Бег повышает возможности сердца и сосудов, происходит тренировка непосредственно самой сердечной мышцы. Это значит, что сердце становится крепче, сильнее. А это неизбежно сказывается на его производительности.
Повышается кислородная ёмкость крови. Тренированное сердце за один цикл прогоняет гораздо больший объём крови, чем не тренированное. Увеличился кровоток — увеличился и кислородный обмен. Ко всем тканям и органам поступает больше крови, обогащённой кислородом и питательными веществами.
Отличное средство борьбы против нервного напряжения. Стресс и усталость накапливают в организме в течение дня продукты распада — это и есть причина усталости. Чтобы избавиться от усталости, нужно как следует попотеть, и бег отлично справляется с этой задачей.
Во время продолжительной нагрузки в кровь выбрасывается особый гормон — эндорфин. Этот гормон ещё называют «гормон счастья». И не зря. Когда концентрация эндорфина в крови возрастает, человек испытывает лёгкое чувство эйфории. Депрессия улетучивается.
Повышается умственная активность. Во время пробежки часто «само собой» приходит решение какой-нибудь проблемы или задачи. Кровь во время активной тренировки обильно насыщается кислородом, повышается обмен веществ, вследствие этого, более активно функционирует центральная нервная система, а значит и мозг.
Систематические занятия бегом способствуют повышению иммунитета, за счёт увеличения в крови эритроцитов и гемоглобина. В процессе беговых нагрузок снижается холестерин в крови, уменьшается чувство голода, улучшается моторика кишечника. В совокупности с улучшением обмена веществ всё это приводит к нормализации массы тела.
Бегать можно в любое время дня. Так, по утрам, когда в крови повышенное количество гормонов, бег будет естественным средством для разрядки, что поможет организму вернуться к гармонии. Если бегать после трудового дня — вечером, то этим вы снимете напряжение, расслабитесь, подзарядитесь энергией, подавите излишний аппетит и заснете прекрасным сном.
Исследования учёных показывают, что происходит частичная регенерация ткани печени. Происходит положительное влияние на почки: во время бега с них снимается нагрузка, что приводит к их лучшему функционированию.
Регулярные беговые нагрузки также оказывают положительное влияние на опорно-двигательный аппарат. Для людей пожилого возраста подобные тренировки особенно полезны, т.к. они препятствуют дегенеративным изменениям в суставах и мышечных тканях.
Еще древние греки говорили - «Если хочешь быть сильным — бегай, хочешь быть красивым — бегай, хочешь быть умным — бегай».
Этот сборник работ посвящён проблемам внушения, манипулятивного воздействия, психологического насилия, а также реабилитации и самопомощи при социальной зависимости и, в частности, зависимости от культа. В наше время, когда культисты весьма активно вовлекают в свои организации новых членов, игнорируя интересы личности, жертв деструктивных сект становится всё больше и больше. При этом страдают не только сами новопосвящённые, но и члены их семей, окружающие их люди. Большое внимание авторы уделяют профилактике вовлечённости в деструктивные организации. В этой книге вы также найдёте справочник по антикультовым центрам и специалистам.
2012-02-08 / Джордж Магаршак — профессор, президент Международного комитета интеллектуального сотрудничества.
наука, журнал, архив, интернет /
До изобретения Интернета научные журналы продавались библиотекам один раз, и никому в голову не приходило, чтобы читатель при каждом чтении журнала подписывал чек, который шел бы издателям.
Фото Андрея Ваганова
Началась первая мировая компьютерная война на уровне правительств и стран. По запросу фирм грамзаписи, несущих убытки в Интернете, Конгресс США приступил к рассмотрению законопроекта, согласно которому каждый сайт, уличенный в пиратстве, может быть подавлен (разрушен, закрыт). И делать это, как только законопроект будет принят, терпящие ущерб фирмы смогут даже без решения суда, дистанционно и по всему миру.
На первый взгляд фирмы грамзаписи правы. Пиратство в Интернете, казалось бы, должно быть прекращено во всех областях. Однако это абсолютно не так. Потому что сам термин «пиратство в виртуальной сети» далеко не столь однозначен, как пиратство на море или грабеж на большой дороге. Потому что тот, кого грабят (или якобы грабят) в Интернете, нередко является пиратом и грабителем сам. Хотя и как бы законным.
Пират в законе, используя имеющиеся у него финансовые возможности, с помощью адвокатов и несовершенства законодательств нередко называет пиратами тех, кто хочет всего лишь свободно пользоваться присвоенной пиратом «добычей», которая в действительности принадлежит всем-всем-всем. Что становится очевидным, если переключиться с грамзаписи на несравненно более глобальную индустрию: распространение научных знаний и доступ к результатам научных исследований, опубликованных в открытой печати.
Свобода доступа к достижениям науки — фундаментальный принцип, на котором наука построена. Нарушение этого принципа, де-факто происходящее в Интернете, грозит не только ученым. Оно угрожает всей цивилизации прогресса и знаний!
Нормальный процесс научной или учебной работы в Интернете должен выглядеть так. Исследователь (профессор, научный работник, сотрудник фирмы, студент) читает монографию или статью. Как только видит ссылку, содержание которой читателю кажется интересным, он нажимает на клавишу — и статья, к которой относится гиперссылка, открывается в соседнем окне. Если в этой статье есть ссылки, в свою очередь, открываются и они. Читатель как бы обложен со всех сторон виртуальными книгами — научная библиотека на одном экране компьютера!
Так должно быть согласно здравому смыслу, благо технологии позволяют. Однако на деле ничего подобного не происходит. Потому что подавляющее большинство научных журналов закрыло свои архивы. Для того чтобы иметь доступ к статьям, надо платить. Причем за каждый журнал — или за пользование сайтом, на котором находится совокупность журналов в той или иной области.
На практике это означает, что свободный доступ к научной информации для ученых, профессоров, сотрудников фирм и студентов всего мира закрыт. Что является абсолютным абсурдом и вредит развитию науки и технологий в мире в интересах нескольких сот человек — владельцев журналов. Они присвоили себе право продавать научную информацию, которую они не создали, а всего лишь опубликовали когда-то. А чаще еще того более: перекупили у издательств или же (как это имело место в СССР) у государств, которые некогда издавали журнал. Ученые никогда не писали статей для того, чтобы кто-то, им даже неведомый, в течение десятилетий получал с их интеллектуальной собственности ренту. Буквально как крепостник барщину.
Подобное было невозможно до изобретения Интернета: журналы продавались библиотекам один раз, и никому даже в голову не приходило, чтобы каждый читатель в научной библиотеке при каждом чтении журнала опускал деньги в копилку или подписывал чек, который шел бы издателям. До изобретения Интернета это было абсурдом — хотя кто-то из владельцев журналов наверняка об этом мечтал. С появлением Интернета абсурд превратился в реальность! Причем, так как Internet Web является World Wide, сразу на всей Земле!
Термин «пиратство научной информации» коварно искажен в Интернете. Пиратами изображаются миллиарды людей, которые хотят свободно получать научную информацию, как это было начиная с Пифагора, Евклида и Архимеда.
Здравый смысл подсказывает: право не только на авторство, но и на распространение знаний принадлежит тем, кто знания создал, а не посредникам, которые за бесценок (по сравнению с триллионами долларов, потраченных государствами на науку) присвоили себе право торговать созданными не ими знаниями, всего лишь поместив статьи в журнал.
С одной стороны: годы труда коллектива и/или ученого, с другой — всего лишь опубликование. Которое, заметим, в XXI веке и вовсе осуществляется парой движений пальцев. Ну не абсурд ли?!
В действительности ситуация еще хуже: права контроля и продажи интеллектуальной собственности, созданной учеными всего мира, продаются и перепродаются без согласия и даже информирования тех, кто эти знания создал. Этой абсурдной и наглой практике, при которой ученые всего мира и коллективы ученых превращены в оброчных мужиков — с работы которых взимают оброк, даже когда они сами об этом не подозревают, должен быть положен конец. Архивы научных журналов в Интернете должны быть в открытом доступе. Приоритет создателей интеллектуальной собственности в свободном распространении знаний над теми, кто всего лишь опубликовал их исследования, должен быть законодательно подтвержден.
Таким образом, вопрос о пиратстве в Интернете далеко не столь однозначен, как кажется фирмам грамзаписи. Неудивительно, что против него резко выступили такие интернет-гиганты, как Google и «Википедия». Они провозгласили противоположный лозунг: Интернет должен быть открыт и свободен!
После привлечения внимания к проблеме (без чего решение могло быть принято втихую, как часто бывает) сотни тысяч американских граждан послали в Конгресс письма с протестами и позвонили законодателям. Результат проявился: конгрессмены отложили рассмотрение законопроекта, вернув его инициаторам «для доработки». Разум восторжествовал. Но не полностью.
Взимание ренты за распространение научных знаний в Интернете продолжается. Если проблема свободы во всем Интернете и на всех сайтах (как призвали Google и «Википедия») не столь однозначно решаема (например, подавление сайтов, на которых террористы обучают, как убивать и взрывать, необходимо продолжить) в той части, которая касается свободы распространения научной информации, опубликованной в открытой печати, ответ абсолютно бесспорен. Мировому интеллектуальному сообществу необходимо перейти в контрнаступление, в реконкисту, если хотите, вернув похищенное у него фундаментальное право на свободу доступа к информации и ее распространение. Включая, разумеется, Интернет.
Сказанное показывает, что проблема свободы или, наоборот, цензурирования Интернета не может быть решена одним слоганом на все случаи. Нельзя сделать Интернет совершенно свободным — как предложили Googlе и «Википедия». Необходимость подавления сайтов террористов, к примеру, производящаяся в настоящее время правительством США по всему миру, ни у одного здравомыслящего человека и ни одного государства — члена ООН протестов не вызывает. Но она не может быть решена также World Wide Web борьбой с пиратством в Интернете без точного определения того, что пиратством является.
Пиратство фильмов – в частности, голливудских, о котором президент США сказал в ежегодном обращении к нации, – несомненно, пресекать надо. А вот так называемое пиратство ученых при рассылке научных статей нужно не пресекать, а наоборот: законодательно запретить взимать плату за чтение научной периодики в Интернете и наказывать тех, кто препятствует свободному чтению.
В случае сопротивления владельцев журналов — или посредников —правительства могут спонсировать создание единого сайта, на котором все журналы, когда-либо издававшиеся в этой стране (и статьи, скажем, более чем годичной давности), будут в открытом доступе.
Необходимо четко определить, что является пиратством. Потому что сами пираты охотно выдают себя за пострадавших от гангстерства. Как это происходит, в частности, с закрытием архивов научных журналов в Интернете. Цензура в World Wide Web должна быть тонко организованной структурой, напоминающей иммунную систему в человеческом организме. Отделяющей полезное от вредного, чуждое от нужного и удаляющей только то, что вредит организму.
В условиях временного затишья Россия может внезапно, эффектно, этически безупречно, а экономически с колоссальной выгодой для себя выйти на первый план. Почему бы Госдуме РФ не выступить с законодательной инициативой: вся научная периодика, опубликованная по-русски, а также переведенная с русского на иностранные языки, должна быть открытой, в свободном бесплатном доступе – включая и Интернет?! Это будет приветствоваться международной интеллектуальной общественностью и, несомненно, повысит престиж российского государства на международной арене.
Протестовать против этой естественной меры могут только хозяева холдингов, которых на всей планете не более тысячи, а в России и вовсе можно пересчитать по пальцам. Однако в интересах всего человечества разум обязан возобладать. Диктату коммерции над созиданием, хозяев журналов над учеными, университетами и исследовательскими центрами должен быть положен конец.
Без свободы доступа к научной информации модернизация, которая в России определена как одна из самых приоритетных задач, попросту невозможна. У пиратов научных знаний, похитивших у мирового сообщества возможность свободного доступа к знаниям и право столь же свободного распространения их, необходимо забрать похищенное и вернуть всему человечеству.
Нью-Йорк
КОММЕНТАРИИ ЭКСПЕРТОВ
Вячеслав Семенович Степин, академик, научный руководитель Института философии РАН
Знания — это особый продукт. Если я обменял один товар на другой товар, скажем, топор на мешок муки, — я приобрел топор, но лишился муки. Но знания — абсолютно другой продукт: если я передал вам свои знания, это не значит, что кто-то их потерял. Напротив: при передаче знания умножаются в том смысле, что и тот, кто обладал знанием, и тот, кто получил его, стали обладателями этих знаний.
Вмешательство рыночных механизмов в процесс трансляции знаний порождает ограничения, которые разрушат основной принцип науки. Чем общество, в котором какие-то люди являются хранителями знаний, а тем более их продавцами, отличается от тоталитарного общества? Было же время, когда у нас был запрет на кибернетику. Превращение знаний в товар рыночных отношений, а сам процесс трансляции научного знания — в предмет торговли столь же опасно.
Принцип свободного распространения знаний — одна из основ науки с самого ее появления. Знание должно свободно транслироваться, свобода получения научного знания должна иметь приоритет над правом их ограничивать рыночными отношениями. Право ученого на распространение знаний должно иметь приоритет над правом посредника, для которого знания — продукт. Ограничить свободу распространения знаний — значит подрывать в корне саму науку, нарушить фундаментальный принцип ее существования и развития.
Сергей Петрович Капица, профессор, академик Европейской академии наук
Всецело поддерживаю предложение о необходимости открыть архивы научных журналов и сделать это на законодательном уровне. После того как был изобретен ксерокс, была сделана попытка запретить ксерокопирование научных статей, которая провалилась. После того как был расшифрован геном человека, фирма, его расшифровавшая первой, сделала попытку запатентовать последовательность генов в геноме — и получила отказ, так как геном принадлежит всему человечеству. В результате плата за пользование информацией о геноме живых существ, включая геном людей, не взимается, победил здравый смысл.
Плата за пользование архивами научных журналов столь же абсурдна. Препятствование свободному распространению знаний хозяевами журналов и взимание ренты за чтение — притом бессрочной, не имеющей срока давности — нарушает принципы, на которых наука построена: свободный обмен информацией и свобода доступа к результатам научных исследований, опубликованных в открытой печати.
Игорь Григорьевич Яковенко, профессор РГГУ, доктор философских наук, культуролог
Разделяю позицию и пафос профессора Магаршака. Проблемы защиты авторских прав, защищаемых фирмами звукозаписи, заслуживают внимания и требует адекватных решений. Однако доступность всей остальной открытой информации в Интернете для каждого пользователя составляет фундаментальное условие существования и развития современной цивилизации.
Какой партии точно не хватает в политических системах абсолютно всех стран? Я могу оказаться и неправым, но вряд ли на сегодняшний день хотя бы в одной стране есть партия научно-инженерного решения проблем, т.е. партия, которая прежде всего отстаивала бы последовательное применение критического мышления и пошаговой научной социальной инженерии в политике и госуправлении. Таких партий может быть и несколько, поскольку каждая из них может представлять несколько отличающиеся подходы и проекты, как, скажем, в индустрии конкурируют разные группы учёных и инженеров, представляющие разные компании в одной и той же отрасли производства.
Существующие партии предлагают исключительно однобокие, устаревшие и страшно технологически и концептуально убогие конструкции. Они (действующие партии и их идеологии) напоминают какие-то археологические древности на фоне генной инженерии, Интернета и космических полётов на Марс.
Социальные науки в их нынешнем состоянии, к сожалению, выглядят не намного лучше, но это обстоятельство можно рассматривать как наличие широкого свободного поля для быстрого развития. Профессионалы всех специальностей и всех стран, объединяйтесь же наконец, блин!
P.S. Отмечу, что я знаю как минимум одну общественную организацию профессионалов, в миссии которой прямо заявлена цель переустройства общества. Это Фонд за критическое мышление (The Foundation for Critical Thinking) в США, претендующий на формирование критического общества.
Я внимательнее посмотрел словари и ещё раз подумал над смыслом выражения wicked problems (см. пост «Отвратительные, грязные, злые, дикие, бедственные... проблемы», сегодня я его дополнил). Дело в том, что в англоязычной литературе таким проблемам противопоставляются tamed problems, т.е. «ручные», «послушные» проблемы. Теперь я считаю самым адекватным вариантом перевода определение «непослушные», поскольку их суть — в том или ином непослушании индивидов или социальных групп: в непослушании другим индивидам и социальным группам, в несогласии с предлагаемыми решениями и т.д.
Но самое главное в человеческом непослушании в отношениях с проблемами заключается отнюдь не в несогласии людей друг с другом. В данном контексте на первый план выступает послушание или непослушание закономерностям и фактам реальности. В решении проблем технических или естественнонаучных находится некоторая горстка любопытных и настойчивых индивидов, которые послушно следуют за свойствами природы материалов, вещей, процессов, чтобы создавать новые орудия, технологии и знания.
И природа послушно открывает им свои секреты и позволяет создавать то, что мы называем достижениями цивилизации.
Результаты их деятельности практически немедленно настолько весомы, зримы, однозначны и достаточно послушны людям, что послушание новым техническим благам и знаниям распространяется и быстро, и широко. Так оказываются послушными и вещи (технологии), и непосредственные решатели проблем (инженеры и учёные), и потребители их трудов.
Когда же люди сталкиваются сами с собой и со сложившимся социальным миром, то в силу многих причин оказываются способными тысячелетиями игнорировать или идиотски интерпретировать факты реальности, отказываться договариваться о разумных правилах решения своих проблем и тем более соблюдать их. И все проблемы, завязанные на самого человека, становятся непослушными в силу слабого развития у людей культуры послушания в отношении реальности, особенно когда проблемные ситуации требуют от них того или иного изменения самих себя (К. Поппер писал о необходимости «интеллектуального смирения», включающего последовательное признание людьми своего фундаментального несовершенства во многих отношениях).
Религии оказались решениями, усугубившими у людей иррациональную непослушность реальности путём создания иллюзии послушности сказочной картине мира (и очень интересно о религии у Рэндалла Коллинза). Уровень развития современных государств однозначно указывает, в каких странах население (и его культура) наиболее согласны (послушны) с реальностью, а в каких — наименее. Россия быстро становится одним из лидеров среди второй группы стран.
Далее я буду использовать эту терминологию: послушные проблемы и непослушные проблемы. Ещё раз поясню, что речь идёт как о послушании/непослушании субстанции проблемы (материальный мир или социальный мир) действиям проблеморешателей, так и о послушании/непослушании решателей проблем (людей) объективным требованиям реальности (в том числе требованиям знать и признавать свои реальные свойства и овладевать навыками выработки разумных соглашений и разумном решении проблем).
Для России сегодня актуально не демократическое, а национально-освободительное движение
Этот текст постоянного автора «Новой» Владимира Пастухова привел к скандалу в редколлегии: публиковать или нет? Мнения категорически разделились: сторонники говорили о необходимости дискуссии по столь спорным суждениям, противники — об интеллектуальной провокации, с которой мы, последовательно выступающие за демократические ценности, не можем солидаризироваться. Пришли к решению: публикуем на сайте и спрашиваем мнение читателей
Предисловие редакции к читателю
Этот текст постоянного автора «Новой» Владимира Пастухова привел к скандалу в редколлегии: публиковать или нет? Мнения категорически разделились: сторонники говорили о необходимости дискуссии по столь спорным суждениям, противники – об интеллектуальной провокации, с которой мы, последовательно выступающие за демократические ценности, не можем солидаризироваться. Пришли к решению: публикуем на сайте и спрашиваем мнение читателей, которое, как правило, оказывается компетентным и безупречным с этической точки зрения.
***
Попытка возложить всю ответственность за происходящее в России персонально на Владимира Путина бесперспективна. Владимир Путин управляет страной не сам по себе, и даже не от имени пресловутых силовиков, а политически представляет неимоверно расплодившееся паразитическое сословие, которое благодаря ему конституировалось как господствующий класс. Только политическое подавление всего этого паразитического слоя может вывести Россию из перманентного кризиса.
Режим Владимира Путина вовсе не парит в воздухе, как этого многим бы хотелось. Скорее наоборот — он стоит обеими ногами на земле, и от него ощутимо попахивает социальным перегноем. Архаичная Русь, придушенная Петром, растерзанная большевиками, осмеянная либералами, восстала из праха, чтобы послать миру свой прощальный привет, прежде чем испустить дух. Чтобы победить, надо выдавить ее из себя, и не по капле. Времени у России нет.
Главный выгодоприобретатель
Государство Владимира Путина — это государство диктатуры люмпен-пролетариата. Люмпены являются основным конечным бенефициаром политики Путина.
Политический строй современной России совершенно адекватен ее социальному строю — состоянию российского общества, и в этой адекватности кроется секрет его стабильности. Пока в самой структуре общества, в положении его основных классов, в их самосознании не произойдет радикальных перемен, Путину ничего не угрожает.
Современная Россия — это страна победившего люмпена. Несмотря на то что количественно люмпены не преобладают, они, безусловно, доминируют сегодня в российском обществе, навязывая последнему свои «правила поведения». А уже как следствие, они являются и политически господствующим классом, распоряжающимся государственной властью, как трофеем. Проще говоря, Россия сегодня — «босяцкое государство», а Путин — «босяцкий царь».
Все русские диктатуры похожи друг на друга, и стенограмма судебного процесса по делу Иосифа Бродского («тунеядца») выглядит так же омерзительно, как стенограмма процесса по делу Pussy Riots («кощунниц»). Тем не менее социальная природа этих диктатур совершенно разная. И даже если в будущем путинский режим сравняется по уровню репрессий с советской властью, а возможно, и переплюнет ее, ничего общего с советской властью, кроме поразительного внешнего сходства, он иметь не будет.
Советский строй был своего рода «генно-модифицированным» социальным продуктом. Большевизм привил к широкому крестьянскому стволу веточку западного модернизма. Через 70 лет это дерево сгнило, так и не родив обещанных семян. Правда, под землей остались корни, из которых наверх полезли уродливые побеги малопонятной природы.
Сегодня все старые советские сословия (классов в европейском смысле слова в России никогда не было) деградировали, а новые еще не успели сформироваться. В обществе, как никогда, много «лихих людей», готовых на всё «социальных фрилансеров», не связанных никакими корпоративными, моральными и тем более правовыми узами.
В основании «путинизма» лежат не крестьянские (так что зря писатели-деревенщики так о нем пекутся), а люмпенские идеалы. В этом его главное отличие от советской власти. Эта та разница, которую многие не улавливают. «Путинизм» — политический строй деклассированных элементов, всех тех, кто выпал из своих социальных ниш либо вообще их никогда не имел. Наверное, так выглядела бы Россия, если бы Стенька Разин взял Кремль. На смену философии общины пришла философия «общака».
Варвар в городе
Люмпен — питательная среда для криминала. Люмпенизация российского общества имела своим прямым следствием его сплошную криминализацию.
В конце первой четверти прошлого века в русский город пришел раздавленный, обозленный и растерянный крестьянин. Несколько десятилетий ушло на то, чтобы городская среда переварила его, а он, в свою очередь, освоился в городском интерьере. На стыке этих двух процессов возникла полугородская «советская цивилизация», просуществовавшая почти полвека.
На рубеже ХХ и XXIвеков в русский город с гиком и свистом ворвался самодовольный, наглый и беззастенчивый уголовник. Двух десятилетий ему хватило для того, чтобы подмять городскую, полугородскую и крестьянскую культуру под себя и свести на нет политические достижения 200-летней европеизации страны. Криминализация общества всегда является свидетельством его социальной деградации, провалом в архаику, возвратом к наиболее примитивным формам социальных отношений, основанных на насилии и грабеже.
Повинуясь основному инстинкту, криминальные элементы стихийно сбиваются в стаи, которые терзают «тяглых» людей и потрошат их кошельки. Периодически внутри этих стай случаются свары, как между собаками, не поделившими кость. Но все тот же инстинкт заставляет их снова объединяться. Их много. Они — главная социальная база нынешнего режима. Это их режим.
Криминальная опухоль пустила метастазы повсюду, она проросла «снизу», так же как и «сверху», проглотила государство, подмяла под себя общество. В России не осталось ни одной социальной или политической институции, которая не была бы покорежена уголовщиной. По сути, нет никакой разницы между кущевскими бандитами и кремлевскими олигархами. И те и другие — типичные люмпены и уголовники по своим повадкам, ценностям, менталитету. А вся Россия снизу доверху — сплошная «кущевка».
Новоявленный хозяин России дико озирается в необычном для него историческом интерьере, не в силах поверить, что всё теперь принадлежит ему. Он чужд всякого истинно производительного начала. Фабрики и заводы, железные дороги и больницы, государственные учреждения и дома призрения, суды и театры — всё это для него не более чем груды бесполезных институций, если их нельзя немедленно разобрать на части и продать — или по крайней мере заставить работать на себя.
Богатейшее государство, с необъятной территорией, с историей, с традициями и с ядерным оружием, в конце концов, стало трофеем в руках варвара. Он очень похож сегодня на обезьяну с гранатой в руке и так же опасен: совершенно невозможно предсказать, куда он эту гранату зашвырнет, потому что социальных тормозов у обезьяны нет по определению.
Новая Орда
Криминальная среда полностью подчинила себе русское общество и эксплуатирует его как колонию, выкачивая из страны ресурсы и перекачивая их за рубеж.
Социальный и политический уклад жизни современной России очень похож на уклад жизни колониального государства. В медицине известен феномен аутоинтоксикации — самоотравления организма ядами, которые начинают вырабатываться внутри него при некоторых нарушениях нормальной жизнедеятельности. Нечто подобное произошло сегодня с российским обществом, которое подверглось «самоколонизации» паразитическими элементами, возникшими вследствие развития патологических социальных процессов внутри общества. Россия сегодня — империя и колония «в одном флаконе».
Страна вернулась в свой XVI век и даже еще раньше. Через всю русскую историю проходит конфликт между работящим «тягловым» (платящим налоги) человеком, которого не могло защитить слабое государство, и «татем» (вором и разбойником), который пользовался этой слабостью государства. Но почти никогда не было так, чтобы «тати» захватывали само государство, превращали его в орудие воровства и нещадного избиения работящих людей. Так было только в Ордынские времена, когда ханские отряды стояли в каждом русском городе и защищали тех, кто больше заплатит. Но то были чужие, а здесь — свои.
Русское общество приобрело характерную для оккупированных (колонизируемых) территорий двухуровневую структуру. Где-то «на дне» есть реальный «производящий» социум со всеми свойственными ему внутренними противоречиями между составляющими его сословиями и есть «криминальная нашлепка» над этим социумом, состоящая из не включенных в его повседневную производительную жизнь паразитических элементов, которые выкачивают из этого социума всё что можно.
Сегодня Россия искусственно поделена на два класса — «оккупантов» и «население». «Оккупанты» — это сформированная из люмпенов всех мастей («во фраках», «в погонах» или «в цепях» — не имеет значения) воровская элита, организованная как мафия и живущая «по понятиям», которая поставила под свой контроль государство и использует это государство как орудие перераспределения в свою пользу всего того, что производит население. «Население» — это совокупность впавших в «состояние комы» производящих сословий, лишенных реальной правовой и политической защиты, социальная роль которых сведена к обслуживанию паразитической элиты.
Конфликт между «оккупантами» и «населением» — основной скрытый социальный конфликт внутри современного российского общества. Это и есть то главное общественное противоречие, которое тормозит развитие российского общества, без преодоления которого ни одна из исторических задач, стоящих перед Россией, не может быть решена. Прежде чем заниматься модернизацией, индустриализацией, либерализацией, демократизацией и еще Бог знает чем, общество должно освободиться от криминальной опеки, сбросить с себя мафиозное ярмо, угнетающее его производительные силы.
«Православный вайнахат»
Криминал разлагает русское общество, извращает цели и задачи русской государственности, вызывает необратимую деградацию русской культуры.
Криминальная стихия, как вирус, живет внутри любого здорового общества на протяжении всей его жизни. И любое общество на протяжении всей своей жизни борется с этим вирусом. Победить криминальную стихию, как и вирус, окончательно нельзя, но можно и нужно держать ее под контролем. Стоит, однако, обществу ослабнуть, а его социальным и политическим институтам отклониться от тщательного исполнения заложенных внутри них программ, как «криминальный вирус» берет реванш и начинает поедать еще живое общество изнутри. Социальный иммунодефицит опасен так же, как и биологический.
Как правило, эта «вирусная атака» на ослабленное общество заканчивается быстро и печально. Общество умирает, а вместе с ним умирают и те паразиты, которые его пожирали. Но, если это общество в свою очередь оказывается паразитическим и само живет за счет какого-то неограниченного внешнего ресурса (находится, так сказать, на искусственном питании и дыхании), то драма может затянуться. Возникает паразитическая цепочка, на вершине которой оказывается криминал, в середине — подмятое им под себя при помощи подконтрольного ему государства общество, а в основании лежит тот самый ресурс, за счет которого они оба существуют.
Современную Россию невозможно представить без «Газпрома». Если бы не было Черномырдина, взлелеявшего эту уникальную монополию, то не было бы и Путина с его режимом. Недаром, повинуясь интуиции, Кремль в срочном порядке создает нефтяной аналог «Газпрома» из «Роснефти». Выдерни из-под власти «Газпром» с «Роснефтью» — и от нее ничего не останется. Нефтепроводы и газопроводы для криминальной российской элиты есть то же, что «шелковый путь» для кочевников — источник непрерывного и неограниченного «нетрудового» обогащения. Поэтому в российском обществе и возобладали нравы, естественные для какого-нибудь вайнахского племени, но мало сочетающиеся с христианской традицией. Сегодня не Кавказ входит в Россию, а Россия — в Кавказ.
Насаждаемые криминалом нравы корежат нравственные устои русского народа. Под его давлением начинает работать отрицательный «социальный лифт», который вытаскивает на поверхность всё самое гнилое, что можно найти в народной гуще. И, наоборот, всё доброе, светлое, истинно христианское выкорчевывается в народной душе. Формируется негативная матрица поведения, из которой можно выскочить, только отправившись во внутреннюю или во внешнюю эмиграцию. То же самое происходит со всеми социальными и политическими институтами. Вместо того чтобы стабилизировать общество, защищая его от хаоса, они привносят хаос в общественную жизнь, революционизируя Россию похлеще любой оппозиции.
Существует заблуждение, что нынешний режим — это и есть традиционный образ русского государства. Мол, лучше, увы, не стало, но и хуже (если посмотреть внимательно на то, что было), слава Богу, тоже не стало. Русским «деревенщикам» даже мерещится возвращение к каким-то там православным истокам, и в надежде на будущее избиение ненавидимых ими «либералов» они готовы объявить Путина «спасителем Отечества». Традиционалисты потянулись в Кремль толпами — слепые, они перепутали дорогу в вертеп с дорогой к Храму.
Путинский режим не имеет ничего общего с русской государственной традицией (мы не обсуждаем здесь — хороша она или плоха), кроме некоторого поверхностного сходства в «держимордии». Но в этом нет ничего специфически русского — подобное «держимордие» можно найти у любого африканского или латиноамериканского авторитарного режима. И даже весьма «культурные» немцы или итальянцы в не лучшие для них времена вели себя очень похоже. Во всем остальном — это не традиционное государство с крестьянскими патриархальными корнями, а пиратская республика.
Это не возврат назад и тем более не движение вперед, а отскок в сторону. Получив на выходе «из коммунизма» мафиозное государство, опирающееся на люмпена, Россия зашла в исторический тупик, из которого ей не выбраться «эволюционным» путем. Криминальную нашлепку на теле общества нельзя рассосать, ее можно только отрезать.
Революции не избежать
Не исключено, что революция, которая так пугает русскую интеллигенцию, в сложившейся ситуации окажется не злом, а благом.
У русского человека — устойчивая аллергия на слово «революция», и его трудно в этом упрекнуть. Собственно, революция в русской истории была всего одна, но этого оказалось достаточно, чтобы надолго отбить желание экспериментировать с огнем. Сказалась и навязчивая, набившая оскомину героизация революции коммунистическим агитпропом. Зверства русской революции затруднили понимание исторической роли революций.
В русской истории бунт перекрыл революцию. Тем не менее не надо путать революцию с бунтом. Каждая революция есть, в той или иной степени, бунт. Но не всякий бунт есть революция. Бунт является бессмысленным и беспощадным. Революция бывает беспощадной, но не бессмысленной. У нее есть цели, задачи и класс, в интересах которого она осуществляется. Революции были и остаются «локомотивами истории» и ее «повивальными бабками». Как любые «роды», они почти всегда болезненны, а «локомотив» иногда может и переехать историю. Но это не значит, что революцию можно списать со счетов истории.
Проблема современной России состоит в том, что эволюционным путем из того криминального исторического тупика, в котором она оказалась, выбраться невозможно. Криминальный режим самодостаточен, и через 10, и через 20, и через 30 лет он будет воспроизводить себя в том виде, в котором мы его сегодня наблюдаем. В отличие от коммунистического режима, он завязан на деньги, а не на идеологию, деградация которой автоматически означает его крах и перерождение. Этот режим сам по себе не рухнет до тех пор, пока не исчерпает внешние ресурсы, его питающие. Это резко сужает количество возможных политических сценариев для России.
Первый сценарий (неуправляемый крах) — это истощение природных запасов России или их катастрофическое обесценивание из-за мирового финансового кризиса, вслед за которым, почти гарантированно, наступает хаос и, вполне вероятно, распад страны (то есть исчерпание того внешнего ресурса, который питает криминальный режим). Если кто-то думает, что, когда закончится нефть, темницы рухнут и сама по себе наступит демократия, то он сильно заблуждается. Темницы, может быть, и рухнут, но приведет это только к тому, что еще больше уголовников выйдет на улицу. Это и есть кратчайший путь к тому самому «бессмысленному и беспощадному» бунту, которого никто не хочет. В этом случае режим гибнет, но вместе со страной.
Второй сценарий (управляемый крах) — это целенаправленное и организованное уничтожение режима до того, как нефть кончится. Этот путь предполагает неконституционное разрешение конфликта между властью и оппозицией, то есть революцию. Справедливости ради надо отметить, что к настоящему моменту конституционные рамки уже и так предельно размыты самим режимом, а конституционный порядок существует разве что в головах людей с сильно развитым воображением. При этом чем дольше будет сохраняться statusquo, тем болезненнее будет смена власти. Поэтому повторять, как мантру, что мы должны избежать революции «любой ценой», — контрпродуктивно. Ценой как раз и будет катастрофа, которая поглотит Россию, а вместе с ней и сотни тысяч, если не миллионы человеческих жизней.
Я не призываю к революции и не оправдываю революцию, я лишь констатирую печальные факты. Я лично предпочел бы, чтобы Россия обошлась без нее. Но реальных шансов на это у России немного. Ей приходится выбирать между плохим и очень плохим вариантом. Либо революция, что плохо, но сохраняются определенные исторические шансы. Либо катастрофа и бунт, что очень плохо и без всяких шансов. К сожалению, третьего уже не дано. Историческую развилку, на которой можно было выскочить из этого тупика при помощи компромисса, Россия проскочила год назад. Да и то я уже не уверен, что развилка-то была.
Можно, конечно, игнорировать эти реальности, предаваясь мечтаниям о внутренней эволюции режима или о демократическом выборе голодного народа в разрушенной стране после того, как криминальный режим «доест» Россию до конца. Я полагаю для себя безответственным поддерживать подобного рода иллюзии, мало сочетающиеся с действительностью. Отдавая себе отчет в том, что моя позиция не найдет сегодня понимания у значительного числа глубоко уважаемых мною людей, я в свое оправдание могу лишь процитировать Владимира Маяковского: «И мне бы строчить романсы на вас, доходней оно и прелестней, но я себя смирял, становясь на горло собственной песне».
Демократическое или национально-освободительное движение?
Единственный способ минимизировать потери от революции, не довести страну до хаоса и бунта, — это подготовиться к этой революции, сделать ее как можно более осмысленной и как можно менее стихийной.
Революция, какой бы бархатной она ни была, сначала решает свою главную и непосредственную задачу — устранение прогнившего режима и захват власти, а уж потом только переходит к осуществлению своих демократических и конституционных задач. Перескакивание через первый этап возможно только в головах очень добрых и романтически настроенных граждан, но не на практике.
И тут мы подходим к очень щепетильному вопросу. Оппозиция сегодня во главу угла ставит общедемократические лозунги, стыдливо обходя вопрос о необходимости завоевания власти. При этом практически все отдают себе отчет в том, что ее завоевание демократическим путем при существующих политических условиях невозможно. Нельзя убедить в преимуществах демократии народ, который при ней никогда не жил и ассоциирует демократию только с анархией 90-х. Как писал Троцкий, нельзя научиться ездить на лошади, не сев на нее. Дайте сначала народу лошадь — порядок и законность, а потом учите его демократической выездке.
Речь идет не об умалении или отрицании демократии, а лишь о приоритизации лозунгов. Демократические лозунги являются сегодня стратегически правильными, но тактически преждевременными. Для России в данный исторический момент актуально не демократическое, а национально-освободительное движение. Непосредственной целью сегодня является не демократизация, а деколонизация и декриминализация. Народ входит в революцию, движимый ненавистью к старому строю, а выходит из нее охваченный новыми идеями.
Это не власть, а оппозиция должна использовать сегодня тактику народного фронта. В повестке дня должен стоять один вопрос — борьба с криминалом и мафиозным государством. Все, для кого эта повестка дня актуальна, должны получить входной билет вне зависимости от идеологических предпочтений. Круглый стол необходим не для тех, кому и так приятно поговорить друг с другом, — они могут встретиться и в ресторане. И тем более круглый стол создается не для того, чтобы договариваться с властью, а для того, чтобы давить на нее.
Перед национально-освободительным движением стоят иные задачи, чем перед демократическим: подавление криминальных элементов и их агентов в государственных органах; восстановление дисциплины и общественного порядка; возвращение работоспособности государственных институтов, прежде всего правоохранительных органов и судебной системы. Прежде чем строить демократию, необходимо освободить Россию от того внутреннего ига, которое душит ее производительные силы и расшатывает нравственные устои. Сначала надо вырезать опухоль, а потом заниматься оздоровительными процедурами.
Прежде всего нужно расчистить (или даже зачистить) ту площадку, на которой будет возводиться здание демократии. И лишь потом, когда эта задача будет решена, конституционной элите придется в жесткой конкурентной борьбе доказывать преимущества демократического пути развития. Демократия — это не плод разовых усилий, который можно сорвать, как джекпот, и жевать всю оставшуюся жизнь. Постоянное напряжение здоровых сил общества, заинтересованных в том, чтобы Россия снова не скатилась в криминальную яму, является единственной гарантией для демократии. Никаких других гарантий не существует. Если 100 лет назад общество с этой задачей не справилось, это не повод полагать, что оно с ней не справится никогда.
Как это ни тяжело осознавать, но надо быть готовыми к тому, что путь к демократии лежит через диктатуру. Нет никаких сомнений в том, что «мафиозное государство», защищая себя, будет впредь только усиливать репрессии, у него просто нет другого выхода. Ответом на криминальный террор могут быть только меры чрезвычайного характера. Обществу придется пройти через чистилище, соскребая с себя «татей» и их приспешников. Это будет малоприятный, но необходимый этап, у которого, безусловно, будут свои издержки. Их и будут в последующем лечить при помощи демократии.
Послесловие редакции
По прочтении этого текста у нас возникли вопросы. А кто будет тем лидером, который проведет необходимую, по мнению автора, хирургическую операцию? Откуда ему взяться? На кого он будет опираться и кто будет осуществлять антикриминальную революцию? Не станут ли эти люди, оказавшись у власти столь жестким способом, основателями новой мафиозной структуры? Не похоже ли это все на большевизм, который уже разрушал до основания, а что было затем, знают все?Мы задали эти вопросы Владимиру Пастухову. Он обещал написать продолжение, в котором попытается на них ответить.
Что нам делать после окончания процесса Pussy Riot?
17 августа т.н. судья Сырова вынесет приговор Марии Алехиной, Надежде Толоконниковой и Екатерине Самуцевич. Заниматься предсказаниями и уж тем более аналитикой — дело неблагодарное; к правосудию все это не имеет никакого отношения.
Остается лишь надеяться, что девушки окажутся на свободе как можно раньше.
Но (каким бы ни было решение) поговорить есть о чем. Этот абсурдный процесс особенно выпукло показал, что в правовом поле не может быть никаких чувств верующих; они не нужны и, более того, вредны. Если раньше ситуация сводилась скорее к анекдоту вроде гиковских пикетов за телеканал «2х2», то теперь все приняло слишком серьезный оборот.
Жителям России в принципе свойственно нежелание воспринимать свод законов как нечто изменяемое. Но почему никто даже не задается вопросом, откуда вообще в административном кодексе взялся пункт 5.26 («оскорбление религиозных чувств граждан либо осквернение почитаемых ими предметов, знаков и эмблем мировоззренческой символики»)?
Это же совершенно идиотский параграф.
Его вторая часть, очевидно, была дописана из-за того, что у нас вроде как светское государство и оскорбляться могут не только верующие — в итоге появились какие-то почитаемые предметы, знаки и эмблемы.
Возникает немало вопросов. Можно ли, например, считать айфоны почитаемыми предметами? А белую ленту — знаком мировоззренческой символики? Есть ли какой-то особый логотип у атеистов, сославшись на который можно пожаловаться на чувства, оскорбленные словом пастыря на государственном телеканале или перекрытием дорог в кладбищенский день? Рассмотрит ли Хамовнический суд мой иск, если какой-нибудь кощунник осквернит бюст глубоко почитаемого мной философа Плотина? И что там, наконец, с правами огнепоклонников, картезианцев и, скажем, последователей Алистера Кроули?
Формально, по нынешним законам, в России за фразу «Засуньте себе в жопу свои серп и молот» должны штрафовать так же, как за фразу «Клал я на вашего патриарха», но мы-то с вами знаем, что на самом деле это не так. Видимо, потому что неверующие граждане в массе своей — бесчувственная сволочь, даже и оскорбиться толком не умеющая.
Это же надо талант иметь. Например, недавно на пермском фестивале «Белые ночи» православные активисты (само по себе парадоксальное словосочетание) заявили о том, что их оскорбляет трехрукая статуя Христа. Причем этих православных активистов в большей степени оскорбила не третья рука абсолютного в их космологии Бога-сына, а то, что на фестиваль были выделены бюджетные деньги.
Иногда складывается впечатление, что существуют профессиональные оскорбленные — глубоко несчастные люди, ведущие при этом довольно интересную жизнь. Они смотрят «Монти Пайтон» и «Южный парк», ходят на стриптиз и в гей-бары, ищут порно в «ВКонтакте». Что угодно, лишь бы написать кляузу и добиться запрета.
Это все смешно, конечно, но дело Pussy Riot тыкает нас мордой в реальность. А если и этого вам мало, то следует заметить, что вот уже как месяц идет обсуждение о переводе статьи за оскорбление чувств верующих в уголовный кодекс. Лояльные политологи (surprise! surprise!) дружно отмечают своевременность и крайнюю необходимость такого изменения.
Многие спрашивают себя и друг друга: а что делать, если девушек все же посадят и надолго? Вот вам ответ: добиться того, что в конечном счете понятие «оскорбление чувств» будет убрано из свода законов к чертовой матери.
Давайте запишем это в наш блокнотик (или куда там?) с общими целями: честные выборы, свободная пресса и т. д. Потому что без свободы слова все это — просто пустой звук.
Все, что власть хочет знать об обществе, — это сколько нужно денег, чтобы откупиться от бедных и как тем самым заставить их голосовать за себя
07.08.2012
Тут буквально на днях Альфред Кох, весьма тонкий автор, более известный благодаря «распродаже России», сделал очень точную запись в «Фейсбуке», заслуживающую того, чтобы ее привести полностью:
«Существует такая (довольно известная) концепция государства, которая называется «государство как стационарный бандит». Смысл этой концепции состоит в том, что государство — эта некая банда, которая захватывает власть над неким народом, живущим на определенной территории. Однажды банда обнаруживает, что она не может расширить свои владения: мешают другие банды. Тогда банда начинает эксплуатировать «свой» народ. Очень скоро она понимает, что если она эксплуатирует народ слишком жестко, то народ либо начинает вымирать, либо восстает. Экспериментально устанавливается некая разумная мера эксплуатации, когда банда забирает лишь ту часть добавленной стоимости, которая оставляет народу достаточно средств для расширенного воспроизводства. В этих условиях богатеют и банда, и народ. Таким образом банда превращается в рациональную власть. Я долго не мог понять, почему наша банда так наплевательски цинично относится к народу? Прежде всего к тем, кто эту самую добавленную стоимость производит. А заботится лишь о тех, кто так или иначе сидит на перераспределении добавленного продукта, а не на его производстве. И тут меня осенило: для власти, выбравшей в качестве концепта развития страны практически исключительно продажу извлеченного из ее недр сырья, население этой страны — лишнее. Оно не субъект, производящий добавленную стоимость, как было бы, если бы выбрали альтернативную концепцию, заключающуюся в развитии за счет роста добавленной стоимости. В выбранной сырьевой концепции население проходит по статье «затраты», или, как теперь модно говорить, — «косты». А рациональный бизнесмен «косты» сокращает. Мы мешаем нашей банде. Она едва нас терпит. Реально ей нужны лишь 2—3 млн человек, которые заняты в добыче и доставке к рынкам сбыта сырьевых товаров. А на месте остальных они бы предпочли иметь либо бесправных гастарбайтеров, либо прямо зависящих от них бюджетников и пенсионеров. Если посмотреть на поведение нашей власти-банды под этим углом, то тогда оно оказывается вполне рациональным, и ее нынешнее поведение по отношению к нам — чуть ли не верх гуманности и терпимости».
Концепция «стационарного (или «оседлого» — в отличие от «гастролирующего») бандита», разработанная знаменитым американским экономистом Манкуром Олсоном, действительно многое объясняет в поведении клана, который сейчас управляет государством. Я бы, правда, назвал этот клан сектой, потому что, помимо извлечения ренты на правах монопольного хозяина, устанавливающего правила, но на ходу их же меняющего под себя, эта группа товарищей объединена эклектичной квазирелигией. Состоит она из православного фундаментализма, антизападничества и ощущения чекистской имперской миссии (здесь мы выводим за скобки экспертов, обслуживающих власть, которые не хотят своей стране зла и борются в рамках заданных правил хотя бы за сбалансированный бюджет — чтобы не жахнулась экономическая система). В этом смысле секта имеет свою идеологию (религию) и живо напоминает другую секту — верных марксистов-ленинцев, которые начали играть роль «стационарного бандита» сразу после Гражданской войны, а затем удерживали позиции благодаря извлечению ренты (с момента разработки самотлорских месторождений). Соединение монопольной позиции «стационарного бандита», наличие ренты и квазирелигии позволяет секте всех остальных, не примкнувших к ней, считать еретиками, «неверными», «оранжистами».
Если, как показали Дуглас Норт, Джон Уоллис и Барри Вайнгаст в своей работе «Насилие и социальные порядки», в раннем Средневековье государство служило в качестве «полицейского отделения церкви», то в модели «стационарного бандита по-русски» церковь взяла на себя функции идеологического отдела государства. Она освящает так называемое «ручное управление» без стабильных институтов, которое было бы правильно назвать не «невидимой рукой» (ее существования власть допустить не может), а «грабящей рукой» (термин американских экономистов Тимоти Фрая и Андрея Шлейфера).
Происхождение нашей власти действительно описывается в терминах концепции «стационарного бандита», вошедшей во все учебники институциональной экономики. В своей книге «Власть и процветание: избавляясь от коммунистических и капиталистических диктатур», опубликованной в 2000 году уже после кончины автора, Манкур Олсон так описывал мотивацию шефа победившего клана: «У лидера бандитов, обладающего достаточным могуществом для того, чтобы контролировать и удерживать территорию, появляется стимул к тому, чтобы осесть, водрузить на себя корону и стать автократом, который поставляет населению публичные блага».
Собственно, здесь описана психология многочисленных криминальных царьков, которые перешли от бандитского контроля над регионом, областью, районом, муниципалитетом к квазиформальному, превратившись в губернаторов, глав районов и мэров. Как правило, capoditutticapi, глава всех бандитов, в той или иной административной единице, если он достаточно эффективен, действует по принципу «одного окна» — то есть представителям малого бизнеса, помимо формальных платежей, можно откатывать только одному неформальному хозяину. Других capoditutticapi сдерживает силой авторитета или просто силой. Гораздо хуже, когда непонятно, кому откатывать и кому жаловаться, если сборщики неформальных податей выстраиваются в очередь и тем самым делают бизнес нерентабельным.
Кстати, неэффективность федеральной власти в том и состоит, что, в отличие от некоторых царьков районного масштаба, она не защищает своих подданных, у которых забирает налоги и сборы и с которыми делится остатками ренты, от других бандитов. Поэтому непонятно, зачем она вообще нужна. Ведь эффективный «стационарный бандит» делает, по словам Олсона, так: «Поскольку жертвы оседлого бандита являются для него источником налогов, он запрещает убийство своих подданных и нанесение им увечий… бандит запрещает воровство кому-либо еще, кроме себя».
В другой работе (в соавторстве с Мартином Макгиром) Олсон приводит математические доказательства размера налога, который — из рациональных соображений, свойственных «стационарному бандиту», — не может быть слишком маленьким, но и слишком большим. Наша нынешняя власть тоже находится в постоянном поиске доходно-расходного баланса. При этом она сознательно поддерживает минимально возможный уровень бедности: правящий клан не может позволить народу богатеть (за счет бюджетных источников или за счет предоставления возможностей заработать самим в условиях незарегулированной экономики), потому что людям с достатком такая власть не очень нужна. (Как говорил нобелевский лауреат Амартья Сен, бедность — это не низкий доход, а дефицит возможностей.) К тому же во время выборов, которые должны сообщать «стационарному бандиту» видимость легитимности, поддержание бедности дает возможность стимулировать голосование методом подачек, обещаний, повышений пособий и пенсий и т.д. Состоятельному и состоявшемуся человеку такие подачки не нужны, и поэтому есть риск, что он не станет подтверждать легитимность человека, объявившего себя законным начальником всех начальников.
Государство в такой системе заинтересовано в бедности. Но оно же заинтересовано и в неопределенности — тем самым всякий раз подтверждая свою способность «преодолеть хаос», «навести порядок» в том беспорядке, который само и поддерживает. Поэтому такое государство вместо строительства институтов, работающих, невзирая на личности, — судов, парламентов, госуслуг и т.д. — занимается «ручным управлением», «разруливанием вопросов», которые в нормальной институциональной среде разрешаются автоматически и без взяток. Вне коррупции «стационарный бандит» существовать не может. А вместо решения проблем власть их «финансирует». И этих денег всегда мало, поэтому у нашего «стационарного бандита», несмотря на доходы от углеводородов, вечно не хватает ресурсов.
Ну и, разумеется, «стационарный бандит» не заинтересован в демократии и обратной связи. Все, что он хочет знать об обществе, — это сколько нужно денег, чтобы откупиться от бедных и как тем самым заставить их голосовать за себя. Политика здесь уже не является обменом — общественные блага в обмен на налоги (на этот счет тоже есть целая теория другого нобелевского лауреата Джеймса Бьюкенена). Она является грабежом и национализацией. Доходов и душ. За последнюю функцию отвечает РПЦ.
Смысл происходящего в стране — попытка избавиться от системы «стационарных бандитов» федерального и уездного масштабов. И яростное ответное сопротивление, при котором «стационарный бандит», вопреки логике Манкура Олсона, вынужден наносить своим подданным увечья.
Реформа высшей школы (или то, что под ней понимает правительство) окружена целой серией подлогов и умолчаний, иногда просто шокирующих. Об эффективности и безжалостной конкуренции говорят те, для кого гарантированы особые условия, раздутыми цифрами студентов прикрывают постоянное сокращение бюджетных мест и лавинообразный рост частных вузов, профильный министр считает «пристойной» долю образования в ВВП ниже, чем в абсолютном большинстве развитых стран... Ответом на этот бюрократический и неолиберальный натиск должна стать консолидация преподавательского сообщества. Университет — для преподавателей и студентов, а не бюрократов.
Поклонники рынка
На Петербургском международном экономическом форуме нынешний министр образования Дмитрий Ливанов получил следующий совет от ректора Московской школы управления «Сколково» Андрея Волкова: «Министерство должно допустить право на смерть университетов. <...> Надо понять, что университеты, как общественные корпорации, должны возникать, достигать успеха и уходить с арены — банкротиться и исчезать».
Казалось бы, логично — ректор бизнес-школы рассуждает об оздоровляющем эффекте банкротства слабых вузов. В конце концов, уж он-то не обязан быть поклонником некоммерческих проектов и государственных субсидий.
Но что это за бизнес-школа, которую возглавляет Волков?
«Во-первых, школа «Сколково» создана при столь мощном использовании административного ресурса, что повторить этот опыт практически нереально. Во-вторых, она функционирует пока вне открытого рынка и не как бизнес-проект, главный принцип которого — самоокупаемость» (Декан Высшей школы менеджмента ГУ-ВШЭ Сергей Филонович).
«Главное, в чем сомневаются критики «Сколково», — рыночность условий, на которых школа получила финансирование. Другие отечественные бизнес-школы таких денег от банков добиться не могут, поэтому не без основания предполагают, что тут сработал тот самый административный ресурс» (E-xecutive.ru о кредите Сбербанка для «Сколково» на сумму 245 млн долл. под залог школьной земли).
Или вот свежая новость: «Ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов призывает не рассматривать «Сколково» как бизнес-проект. Тем не менее он уверен, что «Сколково» выживет: «Есть целый ряд возможностей получить дополнительные ресурсы. Это может быть коалиция с другим образовательным учреждением, прямая поддержка государства, новая мобилизация бизнеса» (Ведомости).
Другими словами, у самой школы немного шансов обанкротиться — ее всегда прикроет правительство, оказав ей «прямую поддержку». В конце концов, председатель попечительского совета школы — не кто нибудь, а бывший президент и нынешний премьер.
Итого: ректор школы, в которой учат бизнесу, но которая отнюдь не играет по рыночным правилам, рассуждает о том, как прекрасно было бы позволить вузам (другим) банкротиться и умирать. Думаю, этот пример можно обобщить: чем громче кто-то в российском образовании призывает к «эффективности» и «рыночности», тем больше вероятность, что уж ему и его вузу потеря господдержки не грозит. Суровый, но справедливый рынок как-нибудь обойдет его стороной.
Урезать и сокращать
Андрей Волков с его радикальной риторикой отнюдь не одинок. Идею о необходимости сокращать бюджетные места, закрывать/объединять государственные вузы и в целом избавляться от «нахлебников» (так выразился Ливанов в одном из интервью) наше правительство разделяет давно и с энтузиазмом.
Что конкретно имеется в виду? За день до того, как вступить в должность, Ливанов повторил намерение своего предшественника Андрея Фурсенко в два раза сократить число бюджетных мест в вузах. В новом законе «Об образовании», недавно внесенном в Госдуму, норма бюджетных мест на 10 тыс. человек урезана с 1700 до 800: это прямой ответ на предложение министра.
Сокращать предлагается не только бюджетные места, но и сами вузы: 20% учебных заведений и 30%-35% филиалов в ближайшие два года.
Все без исключения сторонники этих мер приводят «страшные цифры» количества вузов и студентов в современной России. Например, ректор Финансового университета при правительстве РФ Михаил Эскиндаров: «....если на территории России в 1985 году было 500 вузов, где обучалось 2,8 млн. человек, то сегодня — более 3,5 тыс. вузов и филиалов, где обучаются 7,9 млн человек. В те годы после окончания школы 20% выпускников шли в вузы, а сегодня идут почти 85%». Ливанов: «В СССР на 250 млн населения было 1,5 млн студентов и 400 вузов. В России на 140 млн — 7 млн студентов и 2 тыс. вузов». Или сам Медведев: «Очевидно, что общее количество вузов превосходит все разумные рамки».
Действительно, по количеству выпускников школ, поступающих в вузы, Россия занимает одно из первых мест в мире. И это ненормальная ситуация. Но причем здесь государственные вузы и бюджетные места?
«Общая численность студентов в России выросла в 2000-2010 гг. в 1,5 раза — с 4,7 млн до 7 млн. За это время количество бюджетных студентов незначительно снизилось — с 2,8 млн до 2,6 млн. Одновременно более чем вдвое выросло число платных студентов в государственных вузах и в 2,5 раза — в негосударственных. Доля «бюджетных» студентов упала с 59,6 до 37,2%» (Ведомости).
Схожие данные приводит Олег Смолин: доля бюджетников среди всех студентов — 40%. По этому показателю Россия далеко позади большинства развитых стран.
Думаю, для каждого эта статистика подтверждается простым жизненным опытом — неужели так часто встречаются вузы, где на бюджет нет никакого конкурса? И с другой стороны — господа Эскиндаров, Ливанов и Медведев никогда не видели объявлений «3 тыс. рублей в месяц, государственный диплом, отсрочка от армии»? Очевидно, что абсолютное большинство «студентов» числится именно в таких заведениях.
Тем не менее, отбирать лицензии и закрывать частные вузы, в которых иногда вообще не учат (буквально), никто в правительстве не предлагает. Речь почему-то всегда идет о бюджетных местах, которые и так с каждым годом сокращаются. И каждый раз, соревнуясь в хлестких фразах о переполненной иждивенцами и нахлебниками высшей школе, чиновники не забывают добавлять шокирующую статистику о 85% поступающих в вузы — из которых на бюджет поступает меньшинство.
Окончательное решение
За риторикой «эффективности» и «конкурентоспособности», а также невероятной статистикой числа студентов, которую автоматически приводят чиновники, когда кто-то сомневается в их смелом плане, похоже, скрывается одно простое желание — сэкономить.
Очередной подлог, или даже прямой обман заключается в декларируемых расходах на образование. Так, министр по вопросам Открытого правительства в студии «Эхо Москвы» сообщил: «На память — затраты на образование должны будут вырасти с 5,4% ВВП до 6,5% ВВП».
Память министра подвела: по оценке исследователей ВШЭ, «Федеральные расходы на образование сокращаются с 4,1% ВВП в 2011 году до 3,9% ВВП в 2015 году». Это ниже, чем практически во всех развитых и в большинстве развивающихся стран (разрыв с Северной Европой почти двукратный), ниже, чем в среднем по ОЭСР (4,6%). Если брать не относительные, а абсолютные показатели расходов на душу населения, сложится и вовсе неприглядная картина.
Так или иначе, Ливанов уверен, что доля образования в российском ВВП «пристойная». И в этом заключается, пожалуй, главный парадокс.
«За последние 20 лет мы полностью утратили международную конкурентоспособность в этих сферах. Мы ее просто потеряли. То, что мы имеем сегодня, не соответствует даже минимальным требованиям» (Ливанов). Так может, дело в том, что преподавателям в течение последних 20 лет платили по 100-200 долл. в месяц?
Получается, что, десятилетиями моря ученых голодом (Карфаген вот пришлось осаждать всего три года), минобр смог наконец констатировать полный разгром образования и принять решение о том, что его надо окончательно добить.
Похожую логику демонстрируют экономические университеты с сильной неолиберальной экспертной составляющей, быстро объединившиеся в Ассоциацию для того, чтобы гарантировать свое участие в сокращательно-закрывательном процессе (аналогия с еврейскими организациями, которые сотрудничали с немцами в ходе «окончательного решения», разумеется, будет натяжкой, но «мысль ясна»). Так, Ассоциация предлагает мерить «эффективность работы вуза» по таким критериям, как «доходы выпускников через пять лет после окончания вуза, уровень зарплаты преподавателей по сравнению со средней по региону». Т.е. в стодолларовых зарплатах оказываются виноваты сами университеты, но никак не правительство. Более того — следуя этим критериям, министерство сможет закрывать педвузы за то, что само же платит их выпускникам в школах копейки (!).
Итог
Все споры об эффективности и конкурентоспособности высшей школы в России происходят на фоне будничного, набившего оскомину сюрреализма: в богатом нефтяном государстве ставка преподавателя провинциального вуза, как правило, ниже прожиточного минимума. Или вот, например, Южный федеральный университет, скроенный из четырех вузов в строгом соответствии с политикой укрупнения, слияния и поглощения: «Когда создавался университет, сотрудники ожидали повышения своих доходов. Но особых перемен не произошло. Выпускник вуза, пошедший работать преподавателем, получит 5000–5200 рублей» (Григорий Тарасевич).
К этому трудно что-то добавить. Без радикального повышения зарплат никакая «реформа» невозможна. Разумеется, наука и вузовская система нуждаются в жесточайшем внешнем аудите с привлечением иностранных специалистов, изменении правил игры: приоритет должен отдаваться публикациям, реальным результатам, активной научной жизни, — но все эти вопросы не имеют никакого отношения к сокращению бюджетных мест, закрытию и объединению вузов. Рынок не может «сам собой» создать научную инфраструктуру: журналы, конференции, зарубежные связи, — без которой здоровая академическая конкуренция просто невозможна. Все это требует вложений, длительных и целенаправленных усилий, общего понимания того, что наука нужна стране, если стране нужно будущее. И самое главное — министерство как таковое просто не может решить проблем высшей школы, сколько бы самоуверенных заявлений о «радикальных изменениях» не сделал очередной новый министр. На это способны только преподаватели и студенты. Нам брошен вызов. Мы должны объединиться и отвоевать то, что принадлежит нам по праву.
08.08.12 8:19
tromentano
11 июля, 20:11
У некоторых людей встречаются представления, что если ребёнок не ходит в школу — то дома родителям придётся ему как-то обеспечивать те же 25 учебных часов в неделю (вроде такой норматив для первого класса) плюс «домашняя» работа ещё 4-8 часов в неделю. Так вот, в школе дети проводят столько времени не потому что это неизбежно необходимо для освоения учебной программы, а из-за катастрофически низкого КПД. Достаточно сходить на несколько уроков (или посмотреть видео даже образцово-показательных открытых уроков), и проанализировать деятельность нескольких детей, чтобы убедиться, что из всех 35 минут урока ребёнок занимается чем-то продуктивным в лучшем случае минут 10, а в среднем — минут 5.
Собственно, так я и поступил, посмотрев несколько видео открытых уроков, чтобы освежить собственные воспоминания. Вот ориентировочный расклад для 35-минутного урока первого-второго класса (разумеется, это сугубо моя экспертная оценка):
1. Общая организация процесса
Вошли, сели, успокоились, повозились доставая всё, что нужно, убирая что не нужно, угомонились, сосредоточились на учителе — две-три минуты.
«Открыли учебники на странице...» для 30 детей может длиться минуты 2, и повторить инструкцию придётся раза три. При этом те, кто уже открыли и ждут тех, кто ещё не открыл, начинают отвлекаться, в классе начинается лёгкий гул, всех нужно призвать к порядку... И так за урок несколько раз "вылетает" ещё по одной-две минуты.
Естественно, в индивидуальной работе или в малой группе потери на организацию процесса в разы меньше.
Кстати, и с детьми, и со взрослыми существует удивительный психологический эффект, который иллюстрирует «блуждание» внимания людей: если громко, чётко и отчётливо сказать группе даже из 10 людей, которые, как вам кажется, слушают вас, инструкцию типа «откройте методичку на восемнадцатой странице», то неизменно и обязательно кто-то переспросит вас или соседей «что?», «на какой странице?», «что открыть?» И чем больше группа — тем больше внимание аудитории «плавает».
В общем, семь минут на это всё уходит гарантированно.
2. Выслушивание объяснений того, что известно
Учитель объясняет всё так, чтобы это было понятно даже самому распоследнему ученику — с очевидными подробностями, в низком темпе. Практически каждый ребёнок в классе на уроке слушает (точнее, пропускает мимо ушей) что-то уже хорошо известное ему.
Дети, способные воспринимать в высоком темпе, вынуждены слушать ме-е-е-едленные объяснения учителя, расчитанные на самых медленных.
И проблема не только в том, что ребёнок что-то услышит два раза — проблема в том, что ему скучно, он теряет мотивацию, его внимание рассеивается и «уплывает».
Заложим на такие ситуации хотя бы четыре минуты.
3. Ответы «с места» и у доски
Учителя началки, чтобы хоть как-то контролировать внимание учеников, часто задают вопросы классу, желающие поднимают руки, кто-то из них отвечает.
У этого процесса тоже довольно низкий КПД: задавание вопроса, поднимание рук, выбор отвечающего занимают время, и в итоге только 1 из 30 человек получает возможность что-то сказать. Вот и получается, что если на некие устные ответы во время урока выделено 6 минут, то в среднем каждый ученик говорит 12 секунд. Негусто.
Конечно, зато он слышит ответы товарищей и, теоретически, что-то из них выносит — но при соотношении слушать чужие ответы/отвечать самому в соотношением 1/30 это не слишком эффективно.
Ещё минус три минуты.
4. Ожидание отстающих при самостоятельных заданиях
В школе среди детей есть те, кто побыстрее, и те, кто помедленнее — кто-то в счёте, кто-то в письме или других видах деятельности, а кто-то во всём сразу. Для группы из 30 детей как-то нивелировать эту разницу учителю крайне сложно: даже при желании он не всегда может дифференцировать сложность задания для «быстрых» и «медленных» — задания стандартизованы для всех детей. Соответственно, «быстрые», сделав задание, сидят, ждут и находят себе другие занятия, а «медленные» не получают никакой передышки, работают на пределе своих скоростных возможностей, делая ошибки и не успевая нормально что-либо осваивать (из-за чего им становиться ещё сложнее двигаться дальше по программе).
Те, кто быстро справляются с заданиями, быстро читают, считают и пишут, сразу правильно понимают задания, ждут, пока учитель ещё раз объяснит это отстающим, и пока они наконец-то с этим справятся.
Получается, что темп урока оптимален лишь для некоей прослойки «середнячков». В школе те, кто уже понял и уже сделал, всегда ждут тех, кто ещё не понял и ещё не сделал.
У успешного ученика ещё минут пять «вылетает».
***
Ну что же, у нас осталось 17 минут урока на собственно продуктивную учебную деятельность. Но двигаемся дальше:
5. Примитивные методы преподавания
Школьные методы рассчитаны на массовое "усреднённое" преподавание. То есть этим способом должно быть возможно учить 30 абсолютно разных детей силами самого отстающего выпускника пед. колледжа. Поэтому в основу преподавания заложены самые примитивные алгоритмы: заставить всех сидеть молча — рассказать новую тему как написано в методичке — показать типовое решение на доске — ученики открывают учебники с типовыми упражнениями — ученики отсчитывают четыре клеточки, пишут номер упражнения, переписывают примеры в тетрадь и решают их. Мало кто из взрослых подозревает, что существуют другие методы преподавания.
Проблема в том, что они сложнее стандартизуются, требуют значительной квалификации преподавателя и намного меньшей учебной группы.
6. Неэффективная программа обучения
Чему нужно учить ребёнка, который уже знает буквы и даже умеет читать отдельные слова, но ещё не владеет беглым чтением, на уроке чтения? Нет, конечно же не умению быстро читать, усваивать, осмысливать и запоминать прочитанное!
Ему просто необходимо именно на этом этапе, чтобы стать грамотным человеком, гармоничной личностью и хорошим гражданином, усвоить, что есть пары из звонких и глухих согласных! И как рисовать схемы слов, обозначая квадратиками разных цветов гласные и согласные. И каким-то ещё странным вещам, которые никогда в жизни не пришли бы в голову здравомыслящему человеку, который хотел бы кого-то научить хорошо читать.
Что характерно — и фонетический разбор, и классификацию букв, и рисование схем, уже научившийся бегло читать ребёнок может освоить за часок в совершенстве, а ещё плохо читающий может над этим «зависать» неделями.
Но самое, пожалуй, пагубное в таком содержании обучения — это субъективная бессмысленностью учебной деятельности. То есть ребёнок по принуждению занимается тем, что для него является полной ахинеей и не несёт смысла. И ни учитель, ни родители не объясняют, зачем это надо и какое это имеет отношение к чтению (потому что ребёнок и без этого как-то читает ведь!)
Долго можно говорить и о методике преподавания математики и всего остального.
7. Неучёт возрастных и индивидуальных особенностей, «зон развития»
Ну, понятно, что невозможно для класса из 30 человек хоть как-то учитывать индивидуальные особенности. Что Машенька пока посматривает на пальчики, пытаясь что-то пересчитать, а Петя уже играет в «Монополию» и считает в десятках тысяч. Что Васе ну вообще пока неинтересно и не хочется что-то читать, а Леночка дочитала «Хроники Нарнии». И Машенька, и Петя, и Вася, и Леночка будут изучать сегодня сложение в пределах десятка и читать хором вслух четверостишье про снегиря. Ну а если кому-то хочется изучать насекомых или минералы — то, пожалуйста, в свободное от учёбы время!
Естественно, когда ребёнок занимается тем, к чему он психологически созрел, и что ему интересно — то это во много раз эффективнее, чем когда бьётся головой в ещё закрытую для него дверь.
А то же слитное письмо, например, которому так пытаются научить первоклашек даже ценой неврозов, сколиозов и непомерной нагрузки на зрение, было бы в разы проще изучать на год-два позже. Просто когда-то давно слитное письмо было очень важным навыком, на котором строилось дальнейшее обучение по ряду предметов, кроме того оно очень активно использовалось в жизни, и его всенепременно нужно было освоить в первую очередь.
***
Безусловно, такие потери в какой-то мере неизбежны и при любых альтернативных подходах к обучению — но в этом случае есть масса возможностей поднимать КПД процесса в разы (или хотя бы не опускать его настолько низко), и спокойненько уделять освоению ФГОС для начальной школы час-два в день.
Глеб Павловский: «Государство Путина висит на волоске»
03 августа 2012, 17:54
Адрес → http://polit.ru/article/2012/08/03/pavlovsky/
Директор Фонда эффективной политики Глеб Павловский рассказал «Полит.ру», что видит в сегодняшней политике Путина «Горбачева-минус», тревожного, стоящего на грани смуты. А последние июльские законы называет просто попыткой смонтировать из обломков демократии и страха консолидированную власть. Беседовал Евгений Ершов.
Глеб Олегович, вы могли бы в двух словах описать, как вы видите сегодняшнюю политическую обстановку в России? Что она, по-вашему, из себя представляет?
Власть перестраивает свою прежнюю систему передач, и эта «антиперестройка» длится года полтора. Из обломков управляемой демократии Кремль монтирует новую консолидированную власть.
На что может рассчитывать монополия, пустившаяся менять собственную модель? Что у нее под рукой? Либо толковая бюрократия, а ее нет, либо страх.
И в такой ситуации монополия власти, импровизирующая смену своей модели, из подручных средств может рассчитывать только на страх. Но напугав человека, надо поставить его на какое-то место, а этого нет.
И отсюда закручивание гаек — законы касающиеся ужесточения наказаний за нарушения при проведении митингов, изменений законов о СМИ, НКО и возвращении уголовного преследования за клевету, так?
Метафоры в политике малопригодны. Закручивание гаек предполагает строгий режим управления, а управление во все более глубоком кризисе.
Эти июльские законы, или лучше июльские декреты, поскольку законами они по сути не являются, можно в целом назвать «чрезвычайным законодательством Путина». Оно серьезно по своим последствиям, что бы он сам ни думал. Это перестройка навыворот. Судороги тандема запустили процесс взлома «старопутинской» системы. Процесс этот неуправляемый, хотя руководителям сверху видится иначе. Отправляются в путь, не зная, где тормоза — да ладно, тормоза купим по дороге!
Раньше были правила игры, которые соблюдались. Теперь этих правил нет.
Зачем новые законы, если и так нет правил?
Кремль движим политическим визионерством. Он рассылает пучки противоречивых сигналов во всех частях спектра. Главный сигнал — не оппозиции (так называемой). Оппозиция — материал и носитель сигнал. Предупреждение послано вчерашним столпам системы — лояльным, но колеблющимся группам: городскому классу, городскому капиталу.
Содержание сигнала — правил для вас больше нет, следите за дальнейшими объявлениями власти!
Заодно власть напоминает о своем существовании.
Когда-то так жили одни лимоновцы, когда их во второй половине нулевых взялись изводить. Сейчас к такому положению приближаются миллионы. Здесь не только айфон-снобы и какие-то «хипстеры» — здесь образованное чиновничество и успешные капиталисты, делающие деньги без помощи власти. Все эти люди вдруг стали чем-то опасными. И для всех для них теперь вводится демонстрационная тирания.
«Демонстрационная» — это что-то кратковременное?
Не обязательно. Конечно, режим неустойчив. Кроме прочего оттого, что крайне нереспектабелен и в перспективе нестабилен финансово — миру неудобно его кредитовать.
Еще важнее, что путинская Россия теряет важное преимущество предсказуемости. Придется двинуться дальше, либо дать задний ход. Но куда давать задний ход, если прежняя система руководства распалась? А мощной безжалостной системы «власти через страх» в России нет пока. Но нас туда сносит: наш церковно-думский истеблишмент использует любой повод, чтобы показать жестокость и садистскую радость при упразднении каждой очередной свободы. Наглядный пример история с Pussy Riot.
Вы считаете, что это может быть опасно для самой власти?
Опасность в непредсказуемости. Власть ломает всю прежнюю конструкцию, и создает из нее плотик, на котором пускается в мировой океан — в мировую бурю 2013 года. Однажды надеются добраться до твердой земли. Но есть ли она там, где сотню политических хулиганов пустили в машинный зал власти?
Куда теперь? Власть сама не знает, у нее нет плана, она снова, как 10 лет тому импровизирует. Но тогда у импровизаций была модель, теперь нет.
Есть замыслы, но поскольку о них не говорится вслух, они меняются. Это вроде планов Горбачева в 1985 году, которые уже к 1987 ничего не значили, поскольку процесс снесло совсем не в ту сторону. Нет управляемого процесса и нет никакой стратегии. Речь идет о политической импровизации, заведомо неправовой, «немножко силовой», которая должна принудить к консолидации всю широко понимаемую властью команду.
И что же дальше — мы увидим в тюрьме Навального и Собчак?
Вы думаете, что Кремль интересуется самим Навальным? Что их интересует Удальцов или Ксения Собчак? Тут совсем другая логика — так на войне ловят гонца противника, отрубают ему голову и забрасывают ее назад через стену. Это не значит что гонца наказали, его мучениями посылают сигнал.
Но тогда жди расправ внутри самой команды власти! Будет найдена сакральная жертва. На эту роль не годятся оппозиционеры, тот же Навальный. Жертвой должна стать сильная «своя» фигура или группа, чье падение заставить содрогнуться коридоры власти. И притормозит премиальный класс, набивающий карманы бюджетом.
Собчак, Навальный и люди им подобные пойдут на пергамент для сообщений колеблющимся. О том, что правил больше нет.
И с какой скоростью процесс будет развиваться?
Сигнал дадут сентябрьские (кто знает, может уже августовские?) политические процессы, над Pussi Riot и над участниками митинга на Болотной. Будут и еще какие-то знаковые аресты, возможно, заигрывание с какой-то черной массой.
Какая еще черная масса?
Уже ОНФ показал, что Путину нужен «новый народ».
Путин ищет опоры в некоем «народном патриотическом потенциале» — мифе, который некогда погубил Горбачева.
Нет былого путинского консенсуса общества и правящих элит, нет скрепляющей его путинской харизмы. Консенсуса, где свободно объединялись человек с Уралмаша и либеральный истеблишмент, сетевая молодежь, силовики и домохозяйки. Вчерашнее согласие рухнуло после рокировки 24 сентября и после Болотной — то есть, после потери Путиным Москвы.
Лидер опасается стать никому не нужным. Ему нужна новая политическая твердь. На что опереться? На аполитичную бюрократию? Ее не создали. «Вертикаль власти» это сообщество бюджето- и местовладельцев, а не управленцев. Они взяли все деньги, которыми их заливали, и хотят еще больше. Партия власти? Она превращена в гигантскую внебюджетную грыжу.
Путин сегодня — это «Горбачев-минус», инвертированный Горбачев. Правда, он рассылает не одни воздушные поцелуи, как тот, а поцелуи вперемешку со страхом. В ответ активизируются маргинальные силы во власти, самое ненадежное и продажное, что там есть. Аппаратная чернь.
Деньги не сработали, власть может опереться только на страх. Это нечто не очень новое для нашей истории, похожее на культ личности Сталина?
Да, мы смещаемся в сторону патримониальной системы, типологически близкой к сталинской. Но дойти до конца этого пути Россия в условиях глобального рынка и свободы коммуникаций не может. Это несовместимо со сбалансированной моделью социального государства, выстроенной ранним Путиным и его командой (Кудриным, Волошиным, Сурковым).
Нельзя исключать, что путинская импровизация нащупает рабочую модель неопатримониализма, первую после Сталина. Но это означает разрыв со своей страной, погружение России в искусственное невежество и кровь. Не думаю, что к этому готов Путин, и едва ли к этому готовы путинские бенефициары. Так что нас ждет лавина конфликтов, правительственная чехарда, нашествие нетерпеливых идиотов, пополам с циниками и радикалами. Полуреформы-полупогромы, вроде наметившейся пенсионной. Все чем заканчиваются и перестройки, и антиперестройки.
Либо сталинизм, либо смута, и все это при наличии не столь быстрых как до кризиса, но все же экономических успехов и высокой цене на нефть?
Заявив всем волнующимся средам, что может отменять любые правила, власть не предложила никаких новых. Право более недействительно. Слово «закон» стало означать — «ща как врежу!».
Кремль сам лишил себя центральной роли — универсального защитника и гаранта стабильности.
Страховое ООО «Кремль» закрылось, оно больше не страхует от рисков, а ранее накопленные политические риски выпущены на волю. Социальное государство Путина висит на волоске. Оно прекрасно эшелонировано финансово. Но эшелоны далеко не уйдут, если стрелочники обезумеют, а диспетчеры перепьются.
02 августа 2012, 16:00
Ничего не могу поделать: не покидает, а все усиливается ощущение надвигающегося мрака. Ощущение, что, даже говоря и делая вроде бы нужные и правильные — пусть даже «светлые» вещи — мы, сиречь внесистемная оппозиция, объективно движемся навстречу тьме. В смысле не мы, а вся страна – а мы вместе с ней. Думается, это направление движения предопределено тем, что все, творящееся сегодня, творится в рамках процесса неуклонной радикализации настроений и действий всех сил, противостоящих нам: светской власти, церковной власти и ее подвластных, вообще «народа». Ну и в самой оппозиции — в ее не радикальном сегменте (не говоря уже о радикальном), данный процесс очевиден, пусть даже он в значительной мере носит «реактивный» характер — не суть. А суть в том, что он по определению «сумеречный». Радикальное, негативно возбужденное и озлобленное сознание неизбежно активирует «темную сторону» натуры — мы же все смотрели «Звездные войны» — и движет всех, кем овладевает, в сторону сумерек: к нарастанию чернухи, агрессии, разного рода отрицательных позывов, эмоций и энергий, сметающих всякий позитив, автоматом меняющих плюсы на минусы.
И самая пора отдать должное тому, как долго и последовательно власть, используя свои обильные зомборесурсы, задействованные с помощью толп обслуги, объективно готовила страну ровно к этому движению-скатыванию — хоть утверждала и даже, очень вероятно, искренне считала, будто радеет о «стабильности». Просто она не умеет считать — хотя бы на один ход вперед — и до последнего времени была уверена, что это умение ей ни к чему. Ведь больше никаких ходов и вообще движений делать не надо; ведь смысл стабильности в ее представлениях — как раз в отсутствии всякого движения куда бы то ни было. А чтобы такая диспозиция — мы воруем, а вы занимайтесь чем хотите, только не вылезайте — устраивала «электорат», его надобно слегка подкормить, внятно пугнуть и максимально оболванить. Отчасти Путин взял за идеал жизнь СССР в пору своей молодости (типовой случай «переноса» для людей, лишенных способностей рефлектировать) — а именно брежневский застой, когда страна жила отдельно от власти, а та лишь формально и халтурно имитировала прямые и обратные связи с «народом». В общем, Путин стремился воссоздать в России атмосферу советского безвременья.
Помните анекдот, в котором дедушка Брежнев, во внеанекдотической реальности совершенно дряхлый и недееспособный, спрашивает своего внука: «Кем, миленький, ты хочешь стать, когда вырастешь?» Тот отвечает: «Генсеком. Ну что ты, дорогой — урезонивает его дедушка, поглаживая по головке, — Генсек у нас уже есть!» И президент думал примерно так же: товарищ Брежнев же был навсегда — а я чем хуже?! Я лучше: моложе и с ботоксом никаких проблем. Ну и с выборами, как у него, не будет. Неудивительно, что требование перемен и его ухода, как гром среди ясного неба прозвучавшее после декабрьского выборного мухлежа, помимо прочего, разрушило чары, которыми он, помимо себя самого, очаровал и всю страну — во всяком случае так ему казалось. А тут его р-раз — и опускают на землю. Да просто опускают — опять же в его представлениях, в которых у него отнимают сладкую сказку о покорной и любящей России, которую он почитал явью — вот он и взбесился, вот и бросился обращать неприемлемую отныне дискомфортную явь, в другую — только теперь жестокую — сказку. Жестокую — поскольку не для себя уже, а для нас: вот и полезла обильно на свет божий сказочная нечисть. И так — упершись насмерть и поперши на нас как на врагов, Путин как раз и дал старт активному процессу всякого рода радикализации, активно при этом используя зомбонаработки всех лет своего правления. И еще более ранние, суть которых всех одна — тотальная «игра на понижение». При коммунистах хоть в какой-то — пусть уродливо претворенной на свой бесчеловечный лад — форме все же существовала идея внедрять в массовое сознание абстрактно гуманистические идеалы и цели вроде освобождения человечества, достижения на земле царства всеобщего счастья и т.п. душевные прелести. Плюс интеллигентская затея просвещать «народ», прививать ему те-се «высокие», «правильные» представления. А как начался рынок, по нарастающей пошло «подмахивание» народу и политиками, и интеллигенцией — и чем дальше, тем откровенней и размашистей фигачил этот маховик.
Политическое поле, благодаря большому артисту Жириновскому, быстро залил безбрежный популизм всех партий (кроме гайдаровского СПС) — и чем дальше, тем сильней заливал. В большей части СМИ, в особенности электронных — и чем дальше, тем в большей — во главу угла встали «рейтинги» сиречь все то же желание любой ценой понравиться как можно большему количеству как можно менее мыслящих и культурно ангажированных людей. Уместно тут вспомнить и «культурный популизм». Например, в исполнении Лужкова, застроившего Москву на самый дурной вкус, какой только можно себе вообразить. И что это был просто-напросто его вкус не умаляет значение его вклада: характер столичной застройки дал пример для подражания провинции, а среда обитания человека активнейшим образом участвует в формировании его личности — утверждаю это в том числе и как архитектор, пусть и в далеком прошлом. Упомянем и разливанную кичуху, залившую буквально все.
Да еще вульгарно воспринятый здесь агрессивный извод постмодерна спровоцировал существенную морально-этическую деградацию «продвинутой» части социума — как политических элит, так и культурных, — что, в свою очередь, дало дополнительные импульсы игре на понижение. А тут еще, отчасти связанный с упомянутыми эрозивными процессами, случился полный каюк «традиционной» здешней культуре — в тех то есть формах и смыслах, в которых она до того существовала, развивалась, осознавала и репрезентировала себя. Речь об исчезновении — эдаком испарении «духовности» — ее вечно краеугольного камня, а на ее месте такое развиднелось! Реальным содержанием того, что раньше было или казалось духовностью, на поверку оказался — и таких поверок не счесть –—разливанный цинизм в обнимку с непробиваемым ханжеством, зашкаливающим самодовольством и бесстыжей алчностью. Да просто бесстыдством: взять хоть Никиту Михалкова — эталонного носителя и провозвестника новомодной «духовности».
Что ж удивляться, тому, к чему уже привели эти разнообразные, но однонаправленные усилия и эволюции? Тому, к примеру, что уже давно в любом ток-шоу интерактивная поддержка любого фашизоида либо оголтелого коммуниста — либо не «либо» — уверенно, как правило в разы превосходит поддержку любого участника хоть с толикой либеральности в мыслях или хотя бы доброты в сердце. И чем комми (фаши) злей, нахрапистей, невоспитанней, лживей, тем выше эта поддержка. И со временем она неуклонно растет — и у все растущей группы поддержки всякой мрази естественно формируется все нарастающее чувство «духовного господства» и количественного превосходства над недрянью — того ощущения, что они и есть хозяева этой (нашей) жизни. Кстати, достойный вклад в «игру на понижение» вносят и реалити-шоу типа Собчаковских детищ — в выработку хамоватых и быдловатых стереотипов поведения, навязываемых в данном случае молодежи в качестве «модных».
И ничего удивительного или неожиданного тут нет, поскольку логика самого процесса «провокаций зла» всеми возможными способами проста и неукоснительна: настойчивая апелляция к неразвитости блокирует развитие, обращение к низкому в людях пробуждает его в них, поднимает на поверхность и активизирует, энтузиастическое подыгрывание невменяемости множит число зомбированных и крепит их веру, что правда за ними сиречь они всегда и везде в своем праве. Вот вонючая жижа душевных нечистот, нравственного уродства и прочих прелестей такого рода и расползается неуклонно, заполняя все больше пространства жизни. Что и подтверждают последние статистические данные Левада-центра, согласно которым все мракобесное думское законотворчество, все кровожадные поползновения светской и религиозной власти в отношении Пусь пользуются стабильной поддержкой твердого большинства «народа». И лично у меня нет причин сомневаться, что чем наглей, противозаконней и бесцеремонней будет дальнейший наезд властей на думающую и чувствующую часть общества —чем, иначе говоря, радикальней он будет, тем более будет нарастать эта поддержка.
Казалось бы ХХ век наглядно показал, как легко возбуждать темные, низменные силы даже самых цивилизованных наций, — используя как раз игру на понижение в сочетании с эскалацией радикальных настроений, — какими это чревато последствиями и как тяжело потом выводить их из состояния кровожадной оголтелости; вроде бы научил тех, кто в состоянии учиться, сколь осторожными надо быть со всяким поощрением исконно-посконных дремуче-гремучих инстинктов народов. Но наш президент и патриарх РПЦ очевидно глухи к этим урокам — вот и наступают сладострастно и победоносно на те же грабли. Причем занимаются этим не только трезво руководствуясь корыстными интересами, включая сохранение власти любой ценой, но и поддавшись — в повисшем в атмосфере страны угаре — ровно тем плебейским, низменным инстинктам, что сами же усиленно возбуждают у послушных «масс».
Помимо сознательных усилий верхов по воздействию на низы работает еще и сила «дурного примера», что, как известно, заразителен: полное отсутствие у власти какого-либо «наполнения», каких-либо реальных идей, ценностей и принципов, стимулирующих ее в том числе хоть как-то дисциплинировать и вразумлять массы, само по себе опасно для этих масс. Особенно когда вместо тут вакуума — зримо явленное тотальное бесстыдство, все тот же цинизм и откровенно поощряемый разгул «душевной чернухи». В силу патерналистского устройства здешнего социума, такой месседж — он же взрывоопасный коктейль — легко считывается (в смысле «делай как я») и с удовольствием заглатывается. Ну не говоря уже, что последние шустрые шалости нелегитимной думы вконец разорили конституцию и дали бессмертные образцы неуважения к закону, с каковым уважением у нас и так беда.
Я все к тому, что, полагая, будто инертные пока широкие народные массы можно расшевелить «в лучшем смысле» и поднять на правое дело, мы, очень вероятно, обманываем себя. Вся предыдущая сознательная и бессознательная активность власти, ее сознательных пособников и бессознательных попутчиков, мощная артподготовка последнего полугодия плюс новейший тренд ускоренной радикализации общественных настроений и отношений посредством неправового законотворчества привели к тому, что слишком возможно, начав шевелить, расшевелить самое низменное в этих массах: только слепую агрессию и античеловечные позывы озверевшей толпы, каковое античеловечное озверение, скорее всего, окажется направленным на нас — в данном случае имею в виду либеральную часть протестного спектра. Ну а если вдруг чудом случится смена власти без большой крови, и эта власть окажется хоть сколько-то гуманной и радеющей за народ, скорейшая вправка ему мозгов должна стать ее приоритетной задачей. Иначе никак. Беда иначе.
