Лучше такая смерть, чем такая жизнь

Сергей Гапонов
https://www.facebook.com/sergey.gaponov.1/posts/797233167030198?fref=nf

БОРИС

Лучше такая смерть, чем такая жизнь.
Ах, как долго точили они на него ножи.
Это правда, приятель. они убили его, скажи?
А приятель от ужаса путает падежи...

Это просто: идешь по каменному мосту.
И тебя они видят за полверсты, за версту.
Вот в тумане храм, подаренный ими Христу.
Вот гаишник толчется на денежном на посту.

Вот у станции нищий встает с колен.
Вот из красных, кровавых, кромешных стен
надвигается черная птица-ночь на день.
Что ж ты, Родина, ну, умой его, окропи, одень!

Лучше такая смерть, чем такая жизнь.
Жизнь, в которой если идешь, то вниз.
И чем ниже - тем гуще и гуще слизь.
Ах, как запросто до него они добрались.

Я не слушал трибунных его речей.
Я вообще ниоткуда, и сам - ничей.
Но в объятиях судей и палачей
я по Родине сотню зажгу свечей...

Ибо в храме, подаренном ими Христу,
приникают слюнявые к наслюнявленному кресту.
А на улице - бах! И совсем не салют в высоту.
Это кто-то по каменному проходил мосту...

Не садись на жёрдочку над раскалённой каменкой

Не садись на жёрдочку над раскалённой каменкой

Поддерживал вчера своё здоровье в фитнесцентре «Физкульт» и, по обыкновению, зашёл в сауну. А там, как бывает нередко, кто-то сидит на перекладине загородки для каменки, которая (каменка) приветливо так светит раскалённым нагревателем. Сидит симпатичная молодая дама, хотя и места свободные есть. Я без вежливых обиняков ей и говорю: «Девушка, а вы знаете, что нарушаете правила безопасности?» Она на меня смотрит несколько растерянно, но с места не двигается, дополнительной команды, видимо, ждёт. Я ей и командую: «Слезьте с перекладины от беды подальше». Хотел ещё добавить про нежелание вдыхать запах жареной человечинки, но пожалел. Команда подействовала, молодая дама встала у стеночки. Когда же она стала выходить, выяснилось ещё, что с ней была маленькая дочка.

Всё о России в одной капле:

• правила — нах..
• здоровье и жизнь — нах..
• хороший пример детям — нах..

И никому из окружающих россиян это странным не кажется (я-то Западом порченный, никак недомимикрирую...)

P.S. И чтобы заколцевать метафору с глобальной реальностью — Россия жёрдочку уже проломила и летит всей ж.пой на каменку. И скоро долетит...

Почему российская экономика испечётся полностью за этот год

Slava Rabinovich

22 февраля 2015 г. · https://www.facebook.com/slava.rabinovich.9/posts/833743086687007

Почему российская экономика испечется полностью за этот год?

Потому что при ключевой ставке ЦБ в 15% и реальной стоимости долгового капитала для самых надежных заемщиков в 25%, любой инвестиционный проект будет убыточным.

Потому что возможность финансирования акционерным капиталом ограничена, кроме ресурсов ЗАО ФСБ «Озеро», которое, возможно, «хочет войти». Но не успеет и/или не сможет.

Потому что страна отрезана от внешних источников капитала.

Потому что страна отрезана от внешних источников науки, техники, информации и инновации.

Потому что ВВП страны на две трети состоит из нефтегазовой выручки.

Потому что при цене на нефть в 60 долларов за баррель бюджет страны находится в постоянном дефиците.

Потому что бюджет страны должен кормить десятки миллионов человек, которые «работают на государство».

Потому что в стране нет своей промышленности и она не производит товаров с добавленной стоимостью в каком-либо заметном для мира объеме.

Потому что валютные долги российских компаний, в совокупности, в два раза превышают ЗВР, и многократно превышают ликвидную часть ЗВР.

Потому что потребительская инфляция при девальвации в два раза составит между 50% и 100%.

Потому что рассыпаются выстроенные цепочки международной торговли между Россией и внешним миром.

Потому что Россия, в этой ситуации, взяла курс на гонку вооружений.

Потому что Россия, в этой ситуации, взяла курс на противостояние всему миру и постоянному повышению этих ставок.

Поэтому Россия испечется к концу 2015 года.

Степень прожарки на сегодняшний день – еще только «medium-rare». К концу весны это будет «medium». К концу лета это будет «medium-well». К концу осени это будет «well-done». К зиме это будет «throw it away».

Кристальная массовая аморальность

«По-моему, наша страна на сегодняшний день является абсолютно уникальным обществом, где почти полностью утрачена, истреблена мораль. На ее месте представлены самые разнообразные виды аморальности, иногда до того фантасмагорические, что вызывают остолбенение.... Я отдаю себе отчет в том, что глобальная утрата морали — результат цепи трагических исторических обстоятельств, случившихся с Россией, действительно напоминающих какой-то по сей день длящийся дьявольский эксперимент. Тем не менее результат этого эксперимента поражает: такой естественной, почти детской, кристальной массовой аморальности, принимающей самые причудливые формы, как в современном российском обществе, я, пожалуй, не могу найти аналогов. Это нечто совершенно выдающееся, и, по-моему, это именно то главное, что вы зафиксировали в своем кино».

http://snob.ru/selected/entry/87969

Тоталитарный режим истины

Опубликовано aiadmin в вт, 17/02/2015 - 20:15. http://net.abimperio.net/node/3363

Илья Герасимов

"Слово против слова”:

можно ли не дать холодной гражданской войне в РФ перейти в горячую стадию?

"Фуковеды” поправят, если что, но первый раз, когда Мишель Фуко сформулировал понятие "режим истины”  был, кажется, и последним, когда он размышлял о нем - в интервью 1976 г.[1] Этот текст издан и на русском языке, и вот как в нем вводится проблематика режима истины:

Истина − дитя мира сего, она производится в нём благодаря множеству правил и ограничений. ...Каждое общество имеет свой режим истины, свою "общую политику” истины, то есть типы рассуждений, которые оно принимает и использует в качестве истинных; механизмы и органы, позволяющие отличать истинные высказывания от ложных; способ, каким те и другие подтверждаются; технологии и процедуры, считающиеся действительными для получения истины; статус тех, кому поручено говорить то, что функционирует в качестве истинного.[2]

Дальше Фуко рассуждает о циркулярной зависимости режима истины от власти (власть - политическая и дискурсивная − навязывает определенное представление о критериях  истины, режим истины создает дискурсивную основу для легитимности власти). Он делает и еще неcколько остроумных и важных замечаний, к некоторым из которых мы вернемся позже. Но больше о концепции "режима истины” Фуко не вспоминал: как и во многих других случаях (например, концепции "иллегальности”) блестящая спонтанная социологическая интуиция Фуко не могла опереться на качественное и профессиональное исследование. (Все же, его главная заслуга - именно "разрыв шаблона” привычного социального мышления и оков традиционного аналитического языка, вброс новых идей и возможностей представлений в разных областях знания. А оценивать Фуко как "настоящего” историка, психолога, антрополога или социолога - просто несправедливо по отношению к нему как "профессиональному дилетанту”). С тех пор многочисленные записные апостолы Фуко пытались расписать полновесную теорию из очередной "шутки гения”, а не менее многочисленные критики атаковали изложенные на паре страниц тезисы за моральный релятивизм и преувеличение роли власти в системе знания.[3]

Не вступая в эту в меру бессмысленную полемику по поводу достаточно простой (но не самоочевидной) мысли Фуко, обратим заложенную в ней "циркулярную логику” в несколько ином ракурсе. Наверное, каждое общество имеет свой режим истины - именно поэтому мы в принципе можем находить компромиссы и опознавать друг друга как "своих”, у нас примерно одна логика формулирования принципов истинности высказывания. Даже если мы не согласны по частным вопросам или о том, что (или кто) ближе к истине, никто не спорит с тем, к примеру, что "лучше быть богатым, но здоровым”. Но если мы обнаруживаем сосуществование одновременно нескольких отчетливых и несовместимых "режимов истины” - не является ли это свидетельством произошедшего раскола общества на несколько, столь же непримиримо несовместимых, как и режимы истины в их основании? А сосуществование двух несовместимых сообществ в общих политических границах - не является ли вполне словарным определением структурной предпосылки для гражданской войны? Холодной гражданской войны - до тех пор, пока не произошла окончательная политизация произошедшего раскола и не началась горячая стадия.

Модель "режимов истины” в данном случае оказывается лишь более аналитическим выражением известной художественной метафоры о "двух правдах” как глубинном обосновании непримиримой гражданской войны. Просто если в ту или иную "правду” остается лишь верить (или не верить), то предложенная Фуко общая концепция режима истины позволяет провести более нюансированный анализ.

Так, например, становится понятной принципиальная невозможность "объективного” разговора о войне - Великой отечественной или современной войне РФ против Украины. Самые благонамеренные либеральные СМИ (например, "Дождь”) предполагают, что для объективной подачи информации надо предоставить слово обеим сторонам конфликта. Предоставляют слово украинскому представителю, потом сепаратисту - но в результате никакая объемная (объективная) картина не складывается. У нейтрального наблюдателя создается впечатление противостояния "слова против слова” (когда неясно, почему надо заведомо относиться с большим доверием к одной стороне полемики, а не к другой), и ожидая, что истина должна быть где-то посредине, он с удивлением оказывается все же в зоне российской официозной пропаганды. Проще пояснить этот механизм на примере спора о Второй мировой войне - к примеру, в недавней передаче 5 канала "Атака на историю”, в которой принял участие мой товарищ Александр Семенов.[4] Распоряжающийся на программе режиссер и чиновник Владимир Бортко с победоносным видом обратился к студенческой аудитории с риторическим, как он полагал, вопросом: кто победил в Сталинградской битве? Этим вопросом он думал наглядно доказать, что в истории возможна ­"бесспорная истина” и ее необходимо придерживаться.

Безусловно, существует позиция, в которой аргумент Бортко выглядит безупречным - в рамках определенного режима истины, структурирующего взгляд на предмет. Сама начальственная манера Бортко выдавала не просто личное хамство, но обоснованное ощущение себя смотрителем этого режима истины - оборотной стороны политического режима. В рамках этой логики ответ однозначен: Красная армия победила в битве под Сталинградом. В ней невозможно сформулировать и задать уточняющие вопросы: в каком смысле является победой сражение, в котором официально считаются погибшими 1130000 советских солдат и несчитанное никем число жителей Сталинграда? Которое произошло почти в 2000 км к востоку от Бреста, при том, что официальная советская доктрина предполагала ведение войны исключительно на вражеской территории? Которое началось спустя три года после того, как СССР вступил во вторую мировую войну в качестве официального союзника Германии (приняв участие в агрессии против Польши), от которой пришлось теперь защищаться на Волге? Эти вопросы воспринимаются как значимые только в рамках принципиально иного режима истины: ориентирующегося на иные ценности (например, человеческой жизни и достоинства, а не геополитического могущества), на иной порядок взаимоотношений фактов и идеологем, на другое отношение к политике исторической памяти. В рамках режима истины В. Бортко и всего российского официоза, любая критика догмы - всего лишь "слово против слова”, а "золотая середина” все равно находится на их делянке. Что, на полмиллиона больше наших погибло? Так еще святее принесенная жертва! Далековато от западных границ? Так остальные противники Германии на континенте и вовсе сдались. В союзе с Гитлером начали вторую мировую? Не смейте оскорблять принесенные жертвы! Ни научной, ни публичной дискуссии в этих рамках невозможно провести по сущностным темам, как невозможно по сути обсуждать Украину даже либеральными СМИ в рамках господствующего режима истины. Можно заявить: прекратите шулерить, король голый! - но это означает принципиальный отказ от признания легитимности позиции оппонента и всякой дискуссии с ним, то есть - холодную гражданскую войну. В свое время призыв Солженицына "Жить не по лжи!” (1974 г.) явился именно вызовом господствующему советскому режиму истины, а не декларацией "патологической правдивости” (психиатрического диагноза, который ставили диссидентам вроде Есенина-Вольпина или Стуса). По сути, это действительно было политическое заявление, направленное на подрыв конституционного строя СССР, хотя и ненасильственными методами.

Вообще, "режим истины” объединяет людей разных политических взглядов - зачастую, противоположных (именно общие представления о принципах размежевания позволяют четко противопоставить свою позицию позиции оппонента), и он не имеет прямого отношения к "правдивости”. Нужно еще раз подчеркнуть, не вдаваясь в старинный квазинаучный спор о различиях между "правдой” и "истиной”: "режим истины” описывает сам подход к установлению и доказательству "истины”, а не ее содержание. Наглядный пример этого зазора между истиной и отношением к истине можно найти в недавнем посте Леси Рябцевой - особо приближенной соратницы Алексея Венедиктова, главного редактора считающегося либеральным и оппозиционным медиапроекта "Эхо Москвы”:

Да, врать плохо. А когда врет журналист − это плохо вдвойне. Но ненавидеть людей за неправду, за пропаганду, не давать им шанса, не подавать руки − это гадко и пошло. Потому что не вам судить. Не вам и не нам.[5]

Трудно нагляднее и лаконичнее выразить эту структурную ситуацию: замглавы либерального СМИ−журналист заявляет, что нельзя осуждать журналистов, говорящих неправду, и противопоставлять себя им. Это и есть формулирование феномена режима истины: мы признаем, что правда заключается в ином, но на основании неких фундаментальных принципов мы по разную сторону баррикад со сторонниками фактической правды и заодно с политическими оппонентами, разделяющими наше представление о нормативной "истине”. Как бесхитростно формулирует Л. Рябцева,

И тот фашизм по отношению к коллегам, который обычно устраивают либералы − это все равно фашизм. Он может как угодно называться по-другому, но все-таки правда одна.

В данном случае "правдой” называется не факт ("то, что на самом деле”) - как в предыдущей цитате, а как раз "режим истины”: да, журналисты НТВ врут, но мы разделяем с ними "высшую правду” как режим истины - то, что служит обоснованием власти и следует приказам этой власти в циркулярной логике, вскрытой Фуко. В тот же вечер 15 февраля А. Венедиктов встретился на программе НТВ "Список Норкина”[6] с В. Жириновским и удивленные зрители отметили:

У Венедиктова и Жириновского в студии Норкина полный консенсус, за этим забавно наблюдать.[7]

Можно было наглядно убедиться, что при всех политических и культурных разногласиях, А. Венедиктов и В. Жириновский разделяют некий общий взгляд на то, как устроен мир, как об этом устройстве нужно рассуждать и спорить, что является в этих спорах существенным, а что не имеет значения. Безусловно, оба они - члены одного общества, одного государства, одного режима истины и политического режима. Что автоматически означает: те, кто не разделяет их отношение к "правде” - противопоставляют себя их режиму истины и их политическому режиму. И это гораздо существеннее, чем противостоять "путинскому режиму”: Путин уйдет, но останется обширное и могущественное поле дискурса, объединяющего либералов и коммунистов, нацистов и сионистов, бюрократов и артистов. Это поле метафорично и фрагментарно описывается при помощи тропов "имперского синдрома”, "сословного/феодального общества”, "патриотизма” и т.п. Суть же его выразила бесхитростная, информированная и открытая всей душой господствующему дискурсу Л. Рябцева - в качестве источника, идеальная находка для историка: "Потому что не вам судить. Не вам и не нам.” Эта суть - сознательный отказ от претензий на личную жизненную позицию как мерило всех социальных отношений.

Представьте общество, состоящее из людей, у которых нет собственного мнения о том, для чего это общество существует, - но зато есть четкое представление о том, что им "полагается” за членство в этом обществе, какие должны быть формальные признаки этого членства. Дело не в том, что они конформисты - это второстепенный и не всеобщий признак, производный от главного: отсутствия субъектности, то есть самоощущения полноценного участника сообщества, находящегося в отношениях с другими участниками. "Не вам и не нам” судить журналистов-лгунов - потому что ни вы, ни мы не можем сказать, для чего лично вам и нам нужно существовать в одних границах с чеченцами, бурятами или русскими Владивостока; ни вы и не мы не можем сформулировать, что зависит именно в нашей жизни от факта присоединения Крыма к РФ; ни вы и не мы не знаем, почему именно Путин - это Россия. Зато мы знаем, что несмотря на эту полную социальную апатию и афазию (а точнее - в награду за нее), нам полагаются формальные статусы, заверенные документально: гражданина великой державы и носителя великой культуры, обладателя высшей морали и бенефициара могучей экономики. Не надо самому делать - ничего: работать, читать книги, вести себя прилично. Нас нет как общности - но формально общество есть, экономика есть, геополитический статус есть. Правда, все это существует лишь в рамках особого режима истины, в котором прописан алгоритм восприятия реальности и ответа на неудобные вопросы.

Например: величие нашей страны подтверждается бешенной враждебной реакцией США и Европы. Эта враждебность вызвана продолжительной чередой враждебных актов РФ? Но РФ действовала в ответ на ожидаемые бешено враждебные акции США и Европы (вызванные величием нашей страны) - к примеру, вероятное размещение баз НАТО в Крыму. Здесь мы подходим к месту, где отчетливо проявляется непроницаемость границ избранного режима истины для внешней логики и фактических доказательств. Как можно доказать, что не существовало вероятности размещения баз НАТО в Крыму по соседству с базами Черноморского флота РФ? Допустим, через 20 лет маловероятно, а через 50?

Вторжение РФ в Украину? - нет доказательств, которые можно принять, а главное, нет никакой Украины, есть битва гигантов - РФ против США, в этих масштабах 10-20 батальонов Российской Армии на Донбассе не могут рассматриваться как существенная армия вторжения. Фальсифицированность выборов в Госдуму и президента? - нет доказательства, которые можно принять, а главное, раскачивание лодки играет на руку врагам страны и угрожает нашим - ничем не заслуженным, но гарантированным - формальным статусам. Сталин - недалекий палач? СССР участвовал в развязывании Второй мировой на стороне Германии? Советские войска совершали преступления против человечности - как на своей земле, так и в Восточной Пруссии? − нет доказательств, которые можно принять, потому что в русском языке удачно спрятан в одном слове дуализм модальных глаголов can &may: иметь возможность и иметь право. Именно режим истины устанавливает, что мы можем - имеем право - рассматривать как доказательство и аргумент, а что нет. Этот режим истины насаждается путинским режимом, но и поддерживает его. Конечно, у Путина очень слабая власть, но она необходима всем тем "вам и нам”, кому нечего сказать по главным вопросам дня - от своего лица, не геополитической миссии России в этом мире. Кто не хочет осудить журналиста-провокатора, историка-демагога, миллиардера−политическую прокладку. Эти люди ненавидят искренних националистов и открытых геев, самостоятельных политиков и создателей стартапов в экономике и культуре - всех, кто делает что-то сам, ожидая в ответ компенсации "по факту”, а не "по понятию”.

Потому что очень может быть, что этот альтернативный режим истины - основанный на оценке реальности "по факту”, а не по "полагающемуся” статусу - угрожает слишком многим. Бог с ними, коррупционными чиновниками. Но откуда будут у театра хорошего режиссера деньги (пускай и при полных аншлагах) содержать огромное здание в центре Москвы и постоянную труппу? Как выживут сотни обществоведов на вечно переформатирующихся кафедрах вузов с набором несколько десятков студентов на целый факультет? Как сохранить уровень доходов журналистов газет и телеканалов без прямых или косвенных государственных дотаций? В принципе, можно найти вполне оптимистический ответ на каждый из этих вопросов, но не автоматически, не молниеносный - потребуется время и сложная система общественных дискуссий, договоренностей и реконфигураций, требующих личного участия и личной ответственности. Главное же, этот альтернативный ответ предполагает альтернативный режим истины. В котором РФ не может претендовать на политический вес, непропорциональный ее экономическому и человеческому потенциалу. Более того, вполне вероятно, что она не может претендовать на сохранение нынешней политической системы и даже территории. Просто потому, что неизвестно, каковы будут конфигурации общества, созданного заинтересованными в нем людьми, а не нормативными сценариями былого - и ныне незаслуженного - величия. У этого альтернативного режима истины есть только один заведомо гарантированный результат: признание человека полноценным субъектом, не только имеющим право судить (т.е. рассуждать), но и обязанным это делать, договариваясь с другими рассуждающими субъектами при помощи компромисса о совместных ценностях и целях.

Последовательная политизация кристаллизовавшегося раскола может в любой момент перевести латентную гражданскую войну в горячую фазу. Все пробные шары последнего времени - про "пятую колонну”, "русофобов”, "национал-предателей” - это щелканье зажигалкой над пороховой бочкой, тестирование языка политического противостояния для переописания проявившегося мировоззренческого конфликта. Для людей, лишенных социальной субъектности (предпочитающих "не судить”, а "пилить”), слишком высок стимул держаться за господствующий режим истины, наделяющий их незаработанной "рентой” символического и материального статуса. Они будут держаться за режим Путина до последнего и нельзя рассчитывать на то, что существуют моральные ограничения, которые могут остановить обычных "хороших людей” от самых радикальных мер в борьбе за сохранение своего внутреннего мира. Единственная надежда - если Путин решит потянуть всю страну за собой, то "путинские обыватели” все же успеют испугаться и выберут физическое выживание, даже ценой отказа от господства своего режима истины.

Впрочем, это уже сфера спекуляций - кто и что должен или может сделать в гипотетических обстоятельствах. В компетенции профессионального обществоведа - не политика и не идеолога - находится не так уж и много, хотя и не мало. Здесь кажется уместным вновь процитировать Фуко, которого архитекторы господствующего режима истины (прежде всего, Г. Павловский) упорно пытались выдать в последние два десятилетия за эстета из башни слоновой кости, всячески затушевывая его критический и революционно-освободительный потенциал:

•  главная политическая задача интеллектуала состоит не в том, чтобы критиковать сопряженные с наукой идеологические положения или же действовать так, чтобы его научная деятельность сопровождалась правильной идеологией; она заключается в том, чтобы знать, возможно ли установление новой политики истины. Надо изменять не "сознание” людей или то, что у них в голове, но политический, экономический, институциональный строй производства истины;
• речь идет не о том, чтобы освободить истину от всякой системы власти (что было бы просто химерой, поскольку истина сама есть власть), но об отделении власти истины от различных форм гегемонии (общественных, экономических, культурных), внутри которых она действует до сих пор.

Все, что нам остается - формулировать и отстаивать альтернативный режим истины, ориентирующийся на индивидуальную субъектность и оценивающий правду не в масштабах цивилизаций и соревнующихся сверхдержав, а личной свободы и ответственности.

---

[1] Entretien avec Michel Foucault [1977] // Michel Foucault. Dits et écrits, 1954-1988. Vol. 3. Paris, 1994. Pp. 140-160; Michel Foucault. Truth and Power // Essential Works of Foucault 1954-1984 / Ed. Paul Rabinow. Vol. 3: Power / Ed. J.B. Faubion. New York, 2000. Pp. 111-133.

[2] М. Фуко. Интеллектуалы и власть. Ч. 1: Избранные политические статьи, выступления и интервью. Москва, 2002. С. 206.

[3] Сравнительно недавняя критика "крупного калибра” от Ноама Хомского (2011): http://www.critical-theory.com/noam-chomsky-argues-foucaults-ghost/.

[4] http://www.5-tv.ru/programs/broadcast/508554/.

[5] Леся Рябцева. Краем уха: безобразие на НТВ vs Норкин, 15.02.2015 // http://echo.msk.ru/blog/lejsya/1493812-echo/.

[6] http://goo.gl/BgcjpH.

[7] Рустем Адагамов // https://twitter.com/adagamov/status/567021701545066497.

[8] Фуко. Интеллектуалы и власть. С. 209.

Неурок истории / Владимир Швейский

Владимир Швейский

НЕУРОК ИСТОРИИ

вот так же фридрих или грета
тридцать восьмого года летом
читали в тамошних газетах
такой же точно здешний бред

и воздух был таким же вязким
и ложь плела за сказкой сказку
и бесноватый строил глазки
насчет заслуженных побед

всё ближе грохотали пушки
всё ниже опускались души
всё громче дудочкой пастушьей
звал сумасшедший крысолов

страна равняла строй за строем
мир покоряется героям
и бог мит унс за нас горою
благословенной будет кровь

вот так же слушала европа
вот так решила ну их в жопу
нам не хватало лишь потопа
ужасный террибл режим

давайте скажем что нельзя так
давайте скажем что друзья так
не поступают руша клятвы
давайте как-то ублажим

и фридрих с гретой были рады
за польшанаша шли награды
и новый зажигал порядок
и слёз не прятала беда

пока не придавили суку
и кровью оплатив науку
с рукой соединили руку
и поклялись что никогда…

09.02.2015
https://www.facebook.com/vladimir.shveysky/posts/591031781032359?fref=nf

Почему религии становятся всё более опасными / Дмитрий Узланер

http://www.the-village.ru/village/city/city-news/175671-chto_novogo_religioved

Религиовед Дмитрий Узланер — о том, почему религии становятся всё более опасными

В конце января в Великобритании впервые в истории рукоположили женщину-епископа, и это вызвало бурную дискуссию среди верующих. Без Русской православной церкви уже не обходится, кажется, ни один выпуск новостей: представители РПЦ критикуют закон о домашнем насилии, предлагают запретить бесплатные аборты, запрещают рекламную инсталляцию «Око Саурона». Религия не сдаёт позиции: число верующих растёт, религиозность то и дело принимает экстремистские формы — от срывающих концерты православных активистов до исламских фанатиков, которые объявляют себя верховными правителями всех истинных мусульман и мстят за оскорбительные карикатуры.

The Village узнал у главного редактора журнала «Государство, религия, церковь» доцента Российской академии народного хозяйства и государственной службы (РАНХиГС) Дмитрия Узланера о том, почему верующих всё больше, в чём опасность присоединения Крыма для РПЦ и как так получилось, что в христианстве больше женщин, а в исламе — мужчин. 

О том, почему стало так много верующих

— Даже если не брать ислам, мы же постоянно вынуждены читать и обсуждать религиозные новости: церковь то, церковь сё. Как получилось, что мир стал так повёрнут на религии? Казалось бы, XXI век, мы уже расшифровываем ДНК и при этом до сих пор спорим о Коране или Библии.

— Если верить социологам, то с 1970-х годов количество людей, ассоциирующих себя со словом «верующий», выросло. А количество тех, кто ассоциирует себя с атеизмом и неверием, уменьшилось. Из десяти живущих сегодня на Земле восемь-девять относят себя к той или иной религии. Это просто статистика. Религиозные сообщества и люди, которые эти сообщества представляют (назовём их капитанами религиозной индустрии или религиозными предпринимателями), опираются на этот человеческий ресурс и превращаются в очень успешные группы влияния с богатым арсеналом средств воздействия: от увещевательных до, скажем так, неправовых. Что и показали последние события во Франции.

— То есть главы религиозных сообществ — это не обязательно муллы, пасторы или священники?

— Один из ключевых вопросов здесь — кто является легитимным представителем религиозных сообществ? Кто имеет право говорить от лица верующих? Грубо говоря, кто имеет право выйти под камеру и сказать: «Мы, мусульмане, возмущены», — или: «Мы, православные, возмущены»? Это чуть ли не главный вопрос.

— Как вы на него отвечаете?

— Право говорить от лица гигантской группы — это мощнейший ресурс и колоссальная власть. За неё идёт борьба. Когда во Франции расстреляли редакцию журнала Charlie Hebdo, европейцы, да и мы вслед за ними, начали с какого-то перепуга говорить о границах свободы слова, о недопустимости изображать пророка Мухаммеда и покушаться на святыни. Но при чём здесь вообще свобода слова и самовыражения, которой мы якобы злоупотребляем? Посмотрите список убитых во время нападения на Charlie Hebdo: кто-то может сказать, какие именно карикатуры нарисовали данные конкретные убитые люди? Какие карикатуры нарисовал полицейский, которого расстреляли буквально в упор? Какие карикатуры нарисовали посетители магазина кошерной еды, который был захвачен? И, кстати, какие карикатуры рисовали московские водители, убитые бандой GTA (судя по всему, тренировавшейся перед поездкой в ИГИЛ)? Это всё звенья одной грёбаной цепи.

Заговорив о свободе слова, мы опознали в этом террористическом акте недовольство мусульман и фактически признали право террористов-радикалов стать их голосом. Когда мы в ответ на террористический акт начинаем думать, как мы виноваты, мы фактически легитимируем радикалов — людей, которые используют шантаж, убийство, насилие для того, чтобы выигрывать в борьбе за власть. Теперь варвары из подземелий Ирака будут диктовать всему миру, что думают мусульмане и что надо сделать, чтобы не испытать их праведный гнев. А голос интеллигентных образованных верующих затихнет. Вы говорите, что мы научились расшифровывать ДНК, но это происходит в относительно небольшой части земного шара. А мир в целом уже давно стал тем, что Маршалл Маклюэн называл глобальной деревней: продвинутые учёные благодаря интернету оказываются нос к носу с жителями кишлаков и аулов. Немецкий школьник рисует на парте глупую карикатуру, а на следующий день в Египте сжигают немецкое посольство. То, что происходит во Франции, мгновенно отзывается по всему миру. Когда не было такой степени глобальности, можно было жить внутри Европы, ходить друг к другу в гости, пить чай с вареньем и думать, что мир движется к прогрессу и просвещению. Но сейчас мы смотрим на мир в целом и видим, что это не так.

— Но как так получилось, что в 70-х люди становились более религиозными? Чего им не хватало?

— Отчасти это связано с разочарованием в светских идеологиях и мировоззрениях (будь то сциентизм, позитивизм, социализм). Почему-то людей больше не очень вдохновляет, например, исторический и диалектический материализм. Да и за коммунизм тоже не так много желающих бороться. Альтернативой становится, например, политический ислам или политическое православие. Фактически политический ислам выражает те же чаяния, которые раньше выражал социализм. Это главное антисистемное движение начала XXI века. По Ближнему Востоку можно видеть, как социалистические партии уходят, а на смену им приходят партии, которые уже основаны на исламе. Социалист Асад, отчаянно отбивающийся от исламистов, — хороший символ происходящих процессов.

— В будущем, получается, мир будет ещё более религиозным?

— Трудно прогнозировать. Если предположить, что ничего не изменится и мир будет развиваться так же, как сегодня, то мир в 2050 году будет более религиозным. Религиозные люди рожают больше детей. Другое дело, что дети вырастают и часто отказываются от тех религий, в которых их воспитывали, поэтому будущее открыто.

Теперь варвары из подземелий Ирака будут диктовать всему миру, что думают мусульмане и что надо сделать, чтобы не испытать их праведный гнев

О непривлекательности атеизма

— Почему атеизм непопулярен?

— Судя по известным мне исследованиям, религиозность — более естественное состояние для человека, чем атеизм. Чтобы быть религиозным (хотя бы даже в смысле суеверности), не надо прилагать никаких особых усилий, а вот для того, чтобы стать атеистом и вжиться в научное мировоззрение, надо проделать над собой достаточно серьёзную работу. Поэтому атеисты будут в меньшинстве, но и верующих, которые осмысленно подходят к христианству, буддизму или исламу, также будет не много. А большинство будет склоняться к специфической естественной религиозности в духе суеверий и этноконфессиональных обычаев.

— Не связана ли эта заинтересованность в религии с тем, что вторая половина XX века — это время урбанизации, и у нового городского жителя просто размывается идентичность? То есть на вопрос социолога «К какой вере вы себя относите?» человек ответит: «Я — православный», — хотя на второй вопрос, «Верите ли вы в бога?», может ответить: «Нет», — как в опросе «Левада-центра», когда 40 % «православных» признались, что не верят в бога.

— Согласен, люди нуждаются в идентичности. Но тут возникает проблема. Никто не знает, что означает слово «верующий» или слово «православный»: ни учёные, ни сами люди, ни церкви. Это такие понятия, которые вроде бы что-то значат, но до конца понять, что именно, невозможно. Мы можем сказать, что какое-то количество людей идентифицируют или же не идентифицируют себя с данным набором звуков или букв. Но попробуйте сами себе задать вопрос «Верю ли я в бога?». Вы сразу же утонете в сотне вопросов: что такое бог? Откуда я знаю о его существовании? Действительно ли я верю? Действительно ли я верю так, как должен верить православный? Поиск ответов на эти вопросы может занять целую жизнь, а мы имеем дело с блиц-интервью с людьми, спешащими по своим делам.

— Но вы как религиовед знаете, кто такие верующие?

— Я могу вам дать миллион определений. Но когда определений миллион, значит, их нет вообще. Короче говоря, я не знаю, кто такие верующие. Просто этот набор звуков сегодня в моде. А дальше уже появляются те самые религиозные предприниматели, которые пытаются это слово повернуть так, как им выгодно. Одним сегодня выгодно, чтобы православных верующих в России было 80 %. Завтра им будет выгодно, чтобы верующих было 2 %. Тогда верующих будут понимать другим способом. Мы как учёные можем лишь наблюдать за ходом этой борьбы и делать для себя какие-то пометки. Людям свойственно бездумно бросаться словами, например словом «верующий». А потом это слово хватает их и начинает вовлекать в водоворот, которым эти люди уже не управляют. Назвался верующим — что ж, будь готов, что тебе сейчас объяснят, что делать. Например, будь готов оскорбляться.

Об обидчивости верующих

— Ну да, оскорбление чувств верующих.

— Религиозные чувства — это абсолютный новодел, который преподносится как аутентичный и чуть ли не традиционный способ переживания своей веры. Кощунство, богохульство — знаю. А вот оскорблённых религиозных чувств — не знаю. Это какое-то новшество XX века с его эмоциональной духовностью. Вместо умных религий (да просто посмотрите на историю христианской мысли) мы имеем дело с религиозными истеричками, не способными совладать со своими эмоциями. Этими эмоциями к тому же легко манипулировать. Датский карикатурный скандал вырос именно из такой манипуляции: когда в 2005 году в датской газете Jyllands Posten только появились карикатуры, ничего особенного не случилось. 

Карикатурная интифада началась только тогда, когда группа исламских религиозных предпринимателей начала активничать: появился составленный ими документ о положении ислама в Европе, где к реальным карикатурам были добавлены ещё несколько выдуманных (например, пророк с пятачком свиньи). Вообще, религия — это очень опасная штука, и относиться к ней надо серьёзно. Грань между курсами по изучению Корана и участием в революционном джихаде, между набожностью и помешательством чрезвычайно тонкая. Можно баловаться всякими историософскими концепциями про Третий Рим, Святую Русь и Русский мир, а потом начинается война с соседом. 

В основе религиозности лежит опыт переживания запредельного, но заправляют религиями по преимуществу сами люди

— Если мы уже заговорили о России, хотелось бы уточнить: та увлечённость нашего государства православием, их сближение — это началось в 2000-е?

— Почему только в 2000-е? Нет у Русской православной церкви за плечами модели взаимоотношений с государством иной, чем та, которую она с вариациями всё время пытается воспроизвести. Комфортнее всего под крылом государства, даже если это государство бьёт и истязает. Так было всегда. Откуда возьмётся альтернатива? Да и с какой стати государству отпускать от себя такой ресурс? По идее, здесь должна включаться теология, которая может продумать христианское понимание природы государства, в том числе государства авторитарного и тоталитарного, и предложить альтернативные модели позиционирования церкви. Например, предполагающие некоторую автономию, на случай если государство слетает с катушек. А если теологии, да и вообще традиции рефлексии нет, то откуда взяться альтернативам? Теологию включили в перечень научных дисциплин (25 января 2015 года Высшая аттестационная комиссия (ВАК) утвердила теологию в качестве научной дисциплины, без присуждения кандидатских и докторских степеней. — Прим. ред.), а самой теологии как не было, так и нет, а она нужна.

— Но вот в Польше во время коммунистического режима католической церкви удалось стать оплотом диссидентов. Если ты религиозный, значит, по умолчанию диссидент. Значит, существуют какие-то альтернативы.

— В СССР интеллигенция тоже находила в религии источник сопротивления коммунистической идеологии. Если говорить о взаимоотношениях церкви с государством в советское время, то, знаете, когда ты сидишь в яме с агрессивным медведем, который на твоих глазах уже разорвал кучу народу, срабатывает инстинкт самосохранения. Тех, кто сопротивлялся, уничтожили или как-то иначе вывели из игры, остались лишь изначально согласные сотрудничать. Но есть и другая проблема: близость к государству — в том числе и советскому — иногда очень даже выгодна. Например, для борьбы с конкурентами. Украинская греко-католическая церковь была в 1946 году благополучно упразднена совместными усилиями церкви и государства. Отчасти в этом корень многих сегодняшних бед.

— Хорошо, я поняла: так исторически сложилось, что у нас церковь в подчинённом положении по отношению к власти. Но почему она не может оставаться в сфере частной жизни? Почему церковь уже и в образовании, и в праве, и «Левиафана» обсуждает, и «Око Саурона» вешать не даёт? Человек, который, может, и не против церкви, уже сидит и думает: «Доколе?» 

— А почему она должна ограничиваться частной жизнью? В каком законе это написано? Верующие такие же граждане, как и все остальные. У них могут быть самые разные, в том числе и не самые приятные, мнения по разным вопросам. Их присутствие в публичном пространстве — это норма демократического государства. С другой стороны, надо знать, где остановиться. Но если внутри нет никаких ограничителей, почему бы и не поговорить от лица всей нации? Вообще, не надо смотреть на религии как на что-то мистическое и загадочное. В основе религиозности лежит опыт переживания запредельного, но заправляют религиями всё же по преимуществу сами люди. А людьми зачастую движут обычные человеческие мотивы: расширение сферы влияния, жажда власти, денег, в конце концов. Если есть возможность захватить в сферу своего влияния как можно больше ресурсов, почему бы этого не сделать? Чтобы эти ограничители появились, нужна рефлексия, нужна теология, нужен интеллект.

— Да, но эти теологи будут из той же Русской православной церкви. Вы думаете, они будут объяснять, почему не надо вводить основы православия в школах?

— Я не знаю, что именно они будут объяснять, но есть серьёзные, в том числе богословские, причины, по которым от государства и от государственных школ лучше держаться подальше. Особенно в России.

— Почему?

— Например, один из самых интересных ныне живущих американских богословов Стэнли Хауэрвас критиковал идею христианской молитвы в стенах государственных школ. Причём по совершенно теологическим соображениям: он хотел, чтобы христианская молитва оставалась просто молитвой, а не превращалась в средство сплочения и укрепления «христианской нации». Внятная, разумная позиция. Внутри сегодняшнего православия много умных и интеллигентных людей, которые прекрасно понимают всю опасность близости к государству.

Про украинскую паству РПЦ

— Сегодня у стороннего наблюдателя создаётся впечатление, что умное и интеллигентное православие куда-то пропало, задавлено.

— Знаете, умное и интеллигентное задавлено не только в православии. Вообще, суд над Pussy Riot стал знаковым событием: он ознаменовался появлением группы активных православных мирян, которые позволили себе публично не соглашаться с позицией официальных лиц и — более того — активно от этой позиции дистанцироваться. Обособление этой группы набирает ход. Это люди, которые сегодня, например, возражают против войны в Украине. И встаёт вопрос: куда девать этих людей внутри РПЦ? Куда девать тех, кто не вписывается в новый посткрымский консенсус? Что делать с теми, кто, так сказать, не готов в полной мере разделить ответственность за абортирование из западной цивилизации? Если мы изолируемся от мира, то как быть, например, с тем фактом, что Церковь у нас соборная кафолическая вселенская (как сказано в «Символе веры»)? 

По идее, она должна объединять всех правоверных, а не только тех, кто проживает на территории Российской Федерации. Что делать с теми верующими, которые принадлежат к Украинской православной церкви Московского патриархата? Они ведь смотрят и не понимают, как им быть: с одной стороны, они вроде бы лояльны Москве, с другой — лояльны тому государству, в котором живут. Сама РПЦ оказывается в сложной ситуации: с одной стороны, она должна привычно поддержать государство, с другой — поддержать государство значит в некотором смысле предать часть своей паствы, которая находится в Украине. А ведь есть же ещё и Белоруссия. Просто очевидный пример того, как интересы государства и церкви расходятся. К вопросу о том, почему к государству надо относиться осторожно.

Поддержать государство — значит в некотором смысле предать часть своей паствы, которая находится в Украине

Про РПЦ и права человека

— Вы общаетесь с представителями РПЦ. Как у них всё внутри устроено? Они зеркалят систему власти — там та же бюрократия и строгая подчинённость?

— Тут вопрос ещё в том, кто кого зеркалит. Иерархичность и вертикаль власти для РПЦ, наверное, даже более характерны, чем для российского государства. Никакой даже видимости той демократии, которая есть в обществе, внутри церкви как бюрократической структуры нет. Почти военная дисциплина.  

— Правильно ли я понимаю, что изначально идея была хорошая — придумать национальную идею? Поручили это сделать РПЦ, и они так ей увлеклись, что стали говорить от имени всех россиян, в том числе тех, кто себя с религией не ассоциирует. Как так получилось, что Россия превратилась в православную Русь?

— Если нет никаких ограничителей, то почему бы и не поговорить? Выгоднее же говорить от лица миллионов, а не от лица очень небольшого числа воцерковленных христиан. И дело не только в том, от чьего лица говорить, но и в том, что говорить. Перед лицом реальной возможности выпасть из цивилизации разговоры о самобытности и уникальности оказываются пустышкой, под которой ничего нет. Вот есть пресловутые права человека. Их долго в России критиковали, в том числе и с православных позиций. Даже документ есть — «Основы учения Русской православной церкви о достоинстве, свободе и правах человека», который эти права человека вполне так фундированно критикует и противопоставляет им учение о достоинстве. То есть как бы в пику Европе с её правами меньшинств. Но права человека — это не просто абстрактная философская концепция. Это концепция, подкреплённая конкретными инстанциями, обеспечивающими соблюдение данных прав, — в том числе и на территории РФ. Ударили вас в милиции палкой по голове, не помогли вам наши суды — всегда есть шанс попасть в Европейский суд по правам человека в Страсбурге. Выйдет Россия из этого суда, отринет права человека — и какие механизмы обеспечения того самого достоинства останутся? Унизили человека в каком-нибудь дальнем отделении полиции — и куда он тогда пойдёт со своим достоинством?

Про бездуховную Америку и Европу

— Правильно ли я понимаю, что США сейчас — самая религиозная страна, несмотря на развитие науки и техники? Как так получилось?

— Религия важна для США с самого момента основания: люди, не находившие себе места в далеко не самой толерантной на тот момент Европе, садились на корабли и плыли в Новый Свет. Эти люди искали прежде всего религиозную свободу. И основывали государство на идее религиозной свободы. Степень этой религиозной свободы для нас совершенно немыслима: человек может поставить табуретку на улице в Нью-Йорке и начать проповедывать. Это другая планета. Есть какой-то совершенно немыслимый религиозный маркетинг: община хочет больше прихожан и обращается в PR-агентство, которое придумывает рекламу, разные акции и прочие уловки для привлечения прихожан. Допустимы любые формы выражения религиозности — от своеобразного религиозного стендапа до махания «волшебным пиджаком». Есть такая не лишенная смысла научная теория, согласно которой чем больше религиозное разнообразие, тем большее количество людей найдёт для себя веру по вкусу. В Америке это разнообразие приближается к максимуму.

— Что происходит с религией в Европе? В Англии рукоположили женщину-епископа, одобряют гей-браки. В России любят рассуждать, что европейское христианство погубит их либерализм. И вообще, у них там уже не христианство, а какие-то клубы по интересам.

— Мне не кажется, что христианство сводится к вопросу о женском священстве и правовом статусе однополых сожителей. Но даже если меряться семейными ценностями, то едва ли мы выгодно смотримся на фоне Европы. Знаете, был такой Дитрих Бонхёффер, один из величайших теологов XX века. Его фашисты замучили за непатриотичность. Так вот у него была интересная идея о безрелигиозном христианстве. В чём суть христианства? В особой религиозной атрибутике и догматике, в поклонах и постах? Или, может быть, в жертвенности, смирении, братском отношении ко всем людям, уважении к человеческой свободе? Если христианство — это первое, то тогда Европа действительно ушла от христианства; если второе, то Европа по-прежнему является христианской, пусть и в нерелигиозном смысле. А есть обратное явление — религиозное нехристианство. Вроде бы всё на месте: купола позолочены, свечки поставлены, стулья расставлены — а чего-то главного нет. По большому счету, фильм «Левиафан» именно об этом: всё канонично и величественно, а по сути — уничтожение человека.

Про то, почему ислам — не религия 

— А что сейчас происходит с исламом?

— Начнём с того, что ислам — не религия. Под религией мы привыкли понимать самостоятельную, обособленную сферу человеческой жизнедеятельности, отдельную от политики, экономики, искусства, права. Религия может взаимодействовать с внерелигиозными сферами, оказывать на них влияние, но от этого она не теряет своей обособленности. Основатель же ислама по сути создал новое государство, учредил новый образ жизни, где вся тотальность человеческого существования должна была соотноситься с божественной волей, зафиксированной в Коране. Ислам — не религия в западноевропейском понимании, которое само возникает не раньше позднего Средневековья. Христианство знает принцип «богу богово, а кесарю кесарево», а у ислама есть с этим проблемы. Я сейчас парадоксальную мысль озвучу: религия возникает в результате секуляризации. Если секуляризация прекратится или повернётся вспять, то и религия исчезнет.

Политический ислам — это как раз намёк на то, что может появиться после исчезновения религии и десекуляризации. Другое дело, что в ходе истории — а ведь исламу больше тысячи лет — возникли разные механизмы приспособления к условиям реального мира, который не всегда может быть приведён в соответствие с требованиями шариата. Традиционный ислам, формировавшийся столетиями, имел инструменты нивелирования радикалистских импульсов, преиодически вспыхивающих в любой религии. Но модернизация и вестернизация подорвали традиционный уклад, прервали преемственность, позволявшую передавать религиозный уклад и содержащиеся в нём предохранители от радикализма из поколения в поколения.

Джихад становится своеобразным социальным лифтом: совершил теракт,убийство — и ты уже знаменитость 

Возник феномен, который французский ученый Оливье Руа называет религией без культуры; то есть современные технологизированные варвары, оторванные от традиционного уклада своих предков, открывают для себя религии как бы с нуля. Буквально знают только то, что было в этот день опубликовано на каком-то интернет-сайте, который они читали с телефона, пока ехали домой в метро. Эти варвары затем легко вовлекаются в экстремистские группы. Особенно если в религиозности начинают главенствовать эмоции и чувства.

— Мусульманам тоже в Европе непросто: во Франции были скандалы, когда в мусульманских семьях убивали женщин, порочивших честь семьи.

— Как быть настоящим мусульманином и одновременно признавать светское законодательство, которое зачастую противоречит тому, что написано в Коране? Получается, что ты не совсем настоящий мусульманин, а настоящий мусульманин — это тот, который сейчас воюет в «Исламском государстве». Не так уж и сложно донести эту мысль до романтичного молодого человека, жаждущего приключений.

— Ну да. Так в Германии, во Франции, в Великобритании и вербуют молодых людей и посылают в Сирию.

— Не только в Европе, но и в России то же самое происходит. Вообще, джихад становится своеобразным социальным лифтом: совершил теракт, убийство — и ты уже знаменитость для достаточно большого и влиятельного сообщества: родители хотят выдать за тебя своих дочерей, спонсоры просят прислать им очередной бизнес-план. Это тоже надо понимать, когда речь заходит о кощунственных карикатурах и благородной ярости мстителей.

— Чем кончится «Исламское государство?» Пока что они показывают свою силу и запугивают людей: сбрасывают геев со зданий, забивают женщин камнями, убивают перед камерой журналистов. Есть какие-то способы их утихомирить?

— Мы уже поняли, что тамошние мусульмане хорошо воюют. Но могут ли они создать такой мирный уклад, от которого их детям не захочется убежать на край света? А вообще, бывают в истории тектонические сдвиги: не было на Аравийском полуострове ничего особенного до VII века — и вдруг бах! И через 150 лет уже империя на полмира. Или Александр Македонский: кто его дернул идти походом на Восток? А ведь пошёл и создал империю, соединившую Восток с Западом, что во многом предопределило ход истории — как минимум религиозной. В истории происходят периодические вспышки активности. Можно для успокоения предпринимать какие-то действия, но если мы имеем дело с исторической неизбежностью, то надо готовиться к столкновению. К тому, что мир уже никогда не будет прежним.

Про то, почему сложно быть воцерковленным мачо

— Что сейчас происходит с наукой о религии?

— Она становится более востребованной. Если нерв истории снова бьётся где-то близко к религиям, то и наука, их изучающая, начинает привлекать всё больше внимания. Появляется потребность объяснить феномен религии. Модные научные направления начинают включать её в круг своих интересов. Например, мозговеды задаются вопросом, есть ли в голове участок, ответственный за молитву, медитацию и вообще чувство присутствия божественного. Эволюционная биология пытается объяснить феномен религии, сопровождающей человека на протяжении всей его истории.

— А гендерные исследования есть?

— Безусловно. Любопытно же понять, почему, например, в исламе больше мужчин, а в христианстве — женщин.

— Почему?

— Хотя бы потому, что в исламе ты можешь одновременно быть и мачо, и верующим, а христианство в некотором смысле феминизировалось. Мужчине-мачо трудно реализовать себя в христианстве. Религия, которая упирает на детей, дом, семью, геев, наверное, больше импонирует женщинам.

— Почему православная церковь так боится каких бы то ни было изменений? В конце января Англиканская церковь рукоположила первую женщину-епископа, и никто не умер. Нельзя сказать, что женщина-священнослужитель — это что-то космически чуждое православию. Известно же, что в советское время, когда не было мужчин, деревенские женщины брали на себя функции священников: крестили детей, читали по покойникам. 

— Традиция и преемственность. Так повелось. Полагаю, никто уже и не объяснит почему. Так отцы делали, деды. Впрочем, церковь всё равно меняется, пусть и не афишируя особо факт этих изменений. Так что никто не знает, что будет лет через пятьдесят.