Научись онтокритике, чтобы перенаучиться жить

Неграмотными в 21-м веке будут не те, кто не могут читать и писать, а те, кто не смогут научаться, от(раз)учаться и перенаучаться. Элвин Тоффлер

Поиск по этому блогу

2012-07-27

Унылая диктатура безответственности

В этой статье мне очень понравились аналогии и образы как средства воздействия на читателей. При этом, как мне кажется, они достаточно точно отражают состояние российской власти.

ПОЛИТ.РУ: Кремль: игра «от обороны»

Автор > Владимир Пастухов
Кремль: игра «от обороны»
21 июля 2012, 13:14
Адрес > http://polit.ru/article/2012/07/21/defence/

Режим скончается неожиданно и скоропостижно. Никто не успеет предсказать катастрофу, политические оракулы будут посрамлены, а те, кто ткнул пальцем в небо, вознесутся к славе. Трест лопнет от внутреннего напряжения, возможно — на фоне кризиса, но не в прямой связи с ним. Однажды утром Россия проснется другой.

В принципе Кремль решает сегодня в политике сугубо футбольную задачку — как из группы избалованных и думающих исключительно о гонораре игроков создать команду звезд на деньги «Газпрома». Но для футболистов можно хотя бы пригласить Капелло, а кремлевского тренера поменять нельзя.

Параметры нового политического курса определились на удивление быстро. Это — игра от обороны. Власть больше не претендует на лидерство. Она сосредоточена на удержании позиций. Она знает, что не способна на большее и в глубине души признает, что играет с противником, превосходящим ее по классу. Она рассчитывает на то, что в политике, как и в футболе, «организация бьет класс». Впрочем, эта формула Лобановского имеет свои пределы истинности.

Под стать стратегии и тактика. Она стала незамысловатой. Репрессии из вспомогательного средства постепенно превращаются в основной, а в перспективе и единственный политический инструмент. Подавление инакомыслия, манипуляция сознанием, провокации, подкуп и безудержное использование административного ресурса, — вот, собственно, и весь арсенал доступных сегодня власти средств политической борьбы. Для длительного успеха — слишком скудный запас. Не хватает позитива.

У игры от обороны есть свой предел. Не забивая голов, можно, конечно не проиграть, но нельзя и выиграть. Если не забиваешь ты, забивают тебе.

Рано или поздно найдется тот, кто прошьет эту оборону, и тогда одного единственного мяча будет достаточно, потому что ответный удар власть нанести уже не успеет.

Оборонительная стратегия накладывает на политический курс Кремля ряд ограничений, которые в долгосрочной перспективе делают этот курс нежизнеспособным. Как не бегай, а за пределы очерченного этими ограничениями политического поля не выскочишь.

Во-первых, происходит консолидация во власти реакционных элементов при одновременном выдавливании из нее даже лояльных Кремлю «политических диссидентов». В результате исчезает не только нападение, но и полузащита. Собственно, в поле играть уже некому, все политические игроки сгрудились у Спасских ворот, и даже норовят проскочить внутрь вместо мяча.

Во-вторых, постепенно исчезает «средняя линия» с ее политическими полутонами и диспетчерами игры. Сурков и Кудрин отправлены на скамейку запасных. Приходит время Володиных и Рогозиных. Одновременно исчезает «системная оппозиция», она сливается с властью, уже не стесняясь откровенно демонстрировать, что является лишь марионеткой Кремля. Игровое поле в результате становится не зеленым, а черно-белым.

В-третьих, резко падает моральный дух команды. Точнее, ее моральный уровень. Власть становится прибежищем исключительно для авантюристов, карьеристов и людей с расшатанной нравственностью. Они стекаются во власть как вода в воронку. Конечно, ни одна политическая команда не обходится без «своих сукиных детей», но все-таки команда не может состоять только из них одних.

В-четвертых, играть матч приходится практически без замен. Кремль страдает «синдромом Магнитского». Как бы не «фолили» игроки, какой бы чудовищный урон не наносили они авторитету команды, «главный тренер» не может заменить ни одного из них. Потому что он знает — удалишь с поля одного, все остальные больше на поле не выйдут.

Неизбежным следствием такой игры является деградация «вертикали власти», разложение бюрократии. «Синдром Магнитского», помноженный на масштабы огромной страны, порождает аппаратный паралич, когда уже никого и ни за что нельзя уволить в принципе (жертвы «внутриклановых разборок» не в счет).

Тотальная безответственность является платой за тотальную безнаказанность.

Русская государственная машина давно уже стала неуправляемой. Она не катится под откос только потому, что движется по инерции в глубокой колее. Но она не способна реагировать адекватно на нестандартную и, тем более, аварийную ситуацию. Это делает режим крайне уязвимым. Система просто обречена совершить ошибку в критический момент. Остается лишь ждать этого момента.

Принято считать, что власть обязательно споткнется на кризисе, что материальные испытания заставят «пассажиров» взбунтоваться, что Кремль, справившийся с «рассерженными горожанами», не выдержит давления «обозленных крестьян». Мне кажется, что важность мирового экономического кризиса для судьбы русской власти несколько переоценена. Он, конечно, внесет свою лепту, но, возможно, не решающую. Потому что к давлению (любому) власть как раз и готовится. Поэтому и играет от обороны.

Власть споткнется не о то, к чему можно приготовиться, а о то, что невозможно предсказать. Непрерывное усложнение управленческих задач при одновременной потере способности решать простейшие задачи приведет к тому, что какое-то неожиданное, нестандартное событие вызовет полный ступор у этой закованной в броню машины, и она начнет разрушаться изнутри на глазах изумленной публики, поверившей было, что дракон бессмертен.

Трудно сказать, что это будет — масштабная техногенная катастрофа наподобие Чернобыля или стихийное бедствие (ох, не вовремя ушел Шойгу), вышедший из-под контроля этнический конфликт или вообще какой-нибудь получивший резонанс флешмоб? Так или иначе, произойдет «лавинообразное нарастание аварийной ситуации», после которого случается то самое знаменитое русское «от любви до ненависти один шаг».

Жесткие системы не гнутся, а ломаются. И, пока они не сломались, они кажутся безупречно надежными. Кремлевская оборона сегодня рассеяла и дезорганизовала нападение оппозиции. Кажется, все проходы перекрыты, и к каждому чужому игроку приставлен персональный опекун. Противник в замешательстве мечется по полю, не зная, как протиснуться через эти железные заслоны. Но это только до того момента, пока противник не научиться забрасывать мяч через голову защиты.

Конечно, можно рассчитывать на то, что это случится очень нескоро. Ждали же, в конце концов, противники большевизма своего часа семьдесят лет, почему бы и противникам нынешнего режима столько же лет не подождать? Проблема состоит в том, что нынешняя команда играет на другом стадионе — не дома, а в гостях. Дело не столько в самой власти, сколько в среде ее обитания.

Сделаю здесь краткое отступление. Однажды на Галапагосах я был неприятно удивлен схожестью реликтовых игуан с динозаврами. Я спросил у местного биолога: «Могут ли эти страшилища вырасти в огромных монстров?» Ответ состоял в том, что биологически к этому нет никаких препятствий. Просто условия сейчас для них на планете неблагоприятные (еды не хватает, воздух неподходящий, и т.д.). А в неблагоприятных условиях выживают преимущественно мелкие твари.

Так и с нынешней властью. По сути своей она тоталитарна, и никакой «онтологической» разницы между режимом сегодняшним и советским режимом нет. Потенциально кремлевская команда могла бы легко перейти от малого террора к большому, потому что никаких внутренних сдерживающих факторов у нее не существует. Не делает она это лишь потому, что внешние условия не очень подходящие — публика на трибунах сильно другая, чем в 1937 году.

Это «унылая диктатура», которая не залила страну кровью не потому, что не хочет, а потому, что не может — боится.

Поэтому мы вынуждены будем досматривать скучный матч, результат которого известен заранее. В дополнительное время (третий тайм, простите — срок) Кремль, прижавшись к воротам, будет остервенело лупить по ногам игроков противника, пока не прозвучит свисток истории. Играя в такую политику, можно выйти из группы, но нельзя дойти до финала...

2012-07-24

Об оскорблении верующих и религии: два примера критического мышления

Публикую здесь два текста, которые связаны прежде всего тем, что это примеры применения критического мышления к конкретным проблемам. Их также связывает то, что они посвящены религии и попали мне на глаза в один и тот же день. Обращаю внимание, что в дискуссии западных скептиков подняты некоторые важные вопросы о границах критического мышления. Я считаю, что критическое (умелое, высокоорганизованное) мышление не может иметь границ, иначе получается абсурдная ситуация, когда мы в отношении чего-то сознательно отключаем свои самые лучшие способности и инструменты и переключаемся в опасное состояние бездумности и слепой веры (я не имею в виду состояния отдыха, наслаждения природой, искусством или дружеской болтовнёй).

Итак, первый текст из ленты Facebook, комментарий к делу Pussy Riot:
альфред кох от Олега Кашина
Вот пытаюсь честно увидеть оскорбление Христа. И не вижу. Вижу оскорбление Путина. Вижу оскорбление обряда и обычая. Но при чем тут Христос? Он не завещал нам эти обычаи и обряды. Нигде в Новом Завете они не описаны. Это придумали люди. Такие же как ты и я. Только потом назвали их церковными, а значит заповеданными нам Богом. Но это ведь ложь! Люди просто договорились так считать. Не более того. Прямых свидетельств нет. Нет вообще никаких свидетельств о том, что они боговдохновенны. Это выдумки. Есть описания чего-то близкого по форме в Ветхом Завете в обрядах евреев. Но наполнение этих обрядов другое и смысл — другой. И как можно молиться Христу в антураже его гонителей? Тогда уж давайте будем приносить в жертву животных и обрезаться. Не есть свинины. Не работать в субботу. Чего? Куда разбежались? Так не бывает с обрядами: тут играть, тут не играть, тут рыбу заворачивали... Эти обычаи можно уважать. Можно ценить их старину. Можно восхищаться их красотой. Можно даже возмущаться хулиганством этих дур набитых. Но говорить, что они богохульствовали — неверно. Это ложь! Это притянуто за уши и не вызывает сочуствия. Этот пафос — он лишний. Он нелеп и неубедителен. И он злонамерен. Такое ощущение, что человек сам себя накачивает, пытается вызвать в себе злобу на пустом месте. Это не по-христиански. И уж точно Шергунов этого не заслужил. Да, я знаю, что богохульство — страшный грех. Но у дебилок не было хулы на Бога. Не было — и все. И не нужно высасывать из пальца того, чего не было. Наши церковные иерархи пытаются присвоить себе право определять где есть богохульство, а где — нет. А тем самым — они пытаются монополизировать Иисуса Христа. Но он наш общий, а не только их. Или тогда уж пусть нам предъявят очевидные свидетельства того, что они имеют право говорить от его имени. А их, этих свидетельств, — нет! А в Евангелии написано ровно противоположное: никто не может называться учитель! Хватит врать! Мы вам не верим! Христу — верим, а вам — нет. Вы предали Христа! Брегетами, златом, мерседесами-пульманами, квартирами и троюродными сестрами, неотречением от 70-ти лет позорного сотрудничества с коммунистами, неосуждением Зюганова (вот уж прямой богохульник!). Поэтому нет вам веры. А Христу — есть. И всегда будет. И этот нечсастный батюшка, который так распекает Шергунова, сам богохульствует, если поддерживает всех этих кириллок и чаплиных. Нет в них правды. И это все знают. Только молчат. Но грядет новый православный Лютер! Он изгонит эту нечисть из наших храмов. И храм Христа — храм молитвы наречется. А не капищем и не базаром!
 Второй пример:
архив, религия, №33
Верю — не верю
23 июля 2012, 11:44
Главные антиклерикалы современности — Кристофер Хитченс, Дэниел Деннет, Сэм Харрис и Ричард Докинз — собрались вместе, чтобы раз и навсегда выяснить, за что они так не любят религию. Перевод Андрея Бабицкого. Иллюстратор Дрю Моррисон.
Кристофер Хитченс
Журналист, колумнист Vanity Fair, The Atlantic и The Nation, автор книги «Бог не велик: Как религия все отравляет». (Умер 15.12.2011. Материал опубликован в мае 2008 года.)
Дэниел Деннет
Философ, директор Центра когнитивных исследований Университета Тафта, автор книги «Разрушая чары: Религия как естественный феномен».
Сэм Харрис
Писатель, глава фонда The Reason Project, лауреат премии американского ПЕН-клуба, автор книг «Конец веры» и «Письмо к христианской нации».
Ричард Докинз
Эволюционный биолог, профессор Оксфорда и Беркли, автор книг «Иллюзия бога», «Слепой часовщик», «Река, текущая из рая», «Эгоистичный ген».
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Нас всех обвиняют в том, что мы высокомерны и неуважительны по отношению к религиозным людям. Что вы об этом думаете?
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Ха! Меня это изумляет, конечно. Когда я писал свою последнюю книгу, я дал почитать черновики религиозным студентам. Они, разумеется, были страшно оскорблены в лучших чувствах. Тогда я внес кучу правок. Но это не помогло — меня опять обвинили в грубости и агрессивности. И я понял, что это безвыигрышная ситуация. Религии жутко обидчивы: любая критика в их адрес воспринимается как оскорбление. Чуть что, они разыгрывают оскорбленные чувства. Если выбор стоит так: быть грубым или молчать в тряпочку, лучше уж быть грубым.
СЭМ ХАРРИС:  Вот что значит преодолевать табу. Религия существует вне пределов рациональной критики, даже некоторые секуляристы и атеисты так считают. Вроде как оставьте людям их предрассудки, даже если они приносят только вред.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Но если в обществе считается допустимым апеллировать к оскорбленным чувствам, то надо заметить, что нас тоже можно обидеть. Вот, например, женщин забивают камнями, а некоторые люди говорят, что самое большое, чего можно требовать в такой ситуации, — это мораторий.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Это не просто оскорбление, это прямая угроза.
СЭМ ХАРРИС:  Но ты ведь не обижаешься! Ты не воспринимаешь все на свой счет. Тебя просто беспокоит, что такой образ мыслей может далеко завести.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Точно. И эти люди говорят мне, что, сомневаясь в существовании пророка Магомета, я оскорбляю их лучшие чувства. На самом деле, это они меня оскорбляют. Любой нормальный человек должен быть оскорблен предположением, что без сверхъестественной небесной диктатуры мы не смогли бы отличить добро от зла. Если оскорбленные чувства — это позволительный аргумент в споре, то мы тоже имеем полное право его использовать. Не впадая в жалость к себе, конечно. Но я согласен с Дэниелом, что и нас можно обвинить в грубости. То, что мы говорим, обижает религиозных людей до глубины души. Мы, например, отрицаем божественную природу Христа — это их шокирует. Тем хуже для них.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Меня поражает, насколько люди обидчивы, когда речь идет о религии, и как они легко готовы спорить о чем угодно другом, например, о вкусах. Музыкальных предпочтениях или там политических убеждениях. Тут можно говорить вещи куда более грубые — и это вполне нормально. Я даже хотел провести исследование — облить грязью какой-нибудь футбольный клуб или музыкальную группу и посмотреть, как далеко можно зайти, прежде чем люди начнут обижаться. Что еще может вызвать такую болезненную реакцию, как разговоры о религии? Ну разве что сказать кому-нибудь, что он уродлив.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Я думаю, очень важно, что при этом мы — вслед за Софоклом — не испытываем никакой симпатии к богохульству и осквернению святынь. Мы не призываем надругаться над церквями и сжечь все иконы. Так что, по меньшей мере, мы восхищаемся эстетическими достижениями религии.
СЭМ ХАРРИС:  Верно. Еще одна особенность нашего критического отношения состоит в том, что мы обижаем верующих людей, но при этом говорим, что глупо на нас обижаться. Физики же не обижаются, когда их гипотезы оказываются несостоятельными. Так работает разум, стремящийся понять устройство мира. Религии претендуют на то, что они имеют отношение к реальности, но совершенно по-детски агрессивно реагируют на любую критику, причем рефлекторно.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Знаете, нет вежливого способа сказать: вы осознаете, что прожили жизнь впустую? Вы осознаете, что посвятили все ваши усилия прославлению выдуманного существа? Это нельзя сказать, не обидев. Но приходится — потому что они должны чертовски хорошо подумать об этом.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Дэн Баркер (активист американского атеистического движения, бывший проповедник. — Esquire) собирает коллекцию священников, утративших веру, но боящихся признаться в этом, потому что это их работа. Ничего другого они не умеют.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  В молодости я часто спорил с коммунистами. Они уже, в общем, понимали, что Советский Союз сдулся. Многие из них страдали, приносили жертвы, боролись — и очень мужественно — ради лучшей, как им казалось, жизни. Их идеалы померкли, но они уже не могли от них отказаться. Это все равно что признать: они боролись зря. Но если бы кто-нибудь сказал мне тогда: «Как ты можешь говорить такое про Советский Союз? Ты что, не понимаешь, что им больно?» — я бы ответил: «Не смешите мои тапочки!»
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Меня часто ругают за то, что, когда я говорю о религии, я становлюсь грубым и злым... А если бы я говорил все это про фармацевтическую индустрию или нефтяной бизнес, я был бы грубым? Я переступил бы черту? Нет. Я хочу, чтобы к религии относились так же, как к бизнесу.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Интересно, как религия приобрела этот магический статус, которого нет больше ни у кого. Ведь мы все, даже атеисты, склонны его признавать. Какой-то исторический процесс сделал религию иммунной к собственной гиперобидчивости.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  И что удивляет меня больше всего, так это то, что они умудрились привлечь на свою сторону легионы нерелигиозных людей, которые теперь обижаются за них.
СЭМ ХАРРИС:  Я думаю, на этот вопрос есть ответ, который демонстрирует некоторую разницу между мной и вами. Я до сих пор использую слова вроде «духовный» и «мистический» без недоуменно поднятой брови, должен признать, к неудовольствию многих атеистов. Я думаю, существует такой опыт, такие переживания, которые мы привыкли обсуждать только в религиозных терминах. И поскольку мы обсуждаем их только так, они неизбежно смешиваются с предрассудками и используются для оправдания сомнительных метафизических схем. Но люди, конечно же, сталкиваются с необычным опытом. Потому что они съели ЛСД, или потому что они просидели в пещере целый год, или потому что у них так мозги устроены. И такой опыт может быть лучшим днем в чьей-то жизни. Но религия держит монополию на такие вещи, и мы не можем критиковать ее. Получается, что ты вроде как приходишь и портишь чей-то самый лучший день — с его точки зрения, по меньшей мере.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Мне не надо с тобой соглашаться, Сэм, чтобы заметить, что ты говоришь одну очень важную вещь. У религии на самом деле нет монополии на духовный опыт.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Грустно, что люди не доверяют сами себе, когда сталкиваются с каким-то мистическим опытом. Они думают, что он не так хорош, как кажется, если в нем не поучаствовал бог. А он хорош ровно такой, какой есть. Важнее ничего нет. Это лучший момент твоей жизни. Это момент, когда ты забываешь самого себя и становишься лучше, чем когда-нибудь мог бы рассчитывать. Стой и смотри на великолепие природы. И все! Совершенно ничего не изменится от того, что ты скажешь себе: «Ну и ну! И ведь все это сотворил кто-то там, наверху...»
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Нас лишили этого, да?
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Но еще, боюсь, это связано с несовершенством человеческой природы, которой религия предписывает скромность, покорность, даже самоотрицание в некотором смысле. «Я внезапно почувствовал, как Вселенная обступила меня, и осознал, насколько я ничтожен». Да ну! Даже издеваться над такими не хочется.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Знали бы вы, как это раздражает: «Ах, если бы только профессор Деннет имел достаточно смирения, чтобы бла-бла-бла». Смирение! И это мне говорят люди совершенно фантастического высокомерия.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Ага, один говорил: «Не обращайте внимания, я здесь по поручению Всевышнего». Скромненько так, да?
СЭМ ХАРРИС:  Давайте все-таки вернемся к теме предполагаемой самоуверенности ученых. Потому что ведь ничто так не воспитывает смирение, как наука. Ученые, сколько я могу судить, легче всего говорят «я не знаю». Если заговорить с ученым о чем-нибудь, что не является его непосредственной специальностью, он тут же начнет отыгрывать назад: «Я не уверен, но наверняка в этой комнате есть кто-нибудь, кто разбирается в теме лучше меня... Данных пока недостаточно...» В научном разговоре, как нигде, становится очевидна степень нашего невежества.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  На самом деле ученые часто просто изображают скромность, но я понимаю, о чем ты.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Тут штука-то в том, что религиозные люди раз в неделю читают Символ веры, в котором очень точно говорится, во что они верят. Что богов три, а не один. Непорочное зачатие, Иисус, который умер, спустился в... куда он там спустился?.. на три дня и поднялся обратно. Они это все рассказывают в деталях и имеют при этом наглость утверждать, что это мы самоуверенны и это нам незнакомо сомнение.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  И я не думаю, что многие из них позволяют себе задуматься о том, правы ли они. А ведь ученые это делают постоянно. Но в мыслительный репертуар людей религиозных это просто не входит...
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Тут я, пожалуй, с тобой не соглашусь. С религиозными людьми потому и сложно спорить, у них перманентный кризис веры. Есть даже такая молитва: «Верую, Господи, помоги моему неверию». Грэм Грин сказал где-то, что быть католиком — это вызов его неверию. Многие хранят дома два набора книг — «религиозные» и «светские». Я не буду называть это шизофренией, чтобы не быть грубым, но большинство людей, называющих себя верующими, прекрасно осознают все неправдоподобие того, что они говорят. Они не основывают на этом свое поведение, когда идут к врачу, или путешествуют, или еще что-то. И в то же время они с уважением относятся к сомнению. Они даже сомневаются, когда могут себе это позволить.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Да, это интересно. Когда они читают Символ веры, так искренне, это всего лишь мантра, которая помогает им побороть сомнение. Они говорят «верую», потому что на самом деле не веруют.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  И, конечно, им приятно, что другие тоже в это верят. Это как будто подтверждает их правоту.
СЭМ ХАРРИС:  И еще у них есть замечательный циклический аргумент. Когда все строится на предпосылке, что вера в отсутствие доказательств особенно благородна. Это их главная доктрина. Притча о Фоме Неверующем. И вот они начинают с этой посылки, а потом еще добавляют — сколько раз я это слышал, — что сама способность столь многих людей к слепой вере — это уже в некотором смысле доказательство. Тот факт, что мы имеем интуитивное представление о боге — это доказательство его существования. И, конечно, требовать еще каких-то доказательств — оскорбление разума, или соблазн, или еще что-то, от чего следует держаться подальше. Такой вечный двигатель самообмана, который работает уже сам по себе.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Если бы все мы видели воскресение из мертвых, если бы знали, что спасены, мы придерживались бы одной неизменной веры, которая охранялась бы репрессивными методами. Те, кто не верит, рады, что это не так, потому что это было бы ужасно. Но и те, кто верит, этого не хотят, потому что тогда они лишатся мук совести и темной ночи души. Я не ожидал, что мать Тереза окажется атеисткой, но ее письма жутко интересны с этой точки зрения. Она пишет: «Я не могу уверовать в это». Она говорит своим исповедникам: «Я не слышу глас Божий. Я не чувствую его присутствия даже во время мессы, даже во время таинства». Не пустяк, верно? А они ей отвечают: «Это замечательно. Ты страдаешь, ты несешь свой крест. Это твоя голгофа». С этим аргументом невозможно спорить! Чем меньше ты в это веришь, тем больше ты проявляешь свою веру. И эта борьба, темная ночь души, сама по себе доказательство. Нам придется согласиться, что это и впрямь непересекающиеся магистерии. Просто невозможно спорить с таким образом мыслей.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Но мы всегда можем сделать ровно то, что ты делаешь сейчас. Мы можем сказать: «Глядите, какие у них забавные трюки. Циклические аргументы, которые можно приложить к чему угодно». И не надо с ними спорить, надо просто указать, что эти аргументы несостоятельны. Потому что точно так же можно подтвердить что угодно, даже откровенное жульничество. На самом деле, меня восхищает, что те же самые риторические приемы, псевдоаргументы, алогизмы используют профессиональные мошенники. И они тоже пытаются превратить доверие в добродетель. Как только ты демонстрируешь хоть тень подозрения, мошенник тут же обижается, разыгрывает оскорбленное достоинство и напоминает, как здорово верить людям. То есть нет никаких новых трюков, они все были изобретены тысячи лет назад.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Тут надо вспомнить еще один фокус, который абсолютно убеждает меня, что религия — это жульничество. Я имею в виду веру в чудеса. Эти люди говорят, что Эйнштейн чувствовал духовную силу Вселенной, когда он сказал: «Не бывает чудес, мировой порядок не нарушается. И это само по себе чудо». У них хватает на это наглости. Каждый верующий так же критически относится к чужой вере, как мы, атеисты, относимся к его вере. Он легко отвергает мнимые чудеса, замечает все нестыковки в чужой вере. Каждый христианин знает, что Коран просто не может быть словом Создателя, а каждый, кто думает, что это так, просто недостаточно внимательно его читал. Я думаю, на это стоит обратить внимание — это сильный аргумент. Что бы ни испытывали люди во время молитвы, сколь бы возвышенным это ни было, тот факт, что буддисты, индуисты, мусульмане и христиане все испытывают это, доказывает, что это не может быть связано с божественной природой Христа или святостью Корана.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Ну да, ведь есть двадцать тысяч способов попасть на небо.
СЭМ ХАРРИС:  Можно придумать идеологию, которая будет неверна хотя бы уже потому, что ты ее только что придумал, но которая тем не менее будет полезна, если обратить в нее миллиарды людей. Например, можно придумать религию, которая обяжет всех детей постигать науки, и математику, и экономику, и все прочие знания со всем прилежанием, а иначе после смерти их будут мучить семнадцать демонов. Это было бы полезно, гораздо полезнее, чем ислам. И в то же время каковы шансы, что эти семнадцать демонов существуют? Ноль.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Есть еще одно скользкое место — невозможность одинаково разговаривать с умудренными теологами — с одной стороны, и прихожанами, а особенно детьми, — с другой. Думаю, всех нас обвиняли в том, что мы выбираем себе легкие цели и игнорируем профессоров теологии. Я не знаю, как вы, но мне кажется, что профессора теологии сами говорят разные вещи друг другу и прихожанам. Тем они рассказывают про чудеса и все такое....
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Ну, положим, с прихожанами они не говорят. Теология — это как марки коллекционировать. Очень специальная штука, которой мало кто занимается. Они варятся в собственном соку, обсуждают какие-то страшно загадочные подробности, и даже их единоверцы не обращают на них внимания. Что-то, конечно, просачивается за пределы их круга, но это, как правило, версии, адаптированные для массового потребления.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Я говорю не про академических теологов, а про тех епископов и священников, которые нападают на нас за то, что мы воспринимаем текст писания буквально или обвиняем в этом других. «Конечно, мы не считаем Книгу Бытия дословной истиной». И одновременно они читают проповеди про Адама и Еву, как будто те существовали на самом деле. Как будто они могут себе позволить говорить вещи, которые любой мало-мальски образованный человек — и они это знают! — считает вымыслом. Но со своими прихожанами они делают вид, что это правда, и многие прихожане им верят.
СЭМ ХАРРИС:  Интересно, что они никогда не рассказывают, почему они перестали воспринимать Библию дословно. Нас они критикуют за буквализм и считают фундаменталистами, но сами никогда не говорят, почему они не фундаменталисты. Как так вышло? Они потеряли веру в большую часть того, что написано в Библии, благодаря науке и секуляризму. Религия потеряла право ответа на тысячи вопросов, и умеренно религиозные люди считают это триумфом веры. Как будто вера модернизировалась. На самом деле, она была модернизирована извне, и в первую очередь наукой.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Кстати о фундаментализме. Я как-то дискутировал с одним священником англиканской церкви, который говорил, что Ричард и я — такие же фундаменталисты, как те, кто взорвал метро в Лондоне. А я его спрашиваю: «Как вы можете называть своих прихожан паствой? Это же все говорит о вашей религии. Они не овцы». Он ответил: «Знаете, я был священником на Новой Гвинее, так там нет овец. Очень сложно было проповедовать. Но мы скоро разобрались, каких животных они знают, и местный епископ стал называть паству свиньями». И человек, который осознанно совершает такие циничные вещи, говорит, что усомниться в этом — такой же фундаментализм, как взорвать метро. Это в голове не укладывается. Поэтому меня не очень заботит, когда меня обвиняют в презрении к таким людям. Просто выбора не остается. У меня есть чувство юмора, но и ему есть пределы — я не буду молчать только из вежливости.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  А тебе не кажется, что надо различать любителей и профессионалов? Я вполне разделяю твои чувства по отношению к служителям церкви — это их профессиональная жизнь. Они должны знать. Но прихожане ничего знать не должны, это не предполагается. И я с опаской отношусь к высмеиванию чувств прихожан, потому что они как бы передали свое суждение церкви. Мне кажется, мы должны считать ответственными именно священников. Вот, например, креационизм. Если какой-нибудь простак из фундаменталистского прихода считает, что креационизм — правда, потому что священник ему так сказал, я могу это понять. Мы все так или иначе доверяем авторитетам. Мы же не все проверяем. Но вот священник несет ответственность. Надо, в конце концов, хоть иногда думать, что говоришь.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Я верю тому, что ты или Ричард говорите мне, не потому, что я не хочу это проверять. Я не всегда способен это проверить и уверен, что вы из породы джентльменов, которые знают, что говорят. Если бы ты сказал: «Епископ сказал мне это, и поэтому я считаю, что это так», — ты бы только выставил себя посмешищем, и я был бы вынужден тебе это сообщить. Так же, как, общаясь с расистом, я вынужден сказать, что его взгляды отвратительны и я их крайне не одобряю. И снисхождение в данном случае, по-моему, — это удерживаться от конфронтации с людьми по отдельности или вместе. Общественное мнение часто неверно, мнение толпы неверно практически всегда, а мнение религии неверно просто по определению.
СЭМ ХАРРИС:  Я думаю, мы затронули очень важную тему. Это представление об авторитете — потому что религиозные люди часто утверждают, что наука только на том и держится. Мы все полагаемся на авторитет, иначе откуда мы знаем, чему равны космологические константы? Ты знаешь?
РИЧАРД ДОКИНЗ:  На самом деле, когда мы верим физикам на слово, мы полагаем — и у нас есть тому свидетельства, — что физики исследовали вопрос, поставили эксперименты, отправили статью в рецензируемый журнал. Мы полагаем, что они критикуют друг друга и подвергаются критике коллег на семинарах, лекциях и так далее.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  И дело не только в рецензировании, но и в соревновательности. Например, помните, когда доказали большую теорему Ферма? Этот...
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Эндрю Уайлс.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Да, Эндрю Уайлс. Я никогда не пойму его доказательства, но я могу быть уверен, что доказательство верное, потому что...
СЭМ ХАРРИС:  Никто не хотел, чтобы он был первым, да!
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Каждый математик в мире, который был достаточно компетентен, имел сильнейший стимул проверить это доказательство. И уж поверьте мне, если они все завидуют ему, значит уж это доказательство — так доказательство! А в религии ничего такого быть не может.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Как-то меня спросили на лекции, не кажется ли мне, что таинственность квантовой механики ничем не отличается от таинственности Троицы. У Ричарда Фейнмана (нобелевский лауреат по физике, один из основателей квантовой электродинамики. — Esquire) есть такая цитата: «Если вам кажется, что вы понимаете квантовую теорию, значит, вы ее не понимаете». Он признавал, что она крайне таинственна. Но, с другой стороны, предсказания квантовой теории экспериментально подтверждены с такой тщательностью, как если бы мы измерили ширину Северной Америки с точностью до волоса. А тайна Троицы даже и не пытается делать предсказаний, не говоря уж о точных предсказаниях.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Да это и не тайна.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Мне не нравится слово «тайна» в данном контексте. Есть люди, которые любят тайны. Ноам Хомский сказал, что «есть два рода вопросов — головоломки и тайны; головоломки имеют решение, тайны — нет». Я не согласен с этим. Точнее, согласен, но с одним важным различием. В науке нет места тайнам. Есть головоломки, есть трудные головоломки, есть вещи, которые мы не знаем, и есть вещи, которые мы не узнаем никогда, — но они не являются в принципе непостижимыми для человеческого разума.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Я вернусь на секунду к тайнам в физике. Не может ли так быть, что наш мозг как продукт эволюции... Мы же эволюционировали в «среднем» мире, как я это называю, в котором не приходится взаимодействовать с очень маленькими и очень большими расстояниями. У нас нет и не должно быть интуитивного представления о том, что происходит в масштабах квантовой механики, но мы все же можем проверить ее предсказания.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Верно. Ученые создали на протяжении столетий некий набор инструментов — инструментов разума, мышления, математических инструментов, — которые позволяют нам в некоторой степени обойти ограничения наших древних мозгов. Не все можно понять интуитивно, но кое-что можно знать, даже несмотря на то что оно интуитивно недоступно.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Самоуверенный физик сказал бы: «Кому нужна интуиция? У нас есть математика!»
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Мы достаточно легко признаем, что мы многого не знаем. Кажется, Джон Холдейн (английский биолог, один из основоположников современной популяционной генетики, а также синтетической теории эволюции. — Esquire) сказал, что Вселенная не только удивительней, чем мы понимаем, она удивительней, чем мы способны понять. Нас еще ждут великие открытия, и мы многое увидим на своем веку, но нас всегда будет окружать изрядная доля неуверенности. В этом и состоит различие: верующий человек не только утверждает, что бог есть и некий разум управляет Вселенной, но и знает этот разум и способен его читать. Иногда — получать откровения. Ценные указания. И в этом месте каждый здравомыслящий человек должен понимать, когда человек, по его утверждению, знает больше, чем может в принципе знать. Надо сразу сказать: это все неправда. И теизм вылетает уже в первом раунде. И, кстати, им нельзя дать забыть, что они говорили раньше, когда они были достаточно сильны, чтобы говорить что угодно. Вроде того, что это все правда от первого до последнего слова, а если ты в это не веришь — мы тебя убьем. Это может занять некоторое время, но не беспокойся, мы справимся.
СЭМ ХАРРИС:  Да, медленно тебя убьем.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Я имею в виду, что они не были бы так могущественны сейчас, если бы не та давнишняя история.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Верно. И знаешь, Кристофер, то, что ты сейчас сказал, действительно страшно для религиозных людей, для многих из них. Потому что им раньше никто не объяснял, что этот их ход — не по правилам. Так не играют. Их учили всю жизнь, что это вполне допустимо, что можно вести дискуссию на таком уровне. И вдруг мы им отвечаем: «Простите, так в этой игре не ходят».
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Объясни, что ты имеешь в виду, когда говоришь о недопустимых ходах.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Представь, кто-то разыгрывает карту веры. Он говорит: я — христианин, мы, христиане, должны верить в то-то и то-то. И в этот момент, я полагаю, надо вежливо сказать, что в таком случае вам надо выйти из дискуссии, потому что вы только что расписались в своей предвзятости. Если вы не способны отстаивать свою точку зрения — незачем ее проговаривать. Мы не собираемся играть с вами в веру. Если вы готовы играть по принятым правилам — пожалуйста. Но тот факт, что вы взяли свои суждения из священной книги, ничего сам по себе не меняет.
СЭМ ХАРРИС:  Я хотел спросить вас, всех троих. Существует ли хоть один аргумент в пользу веры, хоть один вызов атеизму, который заставил вас хотя бы на секунду задуматься? Так, что у вас не нашлось мгновенного ответа?
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Мне ничего не приходит в голову.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Самое близкое, думаю, это идея о том, что фундаментальные константы нашей вселенной слишком хороши, чтобы быть правдой. Это, безусловно, не предполагает наличия творца, потому что все равно придется объяснять, откуда взялся он. А творец, способный подогнать Вселенную под наше существование, должен быть несравненно сложнее этой Вселенной.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Да, зачем создавать все остальные планеты Солнечной системы безжизненными? Хью Монтефиоре (епископ Бирмингемский, автор десятков книг по теологии, рассчитанных на массового читателя. — Esquire) был в этом хорош; когда-то он был моим другом. Он говорил, что мы должны восхищаться условиями, в которых существует жизнь, потому что эти условия так сложно создать. А я отвечал: хорошо, их действительно сложно создать. Большая часть нашей планеты слишком холодна или слишком горяча для нас. А на других планетах условия и того хуже. И это нам известна только одна планетная система, в которой есть жизнь. Не слишком успешный дизайнер...
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Как-то я спорил с одним очень искушенным биологом, блестящим демонстратором эволюции, который тем не менее верил в бога. Я спросил: «Как вы можете?» Он ответил, что принимает все мои рациональные аргументы, но это вера. А потом он произнес очень значимые для меня слова: «Ведь называют же это верой!» Он сказал это очень решительно, почти агрессивно. И с его точки зрения, он отправил меня в нокдаун. Вы не можете с этим спорить, потому что это вера — он сказал это почти с гордостью.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  О, в Америке это происходит все время. Тебе говорят, что надо прочитать Уильяма Джеймса (американский философ и психолог конца XIX века. — Esquire) и научиться судить о субъективном опыте других (что по определению невозможно). «Если для них это реально, почему ты не можешь это уважать?» Ни в каком другом споре этот аргумент не сработал бы. Однажды я дебатировал с пресвитерианским священником. Я спросил его, поскольку мы говорили о буквальном прочтении Библии, что он думает по поводу открывшихся могил, о которых писал Матфей. Как после распятия все мертвецы восстали, ходили по городу и здоровались с друзьями. Он ответил, что как историк (которым он был по образованию) он склонен в этом сомневаться, но как пресвитерианский священник он в это верит. Я не хотел с ним после этого спорить — он сказал все, что мог сказать. Это ведь распространенное явление, кто-то вроде этого биолога, о котором ты, Ричард, поминал, кто-то, очевидно, достаточно эрудированный, с научным образованием — и ничего не понимающий. Мне кажется, это культурная проблема. Я это понял после одной из своих лекций. Ко мне подошел профессор физики и сказал, что он привел с собой одного из своих студентов — истового христианина. Он сказал мне, что впервые в жизни этого студента кто-то публично оспаривал его религиозные убеждения. И это действительно так — можно выучиться в университете, стать ученым и ни разу за свою жизнь ни с кем не поспорить о вопросах веры. Потому что это табу. И теперь у нас есть инженеры в мусульманских странах, способные собрать атомную бомбу, которые всерьез думают, что можно попасть в рай и наслаждаться там вниманием семидесяти двух вечно девственных гурий.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Я думаю, что поколебать людей в их вере проще, чем кажется. Это же было фактически запрещено до недавнего времени. Мы только начинаем делать это открыто и явно. И главное препятствие на нашем пути — не отсутствие аргументов, а нежелание их использовать. Сложно признаться себе и окружающим, что эти аргументы тебя переубедили, потому что все воспримут это как предательство. Нужно невероятное мужество, чтобы объявить во всеуслышание, что ты отказался от религии. И если мы поможем людям найти в себе мужество, это будет замечательно, пусть даже они в какой-то мере испортят отношения со своими близкими. Мы должны исходить из того, что это возможно.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Да, сложно предположить, что нам это не удастся. В то же время мы все знаем людей, которым удается расщеплять свое сознание — они верят во что-то одно в воскресенье, и совершенно в другое всю оставшуюся неделю. Я даже не думаю, что это аномалия, — нет ни одного повода считать, что расщепленное сознание чем-то плохо.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Ты прав, люди действительно это делают, и делают виртуозно.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Но как можно жить в постоянном противоречии? Как с этим можно жить?
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Как жить? Забывая об этом. Я хочу придумать какое-нибудь звучное выражение или термин, который приходил бы им на память — непрошенным — каждый раз, когда они это делают. И они подумают, что это еще один из этих космических сдвигов, о которых говорят Деннет, Докинз, Хитченс и Харрис. Да, они скажут, что это незаконно, — объяснять им, каким странным делом они заняты.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Не хотелось встревать, но я думаю, что когнитивный диссонанс необходим для выживания. Представьте себе, например, радикального левого. Он думает, что американское правительство — это милитаристская хунта, которая плодит нищету на земле и вторгается в чужие страны, но при этом он практически наверняка платит налоги, отправляет своих детей в школу. Он и на десять процентов не ведет себя так, как будто то, во что он верит, — правда. Отчасти потому, что это просто невозможно. Вот в пятидесятые были люди, которые считали, что президент Эйзенхауэр — коммунист. Вставали такие с утра и знали, что Белым домом управляют из Кремля. И что же? Они жили себе как ни в чем не бывало, хотя ничто не могло поколебать их в их вере. Это для них очень, очень важно, но у них нет способа вести жизнь, сообразную их убеждениям. Поэтому я хотел спросить вас: в чем состоит наша цель? Хотим ли мы на самом деле жить в мире без религий? Что касается меня, то я в этом не уверен. И не уверен, что это вообще возможно, потому что религии плодятся слишком быстро. Как только одна религия побеждена или дискредитирована, на ее место вылезает другая. По каким-то фрейдистским причинам, наверное, страх смерти или что-то подобное.
СЭМ ХАРРИС:  Ты говоришь о вере в сверхъестественное?
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Ну да, о домыслах.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Почему же ты не хочешь, чтобы они исчезли?
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Хотелось ли бы мне, чтобы этот спор закончился и все сказали: «Да, Хитченс победил, сейчас никто в мире не верит в бога»? Я такого вообще не могу себе представить и совершенно не уверен, что именно этого я хочу.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Это просто удивительно. Я не понимаю... То есть я понимаю, почему ты считаешь, что это никогда не произойдет, но я не понимаю, почему ты не хотел бы этого.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Я хочу, чтобы мы были убедительны, а они — снова и снова совершали идиотские ошибки. Но это невозможно, если не с кем спорить.
СЭМ ХАРРИС:  Но это же не только вопрос риторики. Вот, например, террористы-смертники...
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  О, мне было бы не о чем с ними спорить.
СЭМ ХАРРИС:  Вы по-разному оцениваете законность их действий.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Нет, на самом деле это совсем не предмет для спора. Это вопрос выживания. Я хочу, чтобы они были искоренены.
СЭМ ХАРРИС:  Ладно, давай понизим градус. Вот, например, противники исследований стволовых клеток...
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Ты не понял, это просто звериный инстинкт — уничтожить врага, чтобы обеспечить собственное выживание. Мне совершенно не интересно, что они думают. Мы еще не обсуждали ислам, но мне совершенно не интересно, что они думают. Мне интересны только эффективные средства уничтожения террористов.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  То есть у тебя просто закончилось терпение?
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  В чем, кстати, я не нахожу поддержки среди секуляристов. Большинство из них не хотят этой войны. От самой важной битвы они хотят уклониться.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Я думаю, это происходит потому, что мы находим идею ликвидации всех этих людей отвратительной.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Я сказал «искоренение».
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Искоренение?
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Ну да, абсолютное искоренение всех сил джихада. Сидя за этим столом, мы здорово улучшили свои риторические способности.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Давайте поговорим о приоритетах. Если бы мы могли для начала избавиться от вещей самых отвратительных и зловещих, что бы мы сочли локальным триумфом? Какая цель — если бы мы ее достигли — особенно вас обрадовала? Давайте взглянем на ислам и постараемся это сделать максимально реалистично. Есть ли хоть маленькая надежда на реформированный, вменяемый ислам?
РИЧАРД ДОКИНЗ:  А разве дикий ислам — это не недавнее изобретение?
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Смотря что считать недавним...
СЭМ ХАРРИС:  Только до определенной степени. Одно дело, когда в стране просто живет какое-то количество мусульман, другое дело — глобальный исламский халифат, а третье дело — исламская страна, которую какое-то время никто не трогает. Ислам там может быть сколь угодно тоталитарным, но вполне процветающим. Никакого врожденного конфликта между религией и жизнью мы не видим. Самюэль Хантингтон (американский политолог, автор книги «Столкновение цивилизаций» и главный редактор журнала Foreign Affairs. — Esquire) как-то сказал, что у ислама «кровавые границы». Именно на границах исламского мира религия вступает в конфликт с современным укладом жизни. Хотя в истории ислама были моменты, когда мусульмане не бегали по всему свету и не кричали про джихад. Потому что они к тому моменту его уже совершили.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Я с удивлением обнаружил, что во время войн в бывшей Югославии боснийские мусульмане вели себя куда лучше, чем христиане — не важно, католики или православные. Мусульмане там были жертвами в религиозной резне, а не ее зачинщиками, и именно они больше прочих верили в мультикультурализм. А в Сараево мне даже попадались люди, которые называли себя мусульманами-атеистами или мусульманами-секуляристами, что вообще-то невозможно чисто технически. Проблема тут, по-моему, в другом: любая религия по своей природе тоталитарна, потому что она должна стремиться к абсолютному, непререкаемому, бесконечному авторитету. Так просто должно быть. Воля творца абсолютна, ее нельзя ставить под сомнение, и никакие наши соображения на этот счет не важны. И ислам в этом смысле настораживает больше всего. Будучи третьей по счету монотеистической религией, он не отрицает, что слово божие было и раньше. Мусульмане говорят: мы не претендуем на эксклюзивность, но наше слово последнее. Они принимают самые нелепые положения христианства и иудаизма. Авраам с его готовностью принести в жертву сына — прекрасно, непорочное зачатие — замечательно. Приходите к нам, мы тоже во все это верим, но последнее слово все равно за нами. И это смертельно опасно. Мне кажется, что само наше существование на земле несовместимо с таким учением.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Давайте-ка я сыграю адвоката дьявола и постараюсь прояснить нашу позицию на этот счет.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Да я бы и сам с удовольствием говорил бы pro bono дьявола!
СЭМ ХАРРИС:  Все мы тут можем говорить за дьявола, многие наверняка думают, что ровно этим мы и занимаемся. Я вот уверен, что не все, что истинно, стоит того, чтобы о нем говорить и тем более пытаться узнать. По меньшей мере, мы должны допустить возможность того, что существует знание, от которого надо держаться подальше. Если принять эту посылку, то надо будет рассмотреть и следующую возможность: что в глазах многих мусульман мы здесь, на Западе, зашли слишком далеко и открыли ящик Пандоры, который нельзя уже просто закрыть. Я готов испытывать некоторую симпатию к мусульманину, который говорит: «уже поздно что-нибудь с этим делать, но это трагедия, что вы все это узнали, а теперь пытаетесь заставить нас это узнать».
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Мне это кажется совершенно бессмысленным. Ты можешь привести пример знания, которое в принципе нам доступно, но мы должны его избегать? Потому что представить это еще сложнее, чем мир без религии.
СЭМ ХАРРИС:  Я думаю, в теории можно представить себе знание, которое может быть использовано только во зло. Но ты поднял еще одну важную тему. Нам ставят в вину не то, что мы искушаем мусульман и всех прочих своим прогнившим знанием, нам ставят в вину, что мы не способны оценить явления, находящиеся вне пределов компетенции науки. Классическое возражение, которое нам адресуют: докажи, что ты любишь свою жену. Как будто атеисты к этому неспособны! Это нельзя доказать. Ну то есть можно в какой-то мере, но всегда остается какая-то область сакрального, которая недоступна науке, и здравый смысл уступил эту область религии.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  И еще, конечно, искусству, не обязательно даже религиозному.
СЭМ ХАРРИС:  Искусство не всегда справляется с этой задачей. Любовь сложно передать средствами искусства или сострадание... То есть можно в какой-то мере, но мы же не ходим в музей, чтобы узнать, как выглядит сострадание. Атеисты просто не обращают внимания на эти идиотские обвинения в ущербности, но стоило бы относиться к ним серьезнее.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Точно, они все время говорят что-нибудь вроде: «секуляризм никогда не произвел на свет ничего подобного Шартрскому собору. Или картинам Рафаэля. Или музыке...»
СЭМ ХАРРИС:  Баха.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Да, Баха.
СЭМ ХАРРИС:  На это просто возразить. Мы не можем знать, верил ли Микеланджело в бога, потому что, если бы он признался в обратном, его бы убили. И с другой стороны, если бы какая-то светская организация заказала ему фрески — у нас были бы светские фрески.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Мы не знаем, насколько темы росписей Микеланджело зависели от заказчика. Но мысль о том, что при наличии светского заказчика, он бы написал такие же прекрасные светские фрески, не кажется мне очевидной.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Если бы Микеланджело заказали роспись музея науки, неужели он не создал бы что-то столь же прекрасное?
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Мне не просто было бы с этим согласиться.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Правда? А я уверен, что это так.
СЭМ ХАРРИС:  Мы обсуждали чуть раньше, хотелось бы нам видеть церкви пустыми. И мы не пришли к единому мнению, что, по-моему, нормально. Мне хотелось бы видеть другую церковь. Я хотел бы видеть другие обряды, движимые другими идеями. Я уверен, что в нашей жизни есть место святому, хотя и не основанному на вранье. Временами наши противники выглядят чуть ли не мудрее нас. Я имею в виду кого-то вроде Саида Кутба, совершенно сумасшедшего человека, любимого философа Усамы бен Ладена. Он приехал в город Грили, Колорадо, где-то в районе 1950-го и прожил там год. И он заметил, что все американцы вокруг него только и делали, что обсуждали кинозвезд, подстригали зеленые изгороди и завидовали чужим автомобилям. И он подумал, что Америка — или Запад — настолько погрязла в материализме, что ее надо уничтожить. Я не оправдываю его воззрений, но они не на пустом месте возникли. Есть что-то ужасное в том, что занимает наши умы изо дня в день. Есть же разница между тем, о чем мы думаем всерьез, и тем, что просто отвлекает нас от раздумий. Традиционно только религия обращает внимание на это различие.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Я думаю, тут мы с тобой согласимся. Что до того, хочу ли я видеть церкви опустевшими, то, конечно, да. Чего я не хочу, так это чтобы мы перестали читать Библию. Потому что, не зная Библии, невозможно понять другие книги. Нельзя понимать искусство и музыку. По сугубо историческим причинам. Но историю не изменишь, поэтому, даже если ты не ходишь молиться в церковь сам, важно понимать, почему люди молились, и что они в это вкладывали, и что означают те или иные библейские стихи.
СЭМ ХАРРИС:  Только так? Понимать ошибки наших предков?
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Не только понимать. В них можно погружаться, как ты погружаешься в художественные книги.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Но ты абсолютно уверен, что хочешь, чтобы церкви опустели? Ты не можешь себе представить множество церквей... как бы стерилизованных церквей. У которых есть ритуалы, и таинства, и общие цели... где бы пели песни и совершали обряды, но без всякого иррационального начала?
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Куда собирались бы на похороны и свадьбы?
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  У меня вообще-то и не было никогда особого искушения пойти в церковь из-за одной маленькой вроде бы вещи: там используют Новую Английскую Библию вместо Библии короля Иакова. Они же фактически выбросили...
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Всю поэзию, да...
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Ну да, отбросили жемчужину, дороже всех сокровищ их страны, как говорится. Они же сами совершенно не понимают, чем обладают. Это ужасно. Если я был бы католиком и планировал свои похороны, я бы точно хотел латинскую мессу. Это уж точно.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Тут еще вот что важно. Когда разбираешь слова, сразу понимаешь, какая чушь там написана, поэтому служба на латыни звучит гораздо заманчивее. Как насекомое покровительственной окраски. А как только текст переводится на английский, тем более на современный английский, все сразу становится ясно.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  На самом деле, за это мы им должны быть страшно благодарны. Ведь это сделали не мы, а они сами. И шиитские мечети, кстати, тоже совсем не мы взрываем. У нас вообще врожденное отторжение богохульства и надругательства над святынями. Пусть праведники уничтожают церкви, палят синагоги и взрывают мечети друг друга... Как-то во время одной из «религиозных» дискуссий, в которой мы участвовали с Ричардом, меня спросили: «А как же старые добрые готические башенки и все такое прочее? Вы и это отрицаете?» Но я же совсем не против старых добрых готических башенок. Мне они страшно интересны. Я, например, написал целую большую книгу про Парфенон и совершенно уверен, что любому человеку просто необходимо съездить и на него посмотреть. Парфенон нужно тщательно изучать, про него нужно писать, но это не значит, что все должны стать адептами культа Афины Паллады. Который, между прочим, вполне мог подразумевать человеческие жертвоприношения, что можно увидеть на прекрасном скульптурном фризе этого самого Парфенона. Да и сам по себе афинский империализм, даже при Перикле, был, вообще-то говоря, далек от идеала. Другими словами, нам нужно создать большой культурный проект по сохранению художественной и эстетической составляющих религии и дискредитации ее сверхъестественной составляющей.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Я думаю, что в первую очередь надо осознавать все зло, которое было заложено в этих постройках. Мы не можем сочувственно относиться ни к тому, во что верили ацтеки, ни к тому, что они делали, но мы вполне можем позволить себе восхищаться их архитектурой и их культурным наследием.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Я как-то участвовал в радиопрограмме под названием «Музыка необитаемого острова», и там надо было выбрать шесть записей, которые я взял бы с собой на необитаемый остров. И одна из вещей, которые я выбрал, была ария из «Страстей по Матфею» Баха, Mache dich, mein Herze, rein («Сердцу очищенья час...». — Esquire). Это прекрасная ария, и она только выигрывает от того, что ты понимаешь, о чем речь. Точно так же мы читаем художественные тексты. Можно полностью погрузиться в роман, быть тронутым до слез, но при этом никто не скажет, что надо верить всему, что там написано.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Однажды епископ Дублинский читал проповедь против Свифта. Он сказал, что прочел все «Путешествия Гулливера» от начала до конца и не поверил ни единому слову! Вот первоисточник этой идеи. Мы не вандалы, конечно, но многие люди воспринимают нас именно так. И если я на секунду готов принять всерьез хоть какую-то критику этих людей, то только эту. Что в нашем мире будет только сталь и бетон...
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  ...и не будет ни Рождества, ни ханукальной меноры...
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Тот, кто это говорит, не читал наших книг.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  Когда я участвую в каких-нибудь дебатах, я всегда говорю, что Оливер Кромвель срубил все елки и запретил праздновать Рождество. Именно пуритане, предки американских религиозных фундаменталистов, говорили, что Рождество — это святотатство. Можно по крайней мере уважать собственные традиции? Оливер Кромвель, конечно, был великий человек, и в других вещах тоже. А Рождество — это же языческий праздник.
СЭМ ХАРРИС:  У нас все было в елочной хвое на прошлое Рождество.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  И я не имею ничего против рождественских елок.
КРИСТОФЕР ХИТЧЕНС:  В конце концов, это просто старинная скандинавская вечеринка, которая устраивается каждый год по поводу солнцестояния. Почему бы и нет? Я вот, например, люблю солнцестояние не меньше, чем любой другой праздник.
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Мы устраиваем рождественскую вечеринку каждый год и поем песни, и религиозные тоже.
РИЧАРД ДОКИНЗ:  Да, почему бы и нет?
ДЭНИЕЛ ДЕННЕТ:  Это же просто здорово. Замечательная сказка. И вовсе не надо быть верующим, чтобы ей наслаждаться.

Pussy Riot замахнулись на «святое» — связь церкви с государством | Пусистерия

ПОЛИТ.РУ: Пусистерия
Автор → Владимир Пастухов
Пусистерия
05 июля 2012, 19:13
Сюжет → Дело Pussy Riot

Я не имею привычки возвращаться к напечатанному, но количество и эмоциональность откликов на все публикации, в которых прямо или косвенно затрагивается религиозная тематика, в особенности, в контексте скандала в ХХС, заставило меня изменить привычке. Эта статья — своего рода послесловие к комментариям, которые я внимательно прочитал.

Чем дольше длится история с Pussy Riot, тем очевидней становится, что их хулиганская выходка была лишь спусковым крючком для скандала, но вовсе не его причиной. Корни «пусистерии» спрятаны где-то глубоко в искореженном национальном подсознании. Девчонки наступили на грабли, под которыми лежала противотанковая мина. В результате раздался взрыв такой оглушительной силы, что про само пение все быстро забыли.

И для тех, кто «за», и для тех, кто «против», уже практически не имеет значения, кто, что и где спел. Реакция на арест участниц группы оказалась беспрецедентной. Достаточно сказать, что ни Ходорковский при жизни, ни Магнитский после смерти за годы не собрали и десятой доли того «сочувствия», которое за несколько месяцев без всяких видимых усилий обрели скандальные панкерши. Правда, в бесовщине Ходорковского с Магнитским тоже не обвиняли.

Это значит, что выходка Pussy Riot угодила точно в оголенный общественный нерв, любое прикосновение к которому вызывает судорожную и крайне болезненную реакцию.

Они пели наобум, а попали в солнечное сплетение национальных и религиозных комплексов. Россия задохнулась от гнева и стыда одновременно. Ну что ж, их стоит поблагодарить хотя бы за то, что они помогли нам нащупать болевую точку.

Пробуждение национальной совести

И единодушная поддержка образованного класса, и оголтелая агрессия, с которой официальная Церковь и ведомая ею власть обрушились на Pussy Riot, с моей точки зрения, свидетельствуют о неких подавленных инстинктах, которые рвутся наружу из недр современного российского подсознания. С такой одержимостью обычно пытаются заглушить голос совести.

Сегодня ложью пронизаны буквально все стороны жизни русского общества. Нравственный релятивизм и правовой нигилизм стремительно разрушают общественные и государственные устои. Но при этом в глубине души, в тайниках подсознания народ сохраняет отвлеченное представление о нравственном идеале — образ правды.

Как бы ни была поверхностна христианизация русского народа, как бы ни была она искромсана догматизмом православия, она не могла пройти даром и совсем не оставить следов в народном характере.

Стремление народа к правде и неспособность жить по правде – вот тот сквозной нравственный конфликт, который проходит через всю русскую историю, то затухая, то разгораясь пожаром. И сегодня, кому — Евангелие, а кому — Моральный кодекс строителя коммунизма — стучат в висок: так жить нельзя.

Российское общественное сознание депрессивно. Для него характерны «нравственная неуравновешенность и озабоченность». Людьми овладело чувство фаталистической обреченности, неизбежности и неотвратимости наказания. Все чаще приходится становиться свидетелем фантастических сцен. Крутые олигархи, «отцы нации», сидя на заседании какого-нибудь подкомитета в Сенате США, тихо говорят друг с другом о том, как же достала их российская коррупция. Руководитель ФСБ жалуется приятелю-банкиру на то, что буквально все прогнило. А решала из МВД негодует по поводу цинизма «ментов», по поручению которых он «перетирает» проблему. Что уж говорить о простых гражданах.

И поэтому, хотя люди по инерции ругают власть, постепенно их внимание переключается на самих себя. Они чувствуют, что между критикуемой ими властью и ими самими есть какое-то родство, что уродства власти есть отчасти их собственные уродства. Приходит осознание того, что власть не делает ничего такого, чего не делало бы само общество. Масштаб бывает разный, но суть от этого не меняется.

РПЦ как «естественная монополия»

Волей-неволей людям сегодня приходится все чаще задумываться о том, кто они есть, почему они такие, какие есть, и что с ними будет, если они и дальше останутся такими же. Все эти вопросы устремлены в бесконечность. А бесконечность, как известно, — территория веры. Таким образом, пробуждение совести неизбежно толкает часть российского общества на поиски веры. Один такого рода правдолюбец представляет сегодня для стабильности власти большую угрозу, чем десяток оппозиционных партий.

Но правдолюбцы и вероискатели встречают неожиданное препятствие: выясняется, что в России существует государственная монополия на веру. Она кажется современнику такой же естественной, как монополия «Газпрома» на добычу и продажу газа. Государство передает «лицензию» на «правильную веру» отобранным им религиозным корпорациям, в первую очередь — РПЦ. Свободной веры для «частного потребления» в России практически не осталось.

Такое положение вещей сложилось исторически. Очень давно православие, как позднее и коммунизм, было в России национализировано. Уже к середине XIX века православие переродилось в суррогатную религию, больше похожую на государственную идеологию. Такой — то ли религией, то ли идеологией —православие оставалось и во времена советской власти, хотя и было оно загнано в резервацию.

Но, как только появился шанс из этой резервации выбраться, православие рвануло наружу и заняло все свободное духовное пространство, не без удовольствия расправившись с бывшим конкурентом и захватив его «рынки». Потеряв возможность ходить на партсобрания, привыкший к идеологической опеке обыватель потянулся в церковь. Такого прихожанина там приняли с распростертыми объятиями.

Политический вопрос

Подлинно христианского в официальном православии сегодня немного. Ну, хотя бы потому, что христианство по сути своей не может быть национальной религией. Зато у русского православия есть совершенно иная миссия, значение которой зачастую недооценивается, — оно является идеологическим основанием российской государственности. Поэтому отношение к православию в России —вопрос не столько религиозный, сколько политический.

На этом и «погорели» Pussy Riot.

Если бы речь действительно шла о «покушении» на чувства верующих, то в сегодняшней безбожной России на акцию в ХХС вообще никто не обратил бы внимания. По всей стране горят храмы, убивают священников, воруют иконы, и никто до сих пор не шелохнулся. Киркоров поет в храме на крестинах дочери, рожденной от суррогатной матери, и все истово верующие умиляются. Но Pussy Riot замахнулись на «святое» — связь церкви с государством, и поэтому их поступок квалифицировали как покушение на основы конституционного строя.

По сути, арестанткам предъявлено обвинение в измене Родине, скрытое за двумя юридическими «фальш-панелями». Получается даже смешно — обвинением в хулиганстве прикрывают обвинение в богохульстве, а обвинением в богохульстве прикрывают обвинение в подрывной деятельности.

Но по сути — это чисто политический процесс. У него гораздо больше общего с судом над каким-нибудь Троцкистско-зиновьевским блоком, чем со средневековой охотой на ведьм.

Власть рассматривает Pussy Riot как «бунтовщиц похуже Пугачева». Они не только проходят по одному разряду с организаторами митингов, но вызывают даже большую озабоченность Кремля, ибо покусились на то, что сама власть считает собственной основой. Их называют врагами веры, но считают врагами народа. Я уверен, что в реальности ими занимаются ребята из управления «Э» — это по их профилю.

Конец церковной истории

Pussy Riot перевернули очень важную страницу в русской истории. РПЦ, благодаря их выходке, стала объектом критики в самых широких общественных кругах. С обсуждения очень многих тем снято табу самоцензуры. Более того, я почти не сомневаюсь в том, что и внутри церкви эти события породят немалое брожение.

Как бы ни сложилась судьба арестанток, нападки на церковь будут и дальше продолжаться. Это замкнутый круг.

Пробуждающаяся совесть будет рождать потребность в вере. Поиски веры будут наталкиваться на церковную монополию. Церковь встанет на защиту «истинной веры». Реализовывать ее будет поручено государству. Государственные репрессии вызовут новые угрызения совести.

В результате через несколько лет в России будет такой «Pussy Riot», что сегодняшнее пение покажется школьным хором.

Все ждут «разумных действий» власти, многие предрекают, что в ближайшее время девчонок отпустят и спустят дело на тормозах. Я очень хотел бы ошибиться в своем прогнозе, но мне кажется, что исход этого дела не будет быстрым. Охоту на ведьм еще можно было бы прекратить, а процесс над изменниками Родины — нет. Не то время.

2012-07-21

Экспертиза «панк-молебна» группы «Pussy riot» в карательном стиле

К вопросу об экспертизе действий группы «Pussy riot».

20.07.2012

В защиту научной исследовательской деятельности.
Экспертиза в карательном стиле

    Перед началом работы с материалами, предоставляемыми следствием для проведения научной экспертизы, каждый исследователь дает подписку о том, что предупрежден об ответственности за дачу заведомо ложного заключения: максимальное наказание — арест на срок до трех месяцев. Таковы со стороны государства формы контроля научной деятельности исследователей, работающих по запросам правоохранителей. Есть и более важный контроль — профессиональная этика, в соответствии с которой только специалист высокого уровня компетентности возьмется за исполнение научной экспертизы, которая будет предъявлена широкому кругу заинтересованных лиц. Есть и личное понимание того, что от честности и непредвзятости эксперта зависит судьба человека, поскольку как досудебное, так  и судебное следствие опирается при вынесении решений в значительной мере на выводы научного исследования предоставленных материалов. Кроме предписанного процессуального порядка изложения, серьезность экспертных задач диктует определенную стилистику написания научных экспертиз: каждое утверждение должно быть обосновано соответствующими ссылками на словари, справочники и специальную научную литературу, заключение текста должно быть написано нейтрально, а использование эмоциональных и любых предположительных суждений должно быть исключено.
    В экспертизе «панк-молебна» группы «Pussy riot», выполненной В.Ю. Троицким, В.В. Абраменковой и И.В. Понкиным, нарушены профессиональные установления, по которым работают экперты. Нарушения серьезны. Говорить о профессиональной несостоятельности экспертов не позволяют внушительный стаж экспертной деятельности, служебные должности и ученые степени авторов. Поэтому возникает  предположение о предвзятости экспертных суждений, которые сложились у авторов текста заранее и могли быть продиктованы их личным жизненным опытом, часто не соответствующим опыту конкретной аналитической практики.
    В состав комиссии, проводившей исследование текстов в материалах дела, был включен доктор юридических наук И.В. Понкин. Обычно научное исследование текстов проводится специалистами, обладающими познаниями в тех областях, в которых юристы специализированных знаний не имеют: лингвистика, психология, религиоведение, социология, история и т. д. Законом установлена обязательность нахождения ответов на любые вопросы, даже если они выходят за рамки компетенции юристов. В данном случае привлечение юриста к проведению комплексной психолого-лингвистической экспертизы удивляет. На с.5 экспертного заключения сказано, что юрист И.В. Понкин совместно с другими экспертами анализировал текст песни. Анализ песенных текстов не входит в область компетенции юристов, которые квалифицируют конкретные деяния с точки зрения права. Пределы профессиональных навыков юриста И.В. Понкина принципиально отличны от научных знаний лингвистов и психологов, которые по запросу юристов анализируют публично распространяемые тексты, преследуя цель определения их содержательной направленности научными специализированными методами.
   В описании методики анализа (с.4) сказано, что «в рамках проведенного лингвистического и юридико-лингвистического анализа были использованы методы текстологического, лексического, лингво-семантического, логического и методологического анализа, а также формально-юридического анализа». В примечании авторы ссылаются на памятку для судей, юристов СМИ, адвокатов, прокуроров, дознавателей и экспертов и на несколько книг, рассматривающих практические вопросы, связанные с проведением лингвистических экспертиз. В экспертном аключении отсутствует список научной литературы, на которую опираются авторы, обязательный в любых исследованиях, так как он позволяет заинтересованным лицам оценить уровень проведенного анализа и степень проработанности данных материалов дела.
    Процитированное выше перечисление методик оставляет впечатление того, что авторы небрежно относятся к словам, которыми они пользуются, иначе из-под их пера не вышел бы изумительный по бессмысленности перл: «метод методологического анализа». В психолого-лингвистической экспертизе по определению не может использоваться «юридико-лингвистический» (?!) и формально-юридический анализ.  
    Научные эксперты отвечают на конкретные вопросы, которые перед ними ставит следствие. В том случае, если вопросы следствия поставлены некорректно, у специалистов есть право обратиться к назначившей экспертизу инстанции с тем, чтобы вопросы были уточнены или переформулированы. В данном случае вопросы, которые были поставлены, однотипно начинаются словами «Могут ли быть оценены действия … как…». Следовательно, подразумевается неоднозначный ответ. Ответив «Да, могут» эксперты указывают лишь на одну из возможных интерпретаций, допуская тем самым и другую интерпретацию действий — «А могут и не оцениваться как…». В экспертном заключении двусмысленности недопустимы. Имеются специальные техники анализа, которые уберегают аналитиков от ошибок упрощенчества, порожденных разговорной речью.
    Далее, в вопросах следствия совмещены разные события — те действия, которые реально были произведены во время «панк-молебна» в Храме Христа Спасителя (далее ХХС), и те действия, которые были представлены в аудиовидеозаписи. Однако, следователь формулирует вопрос следующим образом: «Могут ли быть оценены действия участниц группы «Pussy Riot», совершенные ими 21 февраля 2012 г. в Храме Христа Спасителя (совместно или по отдельности) и изображенные на представленной аудиовидеозаписи… как…». Факт предоставления экспертам только одной видеозаписи показывает, что следствие было заинтересовано в том, чтобы исследование рассматривало аудиовидеозапись как аутентичное отражение того, что произошло в ХХС. Но в таком случае удивительно, что в своем заключении сами эксперты утверждают, что они не были введены в заблуждение следствием. Им было известно, что предоставленная им запись из материалов дела является монтажом, и было известно, что аудиозапись была наложена на предварительно смонтированные кадры. На с.4 В.Ю. Троицкий, В.В. Абраменкова и И.В. Понкин указывают, что в их задачу «не входило определение соответствия текста песни, исполненной участницами группы «Pussy Riot» и наложенной в последующем в качестве аудиосопровождения на представленную аудиовидеозапись акции (являющуюся композицией из фрагментов видеозаписей, сделанных разными видеокамерами во время проведения акции), и текста песни, в действительности исполненной указанными лицами в Храме Христа Спасителя во время указанной акции. Исследовался текст песни, записанный в аудиосопровождении аудиовидеозаписи акции, представленной для исследования». Более того, они добросовестно указывают, что в ХХС был исполнен только первый куплет песни (с. 6 ). Но почему же они «забывают» об этом обстоятельстве дела и исследуют текст песни так, словно он был исполнен в ХХС полностью? Пристрастность, необъективность в освещении события выдают накал страстей, обычно характерный для энтузиастов, нахрапом взявшихся не за свое дело, подчиняясь неким чрезвычайным обстоятельствам из одного только чувства собственного долга. Освещение того, что (а) реально было исполнено в ХХС, и что (б) является наложенным аудиорядом, т. е. не было исполнено в ХХС, являются центральными для проведения данной экспертизы и включаются в первый обязательный ее раздел под названием «обстоятельства дела». Если исследователи утверждают, что аудиозапись была наложена на аудиовидеозапись, то они обязаны анализировать отдельно как аудиозапись, сделанную в ХХС, так и студийную аудиозапись. Эксперты имели возможность и должны были затребовать от следствия оригинальную, не смонтированную запись акции музыкальной группы. Далее следовало установить, что же реально было произнесено и проделано в ХХС и фрагменты каких именно конкретных поступков присутствуют в видеоклипе. Иными словами, для судебного следствия отчетливо должно быть разграничено понимание «аудио-» в аудиовидиозаписи и «аудио-» в аудиосопровождении.
    Как следует из просмотра видеоряда, в клипе представлены не одна, а две акции — не только в ХХС, но и в другом храме, что нашло подтверждение в сообщениях СМИ. Со ссылкой на протоиерея Всеволода Чаплина: «Девятнадцатого февраля, за два дня до храма Христа Спасителя, участники известной группы пришли в Елоховский собор и там, развернув гитары, пытались что-то играть. Их вывели оттуда служащие храма. В ролик, изображающий известную акцию в храме Христа Спасителя, вмонтирована запись из Елоховского собора, именно там участники группы успели развернуть гитары» (см., например, http://www.mr7.ru/articles/51394/). Эта же информация подтверждена и в фильме Аркадия Мамонтова «Провокаторы», показанном по 1 каналу Российского телевидения 24 апреля 2012 г. Таким образом, в клипе, выложенном в интернете, фрагменты обеих акций были смонтированы. Поэтому клип не может быть предметом анализа как акция исключительно состоявшаяся в ХХС. Проводить исследование произошедшего в ХХС не затребовав результаты технической экспертизы, которая бы определила места склейки разных записей, эксперты не имели права. Почему так спешили?  Работа научных экспертов по времени не ограничена.
    Эксперты обязаны очень точно, с дотошностью до отдельных знаков описать те материалы дела, которые выделены как объект научного анализа, чтобы добросовестно исключить возможность подмены этих материалов. Например, в описании CD должны указать его номер, провести хронометраж содержащейся на нем аудиовидиозаписи, определить происхождение записи: являются ли материалы на компакт-диске копией файла, находящегося в компьютере кого-либо из подсудимых, были ли они взяты из интернета или получены каким-либо другим образом. Если в документе «Постановление о проведении экспертизы» не были указаны данные о происхождении материалов следствия, то эксперты обязаны были их затребовать. Только при соблюдении этих обязательных условий взаимодействия экспертов со следствием будут исключены неопределенные формулировки такого рода: «нарушение общественного спокойствия в течение продолжительного периода времени» (с. 9), «продолжительное неподчинение замечаниям и требованиям сотрудников охраны культового здания» (с. 9 ) или утверждения, что акция продолжалась несколько минут (с. 5).
    Эксперты В.Ю. Троицкий, В.В. Абраменкова и И.В. Понкин указывают на 31 с., что следствием им были предоставлены показания очевидцев акции в ХХС. Однако они не сообщают, сколько именно человек давали свидетельские показания, кем, когда и в какой форме они записаны, имеются ли в этих текстах показаний противоречия, и если есть, то в чем они состоят.
    В разделе «Обстоятельства дела» эксперты, пересказывая «Постановление о назначении экспертизы», сообщают, что Н. Толоконникова, Е. Самуцевич и М. Алехина вместе с неустановленными лицами «в течение нескольких минут осуществляли выкрики, громко пели песню, танцевали» (с. 5). Между тем, не смонтированная запись акции в ХХС (выложена в интернете, в частности, в блоге адвоката Надежды Толоконниковой М. З. Фейгина) показывает, что все событие развивается 1 мин. 34 сек., включая выведение участниц акции из храма. Само же отдельное действие «панк-молебна» в ХХС продолжается 42 сек. При этом продолжительность клипа — 1 мин. 53 сек. Эксперты обязаны были указать на неточности хронометража в документе «Постановление на экспертизу» и зафиксировать их.
    В исследовательской части описывая «панк-молебен», эксперты В.Ю. Троицкий, В.В. Абраменкова и И.В. Понкин сообщают, что все участницы акции были одеты в платья яркого, «кислотного» цвета (с. 6 ). Эксперты не поясняют, какие цвета они называют «кислотными», хотя следует давать объяснения всем терминам, которые они заимствуют и употребляют. Употребление ими слова «кислотный», которое часто используется в пейоративном контексте как обозначение раздражающе яркого цвета, выдает негативно-оценочное настроение аналитиков в адрес действующих лиц. Только по этой причине, видимо, возникает прямое искажение информации. Одна из девушек была одета в белое платье. Именно эту девушку (хорошо видно на не смонтированной записи) охранники ХХС сразу же удалили с солеи, поэтому в молебне в ХХС она участия не принимала. Но в клипе появляется гитаристка, одетая в белое платье аналогичного фасона. Эти нестыковки проясняет протоиерей В. Чаплин, который объясняет, что игра на гитаре происходила не в ХХС, а в Елоховском соборе.
    Исследовательская часть экспертизы В.Ю. Троицкого, В.В. Абраменковой и И.В. Понкина построена не как аналитический разбор, а как эмоциональная инвектива с нагромождением оценочных, не требующих подтверждения суждений. Эксперты утверждают, что «действия участниц акции являются очевидным грубым нарушением общепризнанных норм и правил поведения с учетом содержания действий, места совершения акции и других существенных обстоятельств» (с. 7) и что «о наличии грубого умышленного нарушения общепризнанных норм и правил поведения свидетельствует характер совершенных ими действий» (там же). Здесь следовало бы представить со ссылкой на авторитетные исследовательские центры социологический срез представлений в обществе о том, что сами эксперты называют «общепризнанными нормами и правилами поведения» и «другими существенными обстоятельствами». Взамен данных конкретных социологических исследований экспертами дается перечисление «норм» со ссылками на Апостольские правила и решения средневековых соборов.
    Очевидно, что канонические правила, которым следует РПЦ, являются внутренними правилами этой церкви, и они не могут квалифицироваться как общепризнанные, особенно учитывая, что значительная часть этих правил в РПЦ не соблюдается. Например, правило 51 Трулльского собора запрещает православным выступать на сцене и посещать театры, 13 правило этого же собора запрещает рукополагать священника до достижения 30-летнего, а дьякона 25-летнего возраста (для сравнения патриарх Кирилл (Гундяев) был рукоположен в сан священника в возрасте 23 лет), 11 правило запрещает любое общение с иудеями, включая совместное мытье в бане и лечение у врачей-иудеев. Более того, эксперты дают заведомо ложную информацию о канонических правилах. Так в тексте заключения сказано, что 9-е правило Апостольского собора запрещает «творить бесчинства в церкви» (с.7). Между тем 9-е апостольское правило гласит: «Всех верных, входящих в церковь и писания слушающих, но не пребывающих на молитве и святом причащении до конца, как бесчиние в церкви производящих, отлучать подобает от общения церковного». Таким образом, бесчинством в данном правиле названо покидание христианами церкви до окончания службы. Согласно экспертизе 62 правило Трулльского собора (эксперты пишут название собора с орфографической ошибкой: Трульский. – И. Л., В. У.), запрещает находиться в церкви в «комической» или «сатирической» одежде. На самом деле 62 правило не имеет ни малейшего отношения к поведению в церкви, а касается запрета (актуального в VII в.) участвовать в языческих праздниках, в первую очередь связанным с культом Диониса.
    Целевая направленность ссылок, ненужных для данного заключения и ошибочных, выдает желание экспертов представить действия участниц «панк-молебна» как масштабное событие, нарушающее религиозные правила, освященные вековой традицией.
    Вслед за ссылками на решения соборов эксперты переходят, наконец, к документу, в котором сформулированы требования к поведению посетителей в ХХС — «Памятке», которая висит перед входом. Обращение к этому документу закономерно и правильно. Однако «Памятка» не цитируется, как это необходимо было сделать, а пересказывается, причем в форме, которая вызывает вопросы. В частности, эксперты сообщают, что в ХХС установлен запрет «приходить женщинам в одежде, оставляющей открытыми различные части тела (плечи, грудь, живот и др.)». Из изложения не ясно, действительно ли в «Памятке» стоит непонятное «и др.» (нужно ли, например, женщинам закрывать лицо и руки – они ведь тоже является «частями тела»), или же эксперты произвольно сократили перечень. Эксперты упоминают о запрете приходить в ХХС с объемными сумками, указав, что чехол с гитарой, который принесли с собой участницы «панк-молебна», попадает под эту категорию: «в данном случае объемная сумка – чехол с гитарой» (с.8). Но все посетители ХХС проходят через рамку металлоискателя, а вносимые в храм вещи подвергаются осмотру охраной. Как явствует из кадров, на которых зафиксирован вход членов группы в ХХС 21 февраля 2012 г. (включены в фильм Аркадия Мамонтова, показанный по 1 каналу Российского телевидения), охрана не возражала против внесения в храм гитары и, следовательно, не сочла это нарушением правил. Упоминание о гитаре, приравненной к запрещенной «объемной сумке», потребовалось экспертам для того, чтобы умножить количество нарушенных участницами акции правил.
    Эксперты утверждают, что нарушение порядка поведения в храме является грубым. Обосновывают они это тем, что участницы «панк-молебна» публично использовали в своей акции бранные слова «срань» и «сука» в непосредственной близости от православных икон «в отношении священнослужителя Русской Православной Церкви» (с.9). Это утверждение является в отношении слова «сука» заведомо ложным. Как указывают сами эксперты на с. 6, участницы «панк-молебна» успели исполнить в ХХС только 1-ый куплет своего молебна. Слово «сука» употреблено в 4-ом куплете и, следовательно, в ХХС не звучало.
 Фразеологизм «срань Господня» эксперты считают отнесенным к «священнослужителю РПЦ». На с.15-17 они подробно разбирают лексему «срань», одарив научное сообщество наукообразным неологизмом «анально-экскрементальная семантика». Эксперты утверждают, что «соединение в указанном выражении лексемы «срань» с лексемой «Господня», учитывая ее значение («Бог» — объект религиозного поклонения и почитания в православном христианстве) радикально усиливает оскорбительно-издевательский характер всей текстовой конструкции «срань Господня» в целом…[По загадочной причине авторы экспертного заключения производят «Господня» не от «Господь», а от «Бог». —  И. Л., В. У.]. Фактически словосочетание «срань Господня» обладает «богохульным», «кощунственным» смыслом, имея объектом посягательства православных верующих, их права… Выкрикивание участницами группы «Pussy Riot» во время указанной акции следующего фрагмента их песни: «Срань, срань, срань Господня| Срань, срань, срань Господня» представляет особо жестокое надругательство и изощренное уничижительное глумление над социальной группой православных верующих, выражение явного неуважения и грубо пренебрежительного, издевательского отношения к социальной группе православных верующих по признаку отношения к религии» (с.16–17).
    Данный фрагмент экспертного заключения типичен для общей тональности текста экспертизы и потому заслуживает подробного разбора.
    Приведя несколько значений слова «срань» по различным словарям, авторы полностью игнорируют тот факт, что собственно словосочетание «срань Господня» является ФРАЗЕОЛОГИЗМОМ - устойчивым сочетанием слов, значение которого в целом отличается от простой суммы значений его частей или не выводимо из значений составляющих его слов. Этот фразеологизм получил некоторое распространение в современном русском языке через дублирование американских фильмов как перевод американской идиомы Holy shit (в дискуссиях о переводе американских фильмов в интернете в качестве автора перевода этой идиомы как «срань Господня» называют Л. В. Володарского). Согласно Кембриджскому словарю американских идиом (Cambridge Dictionary of American Idioms, CUP, 2003) это выражение (с пометкой «грубое»), имеет значение «как неприятно», «какой неприятный сюрприз» и т. п. Характерным примером является использование идиомы в популярном сериале «Интерны» на канале ТНТ. Один из героев сериала, американец, работающий интерном в московской больнице, столкнувшись с неприятной и неожиданной ситуацией восклицает: “Holy shit!”.
    Именно в таком значении этот фразеологизм и стал употребляться в русском языке и используется в «панк-молебне». С его помощью участницы группы эмоционально выражают свое негативное отношение  к тому, что Московская патриархия вступила в тесный альянс с политической властью.
    Утверждение авторов экспертизы, что «срань Господня» (фразеологизм со значением «Как неприятно», варианты: «Ну ничего себе!», «Ну ни фига себе!», «Докатились!» и т. п.) обладает «богохульным», «кощунственным» смыслом и имеет «объектом посягательства православных верующих, их права» является голословным, не опирается на корректный лингвистический анализ. Эксперты ставят в кавычки слова «богохульный» и «кощунственный». В соответствием с правилами русского синтаксиса кавычки ставятся для обозначения прямой цитаты или в тех случаях, когда слова используются в ироничном, условном несобственном значении. Поскольку в контексте экспертизы ироничное значение этих слов исключается, то соответственно они являются цитатой, но без указания авторства это недопустимо.
    Авторы заключения утверждают, что акция была направлена на «изощренное и циничное выражение явного неуважения и грубо пренебрежительного, издевательского отношения к социальной группе православных верующих» (с. 9). Далее в тексте заключения они постоянно используют подобные эмоционально-оценочные суждения: «жестокое надругательство и изощренное уничижительное глумление над социальной группой православных верующих», «изощренное и циничное выражение явного неуважения и грубо пренебрежительного, крайне оскорбительного отношения к социальной группе православных верующих», (с. 10), «нарочито развязные и вульгарные пляски и иные действия» (с. 11), «издевательское воздействие на социальную группу православных верующих» (с. 13). Нагромождение и повторение эмоциональных оценочных суждений совершенно недопустимо в экспертном заключении. Авторы нигде не объясняют, что они понимают под «изощренным и циничным неуважением» и чем оно отличается от просто неуважения, почему они считают пляски нарочито вульгарными и развязными. Экспертам следовало бы объяснить следствию особенности молодежной субкультуры панков, в рамках эстетики которой был осуществлен «панк-молебен». Этой существенной для следователей и судей экспертной справки с характеристикой отличительных проявлений различных молодежных формирований, существующих в современном обществе, не представлено.
Авторы постоянно утверждают, что «панк-молебен» направлен против социальной группы православных верующих. Они нигде не дают своего классификационного определения понятию «социальная группа», хотя  обязаны дать то понимание термина, которому они следуют. Авторы заключения нигде не обосновывают, по какому признаку они объединяют всех православных верующих в единую социальную группу. Как известно, внутри православия существует большое количество церквей, причем некоторые из них не состоят в евхаристическом общении (например, РПЦ МП и Русская древлеправославная церковь, Русская старообрядческая церковь, Украинская православная автокефальная церковь, федосеевцы и т.д.). Федосеевцы, являющиеся радикальными беспоповцами и при этом определяющие себя как  православные, полагают, что в РПЦ МП царствует антихрист и не признают таинств этой церкви. Таким образом, любые действия, совершаемые в любом храме Московской патриархии не являются, с их точки зрения сакральными, равно как и сами храмы, и, следовательно, никакие акции не могут осквернить то, что по определению не является священным. Священник Украинской православной автокефальной церкви (обновленной) Яков Кротов дал интервью на радио «Свобода», из которого следует, что он рассматривает акцию как молитву и соответственно она не может быть направлена против верующих. «Способы и формы этой молитвы нетрадиционны для средней полосы России, но формально это молитва»,  — сказал священник.

    Таким образом, утверждение о том, что акция «панк-молебен» направлена против «социальной группы православных верующих», с формальной точки зрения ошибочно, так как  православные верующие не составляют единую социальную группу. А смысловая направленность этого утверждения нацелена на то, что авторы экспертного заключения стремятся максимально расширить круг людей, против которых якобы была направлена эта акция.
    По выводам это утверждение представлено следующим образом. На с.12 авторы заключения пишут: «действия участниц группы "Pussy Riot" (совместно и (или) по отдельности), совершённые ими 21 февраля 2012 г. в Храме Христа Спасителя и изображённые на представленной аудиовидеозаписи обоснованно могут быть оценены как совершённые по мотивам религиозной ненависти и вражды, а равно по мотивам вражды в отношении социальной группы православных верующих». Обосновывают эксперты это тем, что действия участниц акции носили вульгарный характер, проведены в культовом здании, где участницы пародировали православные обряды, клеветали на верующих и священнослужителей РПЦ и выражали ненависть и нетерпимость к православным верующим.
    Обозначение действий как вульгарных (вульгарный — лишенный вкуса, пошлый) является субъективно оценочным суждением, которые не могут употребляться в экспертном заключении. Утверждения, что участницы акции издевательски пародировали «осенение православными верующими себя крестом» (с. 12), поскольку совершали «лишние движения» и что они глумливо пародировали православные богослужебные песнопения, является не доказанным. Эксперты не указывают, какие «лишние движения» совершили участницы акции и в чем состоит пародия. На видеозаписи видно, что девушки встали на колени, осенили себя традиционным трехперстным крестным знамением и клали земные поклоны, т. е. в данном эпизоде их поведение внешне полностью соответствует православной молитвенной традиции. Молитва «Богородица, дево, Путина прогони» из «панк-молебна» положенная на музыку Сергея Рахманинова к молитве «Богородице, Дево, радуйся» из «Всенощного бдения», не была исполнена в ХХС. Пение было наложено на смонтированную видеозапись, о чем авторы заключения не просто «забывают» упомянуть, а против очевидного утверждают, что пение молитвы было осуществлено в ХХС. Это уже тяжелая, непростительная ошибка в тексте экспертизы.
    Авторы заключения усматривают клевету в словах «панк-молебна»  «Черная ряса, золотые погоны», ссылаясь в качестве доказательства на сайт участниц группы «Pussy riot», где они объясняют: «Черные рясы скрывают под собой КГБшные погоны, которые в путинской системе особенно ценятся и имеют статус золотых» (с. 17). Клеветой, согласно «Словарю русского языка в четырех томах» (изд. 2-е исправленное и дополненное, М., 1982), называется «ложное обвинение, заведомо ложный слух, позорящий кого-то, а также распространение таких слухов». Если авторы экспертного заключения считают, что факт сотрудничества священнослужителей с органами КГБ и работа в этих органах является заведомо ложным утверждением, то они должны были сослаться на документы, официально это утверждение опровергающие. Этого не сделано по совершенно очевидной причине: сведения о подобном сотрудничестве многократно публиковались и не были опровергнуты. Например, еще в 1992г. митрополит (тогда архиепископ) Виленский и Литовский Хризостом выступил на архиерейском Соборе Русской Православной Церкви со следующим заявлением: «У нас в Церкви есть настоящие кагебешники, сделавшие головокружительную карьеру; например, воронежский митрополит Мефодий. Он офицер КГБ, атеист, человек порочный, навязанный кагебешниками. Синод был единодушно против такого епископа, но нам пришлось взять на себя такой грех; а дальше — какой у него был взлет!».
    Священник РПЦ МП о. Георгий Эдельштейн в 2002 г. написал открытое письмо тогдашнему президенту В. В. Путину, в котором он обратил внимание главы государства на это выступление со следующими комментариями: «Повторяю, все это было сказано не в частной беседе, не на коммунальной кухне, это официальное выступление маститого иерарха на Соборе всех собратьев-иерархов. Каждое слово зафиксировано в документах Собора. Потом Хризостом неоднократно повторял такие же обвинения в своих интервью, они публиковались в газетах и журналах в России и за рубежом» (см., например, интервью архиепископа Виленского и Литовского Хризостома М. Позднееву, РМ. 24.4.1992).
    6 марта 1992 г. в официальном документе парламента России было опубликовано «Частное определение Комиссии Президиума Верховного Совета, в котором, в частности, было сказано: «Комиссия обращает внимание руководства Русской Православной Церкви на антиконституционное использование Центральным Комитетом КПСС и органами КГБ СССР ряда церковных органов в своих целях путем вербовки и засылки в них агентуры КГБ. Такая глубокая инфильтрация агентуры спецслужб в религиозные объединения представляет собой серьезную опасность для общества и государства: органы государства, призванные обеспечивать его безопасность, получают возможность бесконтрольного воздействия как на многомиллионные религиозные объединения, так и через них на ситуацию в стране и за рубежом. Как показал государственный переворот 19-21 августа 1991 г., возможность использования религии в антиконституционных целях была реальностью». И далее в том же документе сообщались следующие сведения: «По линии ОВЦС выезжали за рубеж и выполняли задания руководства КГБ агенты, обозначенные кличками "Святослав", "Адамант", "Михайлов", "Топаз", "Нестерович", "Кузнецов", "Огнев", "Есауленко" и др. Характер исполняемых ими поручений свидетельствует о неотделенности указанного Отдела от государства и его трансформации в скрытый центр агентуры КГБ среди верующих. Глубокая инфильтрация агентуры спецслужб в религиозные объединения несомненно представляет собой серьезную опасность для общества и государства».
    Таким образом, в своем «панк-молебне» участницы группы «Pussy riot» повторили сведения, содержащиеся в официальных документах. Опубликованные в открытой печати эти документы не могли не быть известны авторам экспертного заключения, а если случайно не были известны до начала написания экспертизы, то специально должны были быть ими исследованы. Замолчав эти документальные факты, эксперты проявили необъективность и голословно обвинили участниц «панк-молебна» в клевете. Нарушение профессиональной этики связано с тенденциозным обращением с фактами.
    На с. 14–19 текста экспертизы содержится раздел, названный авторами «Анализ текста песни, исполненной участницами группы “Pussy riot” во время акции». Повторим еще раз: авторам экспертного заключения было известно, что во время акции в ХХС участницы панк-группы исполнили только один куплет своей песни (с. 6 экспертного заключения). Поэтому название раздела уже является заведомо вводящим в заблуждение читателей.
    Удивительно, но собственно обещанный авторами анализ текста «панк-молебна» в заключении отсутствует. Авторы игнорируют то, что текст представляет собой стихотворное произведение, анализ которого требует использования специальных методик. Далее они пренебрегают контекстуальным анализом, выдергивая из текста отдельные слова. В результате этого две из пяти с половиной страниц раздела посвящены разбору слова «сука», которое вообще не было произнесено в ХХС.
    Авторы экспертизы утверждают, что молитвенное обращение участниц акции к Богородице: «Богородице, Дево, стань феминисткой» (положенное на музыку Рахманинова) несет «издевательское и негативное воздействие» (на кого авторы не уточняют. — И. Л., В. У.), поскольку «уничижительно для верующих христиан соединяет образ Богородицы и негативно оцениваемую Русской Православной Церковью идеологию феминизма, ряд элементов которой находятся в антагонистическом противоречии с христианским учением». Авторы заключения не стремятся к его обоснованности. Они  не дают определения феминизма, что необходимо было сделать. Под понятие «феминизм» попадает целый набор различных движений: марксистский феминизм, радикальный феминизм, либеральный феминизм и т. д. В самом широком смысле феминизмом называют стремление к равноправию женщин во всех сферах общества, что полностью соответствует Российской конституции, провозгласившей равенство полов перед законом: «Мужчина и женщина имеют равные права и свободы и равные возможности для их реализации» (ст. 19.3). Авторы заключения утверждают, что ряд элементов феминизма противоречит христианству. Как обычно, они не считают нужным обосновать свое утверждение и хотя бы указать, какие именно элементы феминизма имеются в виду и чем они противоречат христианскому учению. Авторам, по-видимому, неведомо, что движение за права женщин получило широкое признание и одобрение значительного числа христианских деноминаций и что в рамках христианской протестантской теологии существует богословие феминизма, занимающее заметное место в современной теологии.
    Авторы экспертизы произвольно меняют порядок текста «панк-молебна» и не анализируют его как целостное произведение. Делается это для того, чтобы заявить об искусственности и логической необоснованности включения в песню упоминания о Путине в начале и конце «панк-молебна». «Указанный текстовый фрагмент выглядит совершенно посторонним и выбивающимся из контекста исследуемой песни, содержательно посвященной оскорблениям и издевательствам в отношении не Путина, а социальной группы православных верующих». Авторы ничем не аргументируют это утверждение. Они умалчивают о том, что фамилия Путин упоминается в «панк-молебне» трижды. С этой целью на с.14 они не полностью цитируют строку, обращенную к «патриарху Гундяю»: «Патриарх Гундяй верит в Путина. Лучше бы в Бога, сука, верил» и  «забывают» о коррелирующей с ней и важной для понимания содержания песни строке: «На протестах с нами Приснодева Мария». В этих двух строках авторы формируют основную для этого политического стихотворения мысль: Богородица находится на стороне протестующих против режима Путина, а не на стороне Московской патриархии, чьи служители заменили веру в Бога на веру в светскую власть.
    Завершающий экспертизу В. Ю. Троицкого, В. В. Абраменковой и И. В. Понкина фрагмент их текста относится к жанру, к научной экспертной деятельности отношения не имеющей. Перед нами обвинительное заключение с элементами конспирологии и футурологии. Из текста следует, что участницы «панк-молебна», решив оскорбить православных верующих, замаскировали свои действия под политический протест с тем, чтобы их объявили узницами совести и таким образом они смогли бы ускользнуть от ответственности.

                Подведем итоги.
   1. Экспертное заключение В. Ю. Троицкого, В. В. Абраменковой и И. В. Понкина в своей основе имеет подтасованные факты: эксперты выдают клип (наложение аудиозаписи на смонтированную видеозапись, выполненную в различных помещениях) за реально произошедшее в ХХС событие. При этом экспертам В. Ю. Троицкому, В. В. Абраменковой и И. В. Понкину известно, что это не соответствует действительности, так как только первый куплет «панк-молебна» с рефреном был исполнен в ХХС и, соответственно, только первый куплет с рефреном должен являться предметом экспертного заключения об акции, произошедшей в ХХС.
  2. В экспертном заключении анализ текста «панк-молебна», не исполненного в ХХС, подменен рассмотрением отдельных вырванных из контекста лексем (вплоть до расчленения идиом) с игнорированием жанра молебна (поэтический текст), композиции текста и принадлежности к определенной культурной системе (панк-культура).
 3. В заключении отсутствуют библиография, ссылки на научную методологическую литературу, определения используемых терминов. Анализ текста подменен набором эмоционально окрашенных оценочных инвектив.
  4. В заключении даются юридические оценки действий членов группы «Pussy riot» в ХХС, даны объяснения мотивации поведения участниц группы, что категорически противоречит установленным правилам проведения научного экспертного исследования.

И. А. Левинская, д. и н., ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН, член Санкт-Петербургского ПЕН-клуба, член Санкт-Петербургского союза ученых

В. Г. Узунова, к. философских н., ст. н. с. Музея антропологии и этнографии им. Петра великого  РАН (Кунсткамера),  член Санкт-Петербургского союза ученых
 Утверждено на заседании Группы по правам национальных меньшинств
Санкт-Петербургского союза ученых
18 июля 2012 г. 

Избранное сообщение

Онтокритика как социограмотность и социопрофесионализм

Онтокритика как социограмотность и социопрофесионализм

Популярные сообщения