Восприятие критики как войны

Каждый хочет, чтобы его информировали честно, беспристрастно, правдиво — и в полном соответствии с его взглядами.

Г. Честертон

Необходимость рассуждать ещё не есть рассуждение, если при этом не выполнены определённые правила мышления

М.К.Мамардашвили...

«Кант называл просвещением не существование некой суммы знаний, которая распространяется потом среди людей, а совершеннолетие человечества. Парадоксально, но просвещённый человек действительно может обходиться без внешних авторитетов, не нуждаться в том, чтобы его водили за руку и решали за него, что ему будет полезно и вредно, о чём ему можно сказать, а о чём нельзя, потому что он очень расстроится. Например, Жан-Поль Сартр в 50-е годы так и считал, что нельзя говорить правду о существовании лагерей в Советском Союзе, потому что это будет обидно для парижских рабочих, не надо их обижать этой правдой, отказавшись тем самым от классической позиции просветителя. Этот нюанс, я полагаю, важен для понимания аргумента, направленного против утопического «лекарства добра». Представьте себе: вы принимаете лекарство добра, и в результате его действия в вас что-то произошло. Можете ли вы, поскольку вас изменил кто-то, а не вы изменили себя, извлечь из этого смысл? Разумеется, нет.

Значит, во-первых, не только нет естественного механизма добра, но если он даже был бы, то продукты его не имели бы значения. А во-вторых, то, что я называл «другими основаниями», вместо отсутствующего естественного механизма должно находиться в области смыслов и ценностей человеческой жизни и её воспроизводства в каком-то пространстве и времени.

Из всего этого становится ясным, что необходимость рассуждать ещё не есть рассуждение, если при этом не выполнены определённые правила мышления. (Даже о людях, занимающихся изобретением химических, фармакологических средств в надежде на их социальную пользу, можно сказать, что они нарушают элементарные правила социального и исторического мышления. Они изобретают, думают, рассуждают, но эта интеллектуальная работа не есть мышление.) Когда человек рассуждает: покажите мне добро и я буду добрым, то он не плох сам по себе, но если он действительно так думает, он ещё не мыслит. Такое думанье относится к немышлению. Однако удивительно, что именно немышлением заполнены в наше время миллионы книг и иногда оно преображается ещё в литературу так называемого научно-фантастического жанра, в которой обсуждаются социальные модели или моральные вопросы».

(«Эстетика мышления», курс лекций, 1986)

Быть способным на мысль — значит быть способным на жестокость...

Быть способным на мысль — значит быть способным на жестокость...

«Быть способным на мысль — значит быть способным на жестокость, способным сказать самому себе: это так, как бы мне ни хотелось бы». М. Мамардашвили. Эстетика мышления

«Я уже говорил вам, что простая душа не выносит дара тайнослышания, она не способна совершить акт жестокости мысли. Ведь то, что я сейчас определил как мысль, метафизику, есть жестокость. Быть способным на мысль — значит быть способным на жестокость, способным сказать самому себе: это так, как бы мне ни хотелось бы. А простая душа не способна на это, не способна страдать, и поэтому она чаще всего прерывает движение страдания, его алхимию. Поскольку, пока мы страдаем (а значит, стоим на месте), происходит какая-то алхимия — что-то рождается, и рождается только в остановке страдания.

А наша душа всегда спешит, она драматична, и, если её спросить о её страданиях, она, скорее всего, ответит: «О, если бы я рассказала вам свою жизнь, она сплошной роман». Сколько раз мы слышим это, когда российская душа нашептывает миру о себе, о неких таинственных, значительных событиях, которые в ней произошли. Такой таинственный сплошной роман a clef, как сказали бы французы, — роман с ключом, то есть имеющий ещё некий сверхсмысл, содержащий в себе отгадку или ключ к описанным в романе душераздирающим приключениям. И в итоге у нас не страна, а сплошная литература, пытающаяся описывать людей, в головах которых тоже литература — отражение отражений. Так как за действительность мы принимаем то, что рассказывается о происходящем в виде романического приключения, очень многозначительного. И при этом говорят, что это ведь не я, я — другой».

(«Эстетика мышления», курс лекций, 1986)

Впереди добрый честный феодализм

Глеб Кузнецов

2 ч · 

https://www.facebook.com/gleb.kuznetzov/posts/934789159975787

«Если кто-либо пользуется плодами от ссужаемых денег, всё равно, будут ли это монеты, или что-либо иное, то он пользуется плодами от вещи, которая принадлежит не ему, и поэтому это совершенно то же, как если бы он украл эти плоды» — так примерно описал мой любимый политический философ современности генерал Маркин «мошенническую» схему завладения ЮКОСом. В 90-е много было всего, но видеть мошенничество в бизнесе на заемные деньги как таковом — это новое слово. Вернее, очень старое.

Мадам Голодец объявила, что в частном секторе зарплаты необходимо регулировать, а на сэкономленные деньги (регулировать — это ведь снизить, а не повысить) — развивать экономику. Ранее Собянин сказал (и не просто сказал, а сделал), что собственность — это бумажка, которой народ не даст прикрываться.

Второй мой любимый политический философ современности — Борис Межуев — ведет вялотекущий крестовый поход против «частной жизни», которая суть предательство Государства, в целом, и среднего класса — который, потребляя, забыл, кому он всем в жизни обязан — в частности. А обязан врач, учитель, инженер — понятное дело — отнюдь не своим знаниям и труду.

Патриарх считает, что человеческому в мире уделяют слишком много внимания в ущерб божественному. С понятным выводом — что человека в себе неплохо бы преодолеть. Отринуть, так сказать.

Все скопом стонут о погрязшей в разврате языческой Европе, на которую варвары еще обрушат молот своего гнева.

Это очень хорошая повестка. Чувствуешь себя в гуще политической дискуссии раннехристианских философов. Александрия, век четвёртый. До рождения Маркса полторы тысячи лет. До Савонаролы — тысячу. Как и до Мюнстерской коммуны, и «Утопии» Мора.

Это очень странно выглядит, но получается, что мы до сих пор не определили, не осмыслили и не приняли самые казалось бы аксиоматические понятия — «частное», «общее», «собственность», «закон», «государство», «деньги». Нашего Рима — СССР — уже нет. Нового мира — ещё нет. Впереди — в ближайшей перспективе — добрый честный феодализм. Там — в процессе — и осознаем и что такое собственность, и для чего нужны законы, и чем ценна частная жизнь. А потом — даст Бог — и до Возрождения дотянем.

Ум его забрёл в лабиринты двоемыслия

Партия говорит, что Океания никогда не заключала союза с Евразией. Он, Уинстон  Смит, знает, что Океания была в союзе с Евразией всего четыре года назад. Но где хранится это знание? Только  в  его уме, а он, так или иначе, скоро будет уничтожен. И если все принимают ложь, навязанную партией,  если во  всех документах одна и та же песня, тогда эта ложь поселяется в истории и становится правдой. «Кто  управляет  прошлым, — гласит партийный лозунг, — тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет  прошлым». И,  однако,  прошлое,  по  природе  своей  изменяемое, изменению никогда не подвергалось. То, что истинно сейчас, истинно от века и на веки вечные. Всё очень просто. Нужна  всего-навсего  непрерывная  цепь побед над собственной памятью.  Это называется  «покорение  действительности»;  на  новоязе  — «двоемыслие.

— Вольно! — рявкнула преподавательница чуть добродушнее.

Уинстон  опустил руки и сделал медленный, глубокий вдох. Ум его забрёл в лабиринты двоемыслия. Зная, не  знать; верить в свою правдивость, излагая обдуманную ложь; придерживаться  одновременно  двух противоположных  мнений, понимая,  что  одно  исключает  другое,  и быть убеждённым в обоих; логикой убивать логику; отвергать мораль, провозглашая её; полагать, что демократия невозможна и что партия —  блюститель демократии; забыть то, что требуется забыть, и снова вызвать в памяти, когда это понадобится, и снова немедленно забыть, и, главное, применять этот процесс к самому процессу — вот  в  чём самая  тонкость: сознательно преодолевать сознание и при этом не сознавать, что занимаешься самогипнозом.  И  даже  слова  «двоемыслие»  не поймёшь, не прибегнув к двоемыслию.

Дж. Оруэлл. 1984