ходе которой сотрудники СС, переодетые в польскую военную форму, прошли на территорию Польши, напали на радиостанцию в Гляйвице и передали в эфир антигерманское воззвание на польском языке; напали на лесничество в Пинчене в Хохлиндене, и на участке границы между Гляйвицем и Ратибором уничтожили таможенный пункт.

Роль «погибших во время нападения немцев» досталась заключённым концлагерей, умерщвлённым с помощью яда и уже после этого доставленным на место событий, где тела мертвых людей расстреляли. На жаргоне спецоперации их назвали «консервами».

Руководитель спецоперации Рейнхард Гейдрих приказал подчиненным: «Вы не имеете права связываться ни с каким немецким учреждением в Гляйвице. Никто из вашей группы не должен иметь при себе документы, доказывающие его принадлежность к СС, СД, полиции или удостоверяющие подданство германского рейха».

22 Августа 1939 г. Гитлер сказал генералам: «Я вам даю пропагандистский „Казус бэлли“. Его правдивость не имеет значения. Победителя не будут спрашивать, действительно ли он говорит правду».

Вирус казуса бэлли поражает любого имперского политика.

Желание войти в историю, открыв дверь ударом ноги, неискоренимо в правителях всех авторитарных и тоталитарных государств.

Они строят государственную пропаганду на принципах «осажденной крепости», когда любой оппонент проводимой ими политики провозглашается врагом народа, врагом нации, предателем и отщепенцем.

«Да, будут жертвы, да, будут убитые, но мы уничтожим врага, мы покажем нашу силу и добьёмся своего».

Враг ли это на самом деле и нужно ли вообще кого-то уничтожать, уже не спрашивается. Народ, находясь в экстазе, верит, не задавая лишних вопросов.

Нация сплачивается вокруг национального лидера, она перестает чувствовать свою и чужую боль. Народ сходит с ума.

Принцип Путина

Хочет ли Путин сейчас намеренно пролить кровь?

Нет, не хочет.

Он хочет действовать угрозой крови, на страхе крови.

Но он запустил механизм, когда казус бэлли может случиться сам.

Матрица истории работает беспощадно.

Митинги за вхождение Крыма, а также юго-восточных регионов Украины в состав России, под российскими государственными флагами, организуются людьми, прибывшими из России, и массовку привозят на автобусах из России.

Человек, водрузивший государственный флаг России над зданием Харьковской государственной администрации, приехал из Москвы.

Живущие в Украине русские выходят на митинги: Путин, оставьте нас в покое! Эти митинги не показывают по российскому телевидению.

Но показывают КПП на границе Украины с Польшей, говоря о «потоках беженцев из Украины в Белгородскую область».

Крымских татар пытаются спровоцировать на антирусские выступления.

Вот не было в Крыму исламского экстремизма. Но кому-то он очень нужен, бренд давно стал мировым. Это – очень выгодное вложение.

Людям, живущим в Крыму и не желающим ходить на митинги, заявляют в лицо: не идите на работу, идите на митинги. Россия за всё заплатит.

Это всё – казусы бэлли. Это – провокации.

Захват и разоружение украинских воинских частей в Крыму вооруженными подразделениями без знаков отличия – это казус бэлли, провокация.

Блокирование военными кораблями российского Военно-морского флота кораблей Военно-морских сил Украины, оставшихся верными своему государству, с приказом о разоружении и покидании кораблей – это казус бэлли, провокация.

Украинские военные получили из Киева приказ не открывать огонь и даже разрешение отдавать военное имущество, включая оружие. Новые власти в Киеве не хотят прослыть зачинателями боевых действий с Россией.

Но военный психоз активизирует психику сотен гаврилов принципов с любой стороны будущего фронта, в руках которых находится боевое оружие.

И сейчас настаёт их время.

Государственные деятели, которые принимают решения о войне, чаще всего никогда не стреляли. Есть медицинская гипотеза, что у них комплекс неполноценности человека, «не наигравшегося в солдатики». Они так повышают своё самоуважение.

Миллионы людей, которые в 1994 году поддержали начало боевых действий в Чечне, не имели потом к этой войне никакого отношения, не потеряли родных и близких.

На войне оказались десятки тысяч людей, которые подчинились указу президента и главнокомандующего Бориса Ельцина (который потом был отменен им самим, но кровавое колесо уже не остановилось) и приказам военачальников.

Жажда войны и военная истерия обернулись тысячами цинковых гробов.

Они не пришли в семьи тех, кто кликушествовал о войне.

Они пришли к родным тех, кто не смог от войны уклониться.

Теперь «соловьи империи» толкаются своими невоенными великодержавными животами перед памятниками погибшим солдатам и офицерам и говорят бравурные слова о Родине, о подвигах, о славе.

Возлагают цветы и напускают скорбь на лица.

Но они не были на этой войне.

Они приветствовали её из кабинетов.

И на похоронах они тоже не были.

На похороны десантников 6-й роты в Псков 14 марта 2000 года Путин не приехал: шла его первая избирательная кампания, и технологи рекомендовали ему не показываться рядом с гробами и убитыми горем родными.

А телевидение он тогда ещё не контролировал, и драматическую картину могла увидеть вся страна.

Надо же было такому случиться, чтобы ходатайство о возможности применений войск в Украине Путин подписал 1 марта, в 14-ю годовщину гибели псковской 6-й роты.

За эти 14 лет больше половины родителей этих солдат умерли, не пережив горя. Умерли достаточно молодыми, многие не дожили и до 50 лет.

Государство до сих пор не расследовало историю того страшного боя.

Родители умерли, не узнав правды о гибели своих детей.

Слава – это не правда. Слава – это наркоз.

Абсолютное большинство людей, которые сейчас заходятся в криках: «Крым! Крым!» не служили в армии и никогда не держали в руках оружие.

Они вообще не понимают, что это такое, когда в руках человека оказывается средство убийства других людей. И человек получает власть над этим средством. Оружие всегда подчиняется человеку.

Я до сих помню номер своего АКС74У (автомат Калашникова складной укороченный). И хорошо помню офицеров, участников афганской войны, сказавших нам на первых же стрельбах поздней осенью 1985 года: «Парни, запомните на всю жизнь: из этой штуки можно убить человека».

Помню мысль перед первой автоматной очередью: там, около фанерной мишени, точно никого нет?

Помню, что чувствуешь всем телом, когда выдергиваешь чеку из РГД-5, размахиваешься для броска и понимаешь: она взорвется через три-четыре секунды.

Боевые офицеры, прошедшие войну, учили нас: когда у тебя в руках смерть, помни: ты можешь убить человека.

Принцип Маршалла

Крот войны съедает экономику любого государства.

Война – враг экономического развития, потому что пополнять запасы оружия во время войны надо за счет внутренних ресурсов, а военные действия приносят экономике разорение.

На фоне возможных угроз жизни людей экономические угрозы выглядят второстепенными. Но нельзя не говорить об этом.

Понедельник 3 марта 2014 года принес России 2 триллиона рублей потерь на фондовом рынке, падение составило около 13%. Это совсем не шутки.

Масштабы оттока капиталов из России пока подсчитать невозможно. Ясно только, что он увеличится в разы, речь идет о многих десятках миллиардов долларов.

Представим себе, что Россия добилась либо акта отделения Крыма от Украины, либо вхождения его в состав России.

Кто заплатит за это «приобретение»?

Бюджет Российской Федерации, то есть все налогоплательщики.

Только первый пакет российской «безвозмездной помощи» Крыму оценивается не менее чем в 6 млрд долларов. И никаких кредитов не будет, всё будет как с Чечнёй, Абхазией и Южной Осетией: дикие деньги в бездонный мешок – навсегда, безвозвратно.

Эти деньги не достанутся Псковской области и никакому другому региону России – они уйдут из России навсегда.

Россия будет платить в Крыму за всё – за электричество, за продукты питания, за воду, за армию, за саму власть, приведенную в кабинеты под дулами автоматов.

Размер этой «чёрной дыры» сейчас даже невозможно рассчитать.

Олимпиада в Сочи завершилась. Те, кто уже готов был вздохнуть с облегчением, может выдохнуть: чудовищно разорительная для России «Олимпиада Крым» может затянуться на долге и долгие годы, пока она не раздавит российскую экономику, которой грозит сильнейшая за всё постсоветское время изоляция.

Российскому государству нужно быть готовым к изгнанию из большинства, если не из всех, международных экономических организаций, куда наша страна 25 лет так стремилась, в том числе из «Восьмерки», участием в которой определяется политический статус государства в современном мире. Теперь это снова будет «Семёрка». Без России.

Россия не сможет больше в числе ведущих мировых держав влиять на мир. Потому что с ней не будут вести диалог, с ней не будут иметь дел.

Страну захватывает прямо на наших глазах чудовищная инфляция.

Рубль девальвируется не по дням, а по часам, и реального запаса прочности для его поддержания просто нет, потому что в стране нет реальной экономики, есть только две наркотические трубы – с нефтью и газом.

Но деньги за эти поставки приносит в основном Европа.

Европа сейчас сделает всё для того, чтобы прекратить платить в бюджет России, прекратить финансировать государство Путина, которое не прочь помахать автоматом под носом у Евросоюза. Зачем давать деньги тому, кто готовит войну у тебя под боком?

Если к этому добавятся ограничения в выдаче виз, то готова полноценная международная изоляция, практически в одночасье готова страна-изгой, с экономикой которой практически никто не захочет взаимодействовать.

Может ли экономика Европейского Союза прожить без экономики России? Да. Она способна перестроиться и решить свои задачи без России за относительно короткий срок.

Может ли экономика России оторваться от экономики мира и остаться при этом на ногах? Нет, это всё равно что оторвать руку от тела.

Если не ставить задачу превратиться в Северную Корею, конечно.

Принцип Крыма

Крым – одно из самых политически уязвимых мест Украины, это общеизвестно.

В 1994 году между Украиной, Россией, США и Великобританией в Будапеште был заключен меморандум, которым Украине была гарантирована территориальная целостность и неприкосновенность границ с условиями: Украина отказывается от статуса ядерной державы, Россия получает право на военную базу Черноморского флота в Севастополе.

Нужно полностью утратить контроль над происходящим в себе самом, чтобы решиться на прямую денонсацию международного договора.

Группировка Путина известна тем, что, выбирая одно управленческое решение из 10 возможных, она всегда выберет наихудшее, самое опасное для страны. И с точки зрения стратегических интересов России – самое ошибочное.

Под такие решения подобрана и команда его четвертого по сути срока.

Трудно предположить, что Дмитрий Рогозин не является сторонником военного вторжения в Украину с целью захвата как минимум Крыма.

Рассматривается ли вариант реальных военных действий?

Конечно, да. Не может не рассматриваться. В любой момент военные маневры могут стать боевыми. Это легко, потому что если вы опьянены идеей силы, то запах войны будет преследовать вас и щекотать вам мозги.

Этот запах заставляет брать в руки красный карандаш и водить им по политической карте мира.

Владимир Путин читает какие-то странные учебники истории. Наверно, те, которые пишутся сейчас по его указанию для отражения в них его собственной всемирно-исторической роли.

В этих учебниках не написано о том, что экономика СССР (не чета российской) не выдержала нагрузки холодной войны и вторжения советских войск в Афганистан.

В этих учебниках не написано о том, что Чеченская авантюра не только принесла десятки тысяч погибших, но создала на Северном Кавказе ханство обнаглевшего от безнаказанности людоеда, аппетиты которого удовлетворяются в первоочередном порядке, и ежегодно разоряющего российский бюджет.

В этих учебниках не написано о том, что для международных военных преступлений существуют международные военные трибуналы, и от попадания в них нет иммунитета ни у кого, в том числе президента России.

Владимиру Путину очень хочется взять в руки иглу, чтобы исправить последствия «крупнейшей геополитической катастрофы ХХ века», как он назвал однажды распад СССР.

То, что игла может оказаться окровавленной, его не останавливает.

Он живет в другой реальности, он видит перед собой другой мир, и в этом мире все, чья картина мира не совпадает с его картиной, становятся его врагами.

В международной политике начала XXIвека это очень опасно.

Давайте откроем историю Крыма.

До нашей эры – скифы, затем – Херсонес Таврический и Боспорское царство, греческие города-государства, затем – нашествие сарматов, потом – готов и гуннов, с VIпо начало XIIIвека – Византийская империя, потом на два века – Золотая Орда, после её распада – cXVвека на три века – Крымское ханство и Османская империя. Только с конца XVIIIвека (при Екатерине II) завоеванный в Русско-Турецкой войне Крым становится частью Российской Империи. В населении полуострова преобладали татары.

Доля русского населения перевесила долю татарского только после 1917 года.

После революции во время Гражданской войны власть менялась раз в несколько месяцев, в итоге после поражения Белого движения полуостров захватывается Красной Армией, принесшей в край массовый террор: до 120 тысяч погибших.

Великая Отечественная война и оккупация принесли в Крым обострение межнациональных отношений и завершились после освобождения полуострова от фашистов в 1944 году массовой и жестокой депортацией крымских татар.

В 1954 году решением Советского правительства Крыма был передан из состава РСФСР в состав Украинской ССР с формулировкой: «Учитывая общность экономики, территориальную близость и тесные хозяйственные и культурные связи между Крымской областью и Украинской ССР».

Кто думал тогда о том, что административные границы внутри СССР станут государственными?

По данным на 2001 год, в составе населения Крыма, а оно на начало XXIвека составляло около 2 млн человек, было 58,3% русских, 24,3% украинцев, 12,1% крымских татар, а также представители нескольких десятков народов.

Автономный статус Республики Крым установлен Конституцией Украины.

Любой пересмотр этого статуса – это перекройка политической карты бывшего СССР.

Что Владимир Путин хочет создать на этой территории при обеспечении этого процесса нелегальным, но демонстративным участием российских военнослужащих?

Новое независимое государство?

84-й субъект Российской Федерации?

Показательно, что действия Путина официально никак не поддержали новые государства, бывшие советские республики. Молчит Казахстан. А если Россия захочет поиграть на теме русского меньшинства на севере Казахстана, в бывшей Павлодарской области?

Почему нет? Прецедент создан.

Молчит Беларусь. А если России понравятся территории Беларуси? Там очень много русских. Почему нет? Целых шесть регионов. Сегодня там классово близкий Лукашенко, а если завтра он окажется в положении Януковича?

При этом в целом политически лояльный России Азербайджан заявил (пока на уровне депутатов и политологов) о необходимости официальной поддержки крымских татар и сохранения территориальной целостности Украины.

Настороженно смотрит Турция, кровно родственная крымским татарам.

Никто не сказал ни слова в поддержку Владимира Путина.

Каждый примеряет эту авантюру на себя.

Можно посмотреть и внутрь России. Почти в шутку.

Что такое Калининградская область? Это земли вокруг Кенигсберга, бывшая Восточная Пруссия, откуда в 1945 году были так же жестоко, как из Чехии, депортированы немцы.

А если кому-то из их потомков покажется неуважительным отношение в российском Калининграде к немецкой культуре и немецкому языку? К памяти старика Канта? В отличие от России, Германия в состоянии обеспечить своему анклаву достойное экономическое развитие.

Если в Калининградской области РФ провести референдум о территориальной принадлежности региона, то его результаты потрясут режим Владимира Путина до основания.

Не отдадим? Направим войска?

Тогда какого чёрта нам трепать Крым?

Принцип Украины

Путин сделал ещё одну важную вещь.

Он сплотил украинцев вокруг нового правительства и решил этим исторический вопрос о внутренней и внешней легитимации этого правительства. Усилиями Путина создается сейчас украинская нация как политическая нация. Но свою новую политическую идентификацию эта нация получает на противостоянии с Россией. И это – результат работы Путина.

В Украине очень много политических мнений, с политической точки зрения эта страна намного свободнее России. Основными игроками на информационном поле в Украине являются независимые от государства средства массовой информации. Но каких бы взглядов ни придерживались эти политические силы, они в любой ситуации сплотятся вокруг украинского правительства, а не вокруг потенциальных ставленников России.

Теперь это уже абсолютно невозможно. И это – результат работы Путина.

Если встанет вопрос финансового выживания этого нового правительства (а казна Украины после Януковича практически пуста), то и Европа, и США найдут необходимые Украине деньги. Просить деньги у России новое украинское правительство поостережется.

Чего тогда добился Путин этой авантюрой, угрозами, размахиванием дубиной, закамуфлированной пятнистой «цифрой»?

Ничего, кроме огромного скандала, резкого падения международного престижа России, колоссальных экономических потерь и – самое главное – новых рисков для граждан России, одетых в военную форму.

Сколько на свете людей, у которых поражена психика и которые мечтают только об одном: убивать. Не важно, на какой войне и на войне ли вообще. Они уже попробовали, им понравилось.

И как только где-то звучит слово «война», они собираются в стаи. У них может появиться работа.

Пока все они живы, слава богу. Пока ещё не убит ни один военнослужащий Вооруженных Сил Украины, у каждого из которых есть не только право, но и обязанность с оружием в руках защищать территориальную целостность своей страны, как у любого военнообязанного. И в том, что все пока живы, – единственный шанс Путина вывернуться из капкана собственного изготовления.

Вечером 3 марта заместитель министра внутренних дел Украины Николай Величкович заявил, что у МВД Украины есть данные о том, что на территории Автономной Республики Крым неизвестные под видом украинской стороны планируют убийство 3-4 российских солдат для того, чтобы легализовать ввод российских войск на территорию Украины.

Принцип России

А у той части России, для которой ценность человеческой жизни остается безусловным приоритетом, мгновенно, не сговариваясь, на уровне инстинкта жизни, появился объединяющий всех лозунг: «Нет войне». Этот лозунг объединил левых и правых, консерваторов и либералов, социалистов и монархистов.

Страна поделилась на два лагеря, и водораздел проходит сейчас не по цвету партийного флага, не по идеологическим пристрастиям, а по ответу на простой вопрос: ты за ввод войск в Украину или против? Люди исходят на крик, обсуждая ответ на этот вопрос.

Надо было постараться так расколоть страну, так взорвать общество, так раскалить человеческие отношения.

Позорно, что в Совете Федерации не нашлось ни одного человека, который хотя бы воздержался от голосования за использование войск. 90 «сенаторов» (какие они, к чёрту, сенаторы, и палата эта не Сенат) присутствовали на заседании – и ни одного несогласного. Все согласны послать народ на войну. Ни один не возразил. Потому что все эти люди представляют в Совете Федерации одного человека – Владимира Путина. Ни один из них не представляет народ – как минимум тех, чьи родные могут оказаться на новом Украинском фронте.

На ровном месте, без всякой нужды, Владимир Путин поставил российское общество на грань гражданской войны.

Причем с точки зрения исторической перспективы исход этой войны очевиден: «партия войны» рано или поздно сократится, «партия мира» рано или поздно расширится.

Потому что каждая капля пролитой на чужой войне крови выкашивает из рядов «партии войны» тысячи людей, у которых внезапно и уже навсегда открываются глаза на происходящее.

И радостные крики милитаристской шизофрении очень быстро превращаются в пожизненные проклятия организаторам кровавой бойни.

Российские военнослужащие, в том числе из Пскова, десантники 76-й дивизии и спецназ ГРУ, продолжают в режиме «неизвестных военных» находиться на территории другого суверенного государства для осуществления военной поддержки смене политического режима в автономном регионе.

Все эти провокационные действия управляются из России, политические авантюры и силовые акции происходят полностью синхронизировано.

Владимир Путин занимается этим вопросом лично.

Искушение «возвращения в СССР» жило в голове Владимира Путина с 1991 года и вышло наконец наружу в полной мере.

Нужен был повод для того, чтобы искушение окончательно взяло верх.

Повод нашелся, и совладать с искушением Владимир Путин не смог.

Народ Украины не собирался ничего говорить Путину, когда выступил против Януковича, но сказанное украинским народом в адрес Януковича Путин принял на себя.

И больше уже ничего не могло удержать его от искушения.

Великое его счастье заключается в том, что пока все живы.

Маневры немедленно становятся войной с первой шальной пулей, с первой каплей крови, первой случайной жертвой.

Царь Владимир, бойся Гаврилы Принципа. Он где-то рядом.

Он не будет спрашивать у тебя разрешения, нажать ли ему на курок.

Лев ШЛОСБЕРГ

Источник: Псковская Лента Новостей

Как и куда едет «крыша» России

Сегодня в сети нашёл несколько замечательнейших текстов о деградации властной российской элиты, два из которых помещаю у себя, на третий даю ссылку. Первый текст — это пост Сергея Шелина «Слагаемые госпомешательства» с предисловием А. Мальгина (у меня выделено курсивом):

Персональная власть создала вокруг себя вакуум

О том, что наш президент в последние годы демонстрирует признаки психического нездоровья, кто только не писал. Это уже даже зарубежные лидеры стали замечать. Но объяснять стремительную деградацию власти и в целом общества хорошей русской поговоркой "каков поп - таков и приход" было бы упрощением. Мне кажется, хороший краткий анализ того, что происходит сейчас в России, дал обозреватель агентства "Росбал" Сергей Шелин. Так получилось, что у меня до сей поры остались знакомые и в Совете Федерации, и в Госдуме, не говоря о руководстве федеральных каналов. То, что они рассказывают в приватных беседах, совпадает с тем, что пишет Шелин. То есть для меня это не гипотеза, а, увы, печальная реальность.

«Решение воевать с Украиной еще несколько лет назад было невозможным. Но оно делалось все более вероятным по мере того, как в российской властной системе подавлялось все рациональное и поднималось все худшее, что было в ней заложено.

Внутренние мотивы, побудившие Владимира Путина вмешаться в дела Украины, находятся вне моей компетенции. А вот атмосфера, в которой он принимал решения, вполне познаваема. Наша система созрела именно для таких акций.

На днях в разговоре с коллегами-журналистами, работающими в Госдуме, мы сошлись на мысли: что-то финальное чувствуется в этом нашем парламенте шестого созыва. Раньше депутаты вели себя совсем не так. Даже будучи пешками, они исходили из того, что их труд, быт и политические позиции направляются какой-то осмысленной рукой и подлежат долгосрочному планированию. Теперь этого нет и в помине. Они понятия не имеют, что им придется делать даже через минуту.

Это только кажется, что "сенаторы", мгновенно собранные и мгновенно утвердившие ввод войск на Украину, совершили что-то необычное. Их думские коллеги только так теперь и работают. Нижняя палата захлебывается, штампуя охранительные законопроекты, которыми фонтанирует кремлевская администрация. На каждую вновь возникшую проблему, неприятность и даже просто на гипотезу о возможности каких-то неприятностей там отвечают сочинением очередного закона. Перелагать это буйство страстей на юридический язык, заботиться о связности законодательства, приглядываться к тому, каким порядком новейшие карательные меры сочетаются с теми, что были узаконены еще вчера, просто нет времени. Депутаты принимают законы, не успев их прочитать, а часто даже не успев подержать в руках. И эта истерика не исключение, а правило. Таков стиль, обретенный сейчас всей нашей властной машиной. 

Говорят: автократия. Но автократия обычно живет не в вакууме. Она окружена управляющими структурами, опирается на верхние классы и вообще любит порядок и по-своему старается его насаждать. В нулевые годы, в эпоху так называемой путинской стабильности, все примерно так и было.

Именно поэтому в 2004-м первое свержение Януковича, ненадолго занявшего тогда киевское президентское кресло, никак не могло привести к войне с Украиной. Российская управленческая махина была просто не приспособлена к таким авантюрам. Сейчас все наоборот. Махины больше нет. Персональная власть создала вокруг себя вакуум и сеет беспорядок.

Никакого руководящего класса, никакой номенклатуры больше не существует. Есть масса перепуганных исполнителей верхнего звена, положение которых ничем не гарантировано, и которые не имеют ни возможности, ни способности организованно высказать свою волю. При советской власти был ЦК, регулярно собиравшийся на пленумы. При Ельцине в верхней палате заседали губернаторы. А сегодня запросто протаскивается очередная муниципальная "реформа", переворачивающая всю систему вверх дном, перетасовывающая сотни тысяч начальственных должностей, а кровно заинтересованные начальствующие лица не решаются даже пикнуть.

Разумеется, привилегированное сословие в большинстве своем вовсе не хочет украинской войны, ссоры с внешним миром и государственной изоляции. Оно боится всего этого. Но еще сильнее оно боится поднять свой голос. За последние несколько лет этих людей полностью дезорганизовали, заставили под предлогом борьбы с коррупцией в их рядах замаскировать свои западные активы и привили панический страх оказаться заподозренными в "антипатриотизме".

Все системные структуры превращены в муляжи, несистемные – в маргиналов. Поэтому непоказное обсуждение любой проблемы на высших руководящих уровнях больше не может состояться в принципе. В числе сломанных, деморализованных или переродившихся в лакеев — и все околовластные экспертные структуры. Принятие глобальных решений теперь вообще не включает анализ вопроса профессионалами. О том, например, что вторжение в Крым, не говоря о Восточной Украине, влечет за собой принципиально иные последствия, чем операция в Южной Осетии, уже просто некому сказать. Путин может спонтанно принять абсолютно любое решение, и его сразу же кинутся исполнять. Некоторое смятение наступает только тогда, когда последствия уже налицо и могут быть необратимыми.

Мотором нынешнего государственного помешательства служит пропагандистская истерия, поднятая до высот сталинской эпохи. Утешительно говорили, что это, мол, понарошку. Что истерия — лишь рабочий инструмент, помогающий в решении конкретных управленческих задач. Но рано или поздно пропагандистские мифы полностью овладевают и теми, кто думал, что просто их использует. Именно это сейчас и случилось.

Кроме внутренних слагаемых, у происходящего есть и внешние. Говорят, что Путин презирает Обаму. Не знаю, так ли это, но в его координатах Обама – образцовый слабак, который во всех международных спорах обязательно пасует и всегда терпит неудачу. А знакомство с прочими западными лидерами вполне могло убедить российского президента в том, что они боятся конфликтов, имеют личные интересы, и к каждому из них можно найти подход.

Правда, когда на мировой арене настает настоящий кризис, то личные качества отдельно взятых правителей отступают на второй план. События выходят из-под чьего-либо контроля и идут лавиной. Но Путин с начала двухтысячных не был свидетелем таких кризисов и, возможно, просто не чувствует опасности.

Всех опасностей не чувствуют и широкие массы в нашей стране. Ни рядовые люди, ни люди интеллектуальных занятий как-то не догадывались заранее, как близко было от киевской революции до крымской операции, хотя угроза этого уже месяц назад была довольно очевидной.

Также и теперь наше общество — и в лице своего большинства, которое вяло одобряет, и в лице меньшинства, которое громко протестует – не столько осмысляет события, сколько пребывает в растерянности. И только одно можно сказать довольно уверенно. Большинство сограждан совершенно не готовы пережить большие испытания по неочевидному поводу. Честно сказать, только на то и надежда, что это успеют почувствовать в Кремле».

Сергей Шелин

Второй текст от Тони Самсоновой — «Время предельной ясности»:

Во времена Суркова, то есть еще недавно, черного и белого не было, только оттенки. И про каждого человека надо было гадать: он скорее циник или искренний и идеалист? 

Ярослав Кузьминов организовал публичную дискуссию в стенах ВШЭ с Навальным по поводу редакции закона о Госзакупках. Потому что он циник и понимает, что в публичной дискуссии Навального победит на его же поле? Потому что Ярослав Кузьминов понимает, что с его скоростью мысли и его умом он любого уделает в публичной дискуссии? Или потому, что он идеалист и считает, что если есть возможность и необходимость общественной дискуссии, то ее надо вести? Я верила и в ум, и в то, что Кузьминов – идеалист. 

В то время циников и идеалистов было сложно отличить друг от друга. Время оттенков лукавства утомляло. Мы ждали времени предельной ясности. Все мои интервью с «приличными публичными людьми» и претендующими на приличность были попыткой найти тот вопрос, в котором их позиция не будет свободной и в котором они не смогут говорить то, что думают, а будут говорить то, что правильно. Или не говорить вовсе. Тогда вопросы о политических взглядах публичные люди не могли обсуждать публично. 

 А. Самсонова: Александр, вы за «Единую Россию» или против «Единой России»? 

А. Будберг: Это интимный вопрос. 

Говорили, что сурковский высоколобый постмодерн – большая удача для свободных людей. И лучше, чтобы были системные либералы, люди, захаживающие в Кремль и получающие оттуда инструкции, но все же имеющие возможность, сохраняя позиции и должности, говорить иногда то, что думают. 

А. Самсонова: А с администрацией президента журналисту, в принципе, допустимо о чем-то разговаривать и иметь деловые отношения?

Н. Сванидзе: Изображать из себя во взрослом состоянии девичью невинность, работать больше двадцати лет на государственном канале и утверждать, что я совсем не сотрудничаю с властью, было бы просто нелепо. 

Постмодерн кончился. Началось время предельной ясности. Ярослав Кузьминов дает интервью журналистам газеты «Ведомости». Большой стол, он на привычном месте у края. Во времена полутонов я как-то убила два часа его времени, сидя напротив, пытаясь его поймать на лукавстве. Искала те вопросы, в которых он не может говорить откровенно. Безрезультатно, он думает в четыре раза быстрее меня и вопросы мои знает наперед. Тогда ничего не получилось, а теперь уже не нужны эти попытки. Ректор Высшей школы экономики готов объяснять, почему Россия должна наращивать расходы на оборону.

Я. Кузьминов: Все в большей степени (в мире) реализуется право сильного, и я понимаю руководителей государства, которые считают, что Россия просто не имеет права в этой ситуации быть слабой. Нам не нужна была бы такого рода инвестиция, если бы нас воспринимали как своих, проблема в том, что нас не воспринимают как своих…

…Эхо того, что Россия – это бывший Советский Союз, и как бывший Советский Союз ее надо притеснять и вытеснять, а лучше, чтобы она вообще грохнулась – это очень глубоко сидит. 

Ловушка системного либерализма: пока режим терпит твое существование, ты волен говорить, что думаешь. Но вынужден менять риторику и трансформироваться вместе с системой. 

Из точки А в точку B вышел Владимир Путин. 

Владимир Путин, 1996 год: 

«Нам всем кажется, что если навести порядок жесткой рукой, то всем нам станет хорошо. Но эта комфортность быстро пройдет, потому что эта твердая рука начнет нас очень быстро душить. Только в условиях демократической системы, когда сотрудники правоохранительных органов знают, что в любой момент может произойти смена политического режима и руководства страны и с них спросят: а как вы выполняли законы той страны, в которой вы живете? И что вы делали с гражданами, в отношении которых у вас есть властные полномочия?»

Пока Путин шел из точки А, в которой ему приходилось говорить о необходимости демократии, в точку В, где он смог наконец говорить о том, что России нужен жесткий порядок и Россию нужно уважать, он становился все свободнее и свободнее. 

Наконец он может позволить себе говорить не то, что диктует дух времени, а то, что он искренне думает. 

Владимир Путин добился возможности говорить все, что считает нужным; Ярослав Кузьминов все это время шел в обратном направлении. 

Мне было бы приятнее слушать искренние речи Кузьминова, а не Путина. Но не мне выбирать.

И последняя ссылка: «Признаки кризиса компетентности» (ласковое такое название).