Милтон Фридман
Война, которую мы проигрываем
В чём смысл декриминализации наркотиков?
По всем аспектам этого вопроса сказано уже столько, что добавить что-то новое трудно. Я хотел было сказать: единственное, что не вызывает возражений ни у кого — это необходимость дополнительных ассигнований на соответствующие исследования (особенно те, что проводим мы). Однако не буду повторять общепринятое, и даже попытаюсь оспорить этот тезис. Если бы по любому вопросу мы ждали, пока будут завершены все исследования, которые мы считаем желательными, дело бы никогда не сдвинулось с мертвой точки. Если мы хотим действовать, действовать надо на основе тех данных, что уже у нас имеются. Я не согласен с теми, кто — как мой хороший друг Эд Миз (Meese) — считает, что «бремя доказательства» лежит на тех, кто хочет изменить нынешнюю систему: иными словами, прежде, чем ее реформировать, необходимо иметь детальный и хорошо аргументированный альтернативный план. Если система недееспособна, с ней надо что-то делать даже в отсутствие полностью проработанной альтернативы.
Необходимо помнить, что по сути мы все хотим одного и того же, у нас одни цели. Мы все признаем, что наркотики сегодня приносят очень много вреда. Расходимся мы в том, какими средствами можно свести этот вред к минимуму. Не следует отвлекаться от попыток прийти к логическим, разумным выводам, приписывая дурные намерения тем, кто с нами не согласен. Я много раз уже ссылался на знаменитое высказывание Пьера Дюпона, с которыми он обратился к Национальному собранию революционной Франции почти ровно два столетия назад (25 сентября 1790 года): «Господа, острота наших дебатов часто побуждает нас поддаваться дурной привычке — исходить из того, что другие руководствуются дурными намерениями. В том, что касается намерений, надобно проявлять снисходительность, надобно считать их добрыми, ибо это так и есть. Но никакого снисхождения не заслуживает нелогичность или абсурдные доводы. Те, кто не в ладах с логикой, невольно совершили больше преступлений, чем дурные люди совершили намеренно».
Я не собираюсь ничего добавлять к тому множеству аргументов, что уже были высказаны. Хочу посвятить имеющееся в моем распоряжении ограниченное время некоторой систематизации нашей дискуссии и представить кое-какие дополнительные факты.
Проблема наркотиков как правило обсуждается на двух уровнях. Первый из них один сегодняшний докладчик удачно охарактеризовал как спор Платона с Джоном Стюартом Миллем. Между концепцией Платона (о том, что некоторые из нас — «цари-философы» — имеют право указывать другим, что делать, поскольку знают, что для этих других благо) и доктриной Джона Стюарта Милля (роль государства состоит в том, чтобы не позволять людям причинять вред другим, но оно не вправе заставлять человека делать что-либо для его собственного блага) действительно существует диаметральное философское противоречие. Их можно назвать точкой зрения «царя-философа» и точкой зрения либертарианца. Несомненно, на этом уровне мнения расходятся, и мои симпатии, как многим из вас известно, лежат на стороне Джона Стюарта Милля. Однако в данном вопросе — как и во многих других — этот постулат не имеет решающего значения. Тем не менее, он влияет на мнения и мировоззрение людей. Думаю, это следует признать.
Почему он не имеет решающего значения? Потому, что даже либертарианцы считают оправданным вмешательство, чтобы не допустить вреда для других. На мой взгляд самое важное различие, которое следует иметь в виду — это различие между невинной жертвой и человеком, который стал жертвой по доброй воле. Этот вопрос всплывает в ходе многих дискуссий. Все понимают, что жертвы по собственной воле также могут причинять и причиняют вред другим. Даже если бы антинаркотических законов не существовало вовсе, если бы наркотики были полностью легальны, невинных жертв нельзя было бы избежать. Самый наглядный пример этого — дети с врожденными заболеваниями, рожденные наркоманами. Не знаю, много ли таких детей, — дать ответ на этот вопрос можете вы, медики — но их несомненно можно считать невинными жертвами собственных матерей. Таким образом, легализация наркотиков не приведет к тому, что невинных жертв больше не будет. Даже стопроцентные либертарианцы могут выступать за запрет определенных наркотиков, или жесткое ограничение их оборота на том основании, что подобное вмешательство в личные дела людей более чем компенсируется необходимостью защитить невинных жертв.
В результате мы подходим ко второму уровню дискуссии — соображениям целесообразности. Сегодня у нас есть система контроля над оборотом наркотиков. Работает ли она? Чего она больше приносит — пользы или вреда? Если она приносит больше вреда, давайте перестанем причинять этот вред, не ожидая, пока у нас появится полностью проработанный детальный план замены этой системы. Давайте устраним те ее черты, что явно и очевидно приносят больше всего вреда. Опять же, на этом уровне никто не спорит с тем, что нынешние методы приносят очень много вреда. Об одном из главных аспектов этого вреда трогательно и убедительно рассказал доктор Кларк (в главе 25 [см.: Searching for Alternatives: Drug-Control Policy in the United States / Ed. by M.B. Krauss, E.P. Lazear.Stanford, Calif.: Hoover Institution Press, 1991]).
Попытки навязать запрет на употребление наркотиков губят бедные районы одного американского города за другим, создавая невыносимую атмосферу для живущих там людей. Это пожалуй можно назвать самым позорным явлением в сегодняшних Соединенных Штатах. Я говорю «пожалуй», поскольку альтернативой является то, что мы делаем в других странах — об этом говорится в главе 20. Неужели кто-то может сказать, что США вправе разрушать Колумбию только потому, что мы не можем обеспечить соблюдение наших собственных законов? Если бы мы его обеспечили, проблемы бы не было.
Я не говорю, что мы не в состоянии добиться этого соблюдения. В принципе мы без сомнения смогли бы полностью покончить с наркотиками, если бы использовали те же методы, что применяются в Саудовской Аравии: если бы мы готовы были отрубать руки наркоманам и казнить торговцев наркотиками. Но мы не готовы применять такие методы, и каждый из нас может этим только гордиться. Лечение порой бывает хуже болезни. Но поскольку мы не в состоянии обеспечить соблюдение наших законов, действия США с разрушительными последствиями для других стран, на мой взгляд, не могут быть оправданы.
Мы губим бедные районы наших крупных городов, но это хотя бы наши собственные города. Поймите меня правильно, я нисколько не оправдываю подобные действия, но еще менее оправдано то, что мы губим другие страны. Вопрос об этом я задавал многим людям, поддерживающим нашу нынешнюю политику, и ни разу не получал хоть сколько-нибудь удовлетворительного ответа.
В ходе обсуждения проблемы наркотиков, я, подобно многим другим, и подобно доктору Моргану в главе 24, приводил «сухой закон» двадцатых годов в качестве наглядного примера негативных последствий запретов. В ответ я получил немало писем. Те, кто не согласен с моими выводами, как правило выдвигают два возражения, и ответить я им хочу, приведя кое-какие данные.
Все понимают, что запрет наркотиков превращает торговлю ими в прибыльный нелегальный промысел и создает целый класс преступников. Однако, возражают на это сторонники запрета, в случае легализации наркотиков, отмены уголовного преследования за них или любого иного изменения ситуации эти люди останутся преступниками — они просто переключатся на другие виды криминальной деятельности. Вспомните, говорят они, что случилось после отмены сухого закона: Аль Капоне и другие гангстеры просто переместились в другие «сектора». Несомненно, доля истины в этом есть. «Криминальный класс» вокруг наркотиков уже сформировался и «похмелья» — в виде преступности — нам не избежать.
Насколько это серьезно? У меня есть график (рис. 1), на котором показано число убийств в стране в пересчете на 100 000 населения начиная с 1910 года. Эта шкала находится слева. Заканчивается график 1987 годом — последним, по которому есть общедоступные данные. После 1910 года наблюдается почти взрывной рост числа убийств. Начальный этап этого процесса связан с Первой мировой войной — что может служить очередным подтверждением устойчивого феномена: войны как правило приводят к росту преступности. После этого количество убийств продолжало быстро расти и достигло своего пика в том самом году, — 1933-м — когда был отменен сухой закон. Затем оно резко сократилось, и оставалось на низком уровне в сороковых и пятидесятых, за исключением нового увеличения в годы Второй мировой войны. Поскольку в 1933 году закончилась и самая острая фаза кризиса, можно сказать, что росту преступности (и числа убийств) также способствовала Великая депрессия. Однако и в благополучные двадцатые число убийств на 100 000 населения было намного выше, чем в благополучные сороковые и пятидесятые, не говоря уже о менее благополучной второй половине тридцатых. На мой взгляд у каждого, кто ознакомится с этими данными, не останется сомнений в том, что отмена сухого закона оказала существенное и быстрое воздействие на количество убийств в стране.
Рисунок 1. Количество убийств и заключенных в США на 100 000 населения, 1910–1987
Число убийств снова начало расти в начале 1960-х, и после того, как Никсон начала «войну с наркотиками», этот процесс резко ускорился. Позднее произошло некоторое снижение, но количество убийств остается на уровне 1933 года. Думаю, можно с уверенностью сказать: в случае декриминализации наркотиков число убийств резко сократится, скорее всего до уровня пятидесятых годов. А это весьма серьезно: сокращение числа убийств со среднего уровня 1980-х до среднего уровня 1950-х при нынешней численности населения означало бы, что ежегодно в стране будет погибать на 10 000 человек меньше!
Кроме того я разместил на графике данные о количестве заключенных (на 100 000 населения), поступавших каждый год во все тюрьмы — федеральной, региональной и местной юрисдикции. Эти сведения существуют только за период с 1926 года — по крайней мере более ранних я не нашел. С этого момента количество заключенных резко возрастало вплоть до 1931 года. Затем оно снизилось, потом снова увеличилось к 1940 году, резко снизилось в годы войны, опять возросло, достигнув пика к 1961 году, и еще раз резко снизилось к 1969 году. С 1970 года количество заключенных вновь начало резко расти, и в 1987 году в два с лишним раза превысило уровень 1931 года. Это увеличение числа заключенных совпадает с началом никсоновской «войны против наркотиков», а дополнительный импульс оно получило, когда аналогичную войну развязал Рейган.
Эти данные, мягко говоря, вселяют уныние. В ходе большинства дискуссий о невинных жертвах, в том числе и тех, что состоялись у нас здесь, за скобками остается одна из важнейших, на мой взгляд, категорий таких жертв — те из нас, кого не защищает полиция, поскольку она слишком занята попытками борьбы с наркотиками, и коррумпирована наркоиндустрией. Разрушение атмосферы защищенности законом, всего климата законопослушания чрезвычайно умножает количество невинных жертв. Лично мне трудно понять, как кто-либо может отрицать значение того факта, что квалификация хранения и оборота определенных наркотических веществ в качестве уголовного преступления порождает невинные жертвы. Собственно, наличие таких жертв мало кто отрицает. Однако те, кто отстаивает необходимость запрета наркотиков, отвечают на это: их декриминализация, возможно, сократит число таких невинных жертв, но обществу придется заплатить за это значительным ростом наркомании. За подтверждением они опять же обращаются к истории сухого закона, утверждая, что за его отменой последовал чрезвычайный рост пьянства и алкоголизма.
Ответом на подобные заявления могут служить еще два графика из моего верного компьютера. На первом (рис. 2) показана доля алкогольных напитков в совокупных потребительских расходах. Данные имеются только по легально продаваемому алкоголю, поэтому график охватывает период с 1933 года. К сожалению, все оценки потребления алкоголя в годы сухого закона по определению носят косвенный характер и весьма приблизительны, поэтому я пользуюсь только данными по легальной продаже напитков. Доктор Морган приводит некоторые цифры по периоду сухого закона; очевидно, к тому же, что потребление алкоголя в это время не прекратилось. Кстати, среди невинных жертв сухого закона следует назвать самих пьющих людей: как отмечает доктор Морган, на подпольном рынке алкоголя неизбежно продаются «паленые» напитки, от которых люди умирают. Вообще мне всегда казалось, что больше всего пользы декриминализация наркотиков принесет тем, кто их сейчас употребляет. Сегодня их буквально вынуждают стать преступниками. Они не могут обратиться за помощью, не признавая, что нарушают закон. Таким образом, аргумент в пользу нынешних методов должен заключаться в следующем: в результате легализации наркотиков число наркоманов резко увеличится.
Рисунок 2. Доля расходов на алкоголь в совокупных потребительских расходах, 1933–1989
Рисунок 3. Среднедушевые потребительские расходы и расходы на алкогольные напитки (в долларах по курсу 1982 года), 1933–1989
Примечание: среднедушевые расходы в константных ценах.
Но что мы можем сказать на этот счет, исходя из опыта отмены сухого закона? В первые три года после этого, когда легальный алкоголь заменил подпольно реализуемые напитки, доля трат на спиртное в совокупных потребительских расходах резко увеличилась (в чем нет ничего удивительного). Пикового значения она достигла в 1937 году, затем снижалась до 1940 года, и снова выросла в годы войны. После 1945 года этот показатель медленно, но неуклонно снижался.
Я — человек весьма пожилой, и об этом периоде знаю не понаслышке. Помню, как через несколько месяцев после отмены сухого закона мы с моим другом-шведом — однокурсником по Колумбийскому университету — отправились в Нью-Йорке в шведский ресторан. В этом заведении он во времена сухого закона всегда мог заказать аквавит. Я не был знаком с этим напитком, и он считал, что мне стоит его попробовать. Но когда мой друг заказал аквавит, ему ответили: извините, мы сейчас его не подаем, потому что еще не получили лицензию на торговлю алкоголем. Он заговорил с ними по-шведски, и в конце концов нас проводили на кухню и дали продегустировать немного аквавита. Одним словом, всякому, кто считает, что в период сухого закона в Соединенных Штатах было трудно достать алкоголь, следует обратиться к фактам. Я тогда был молод, да и пил немного, но уверяю вас: раздобыть спиртное было очень легко.
Если же говорить о графике, то скептики могут справедливо указать: речь идет о доле в процентах, а совокупные потребительские расходы людей постоянно растут. Возможно за снижением процента от увеличившегося совокупного объема расходов кроется весьма значительный рост количества употребляемого алкоголя.
Что ж, на рисунке 3 показаны расходы на алкогольные напитки за тот же период в пересчете на цены 1982 года. Как вы видите, до 1937 года наблюдался рост этих расходов не только в виде процентной доли, но и в абсолютных цифрах, а затем наступило кратковременное падение. Во время войны расходы на алкоголь снова резко увеличились, достигнув пика в 1946 году. Затем они опять снизились и оставались примерно на одном уровне до конца пятидесятых, а начиная с 1961 года мы снова наблюдаем резкий рост трат на алкогольные напитки. Для нас, однако, наиболее важный вывод из этого графика заключается в том, что отмена сухого закона не способствовала росту алкоголизма. После нее употребление алкоголя оставалось на одном и том же уровне. Что же касается резкого роста расходов на алкогольные напитки в 1961–1980 годах, то его причинами стали известные тенденции в нашей жизни в период шестидесятых. В восьмидесятые годы эти расходы снижаются как в процентах, так и в абсолютных цифрах.
Из этого с очевидностью следует: если незаконные наркотики будут легализованы, подобно алкоголю, нет никаких оснований предполагать, что это приведет к взрывному росту наркомании. С полной уверенностью мы этого сказать, конечно, не можем, но все доводы об обратном, что мне довелось видеть, носят сугубо гадательный и гипотетический характер: никакими фактами они не подкрепляются. Максимум, что мне приходилось встречать — это ссылки на «опиумную лихорадку» в Китае. Учитывая имеющиеся у нас данные, — не только по сухому закону, но и по Голландии, Аляске и др. — «бремя доказательств», на мой взгляд, должно лежать на тех, кто утверждает, будто легализация приведет к совершенно неприемлемому увеличению количества наркоманов.
Единственное, что мы знаем наверняка — это то, что наши нынешние методы не работают. С этим согласно куда больше людей, чем кажется на первый взгляд. Мы по природе своей преувеличиваем наши разногласия: трудно кого-либо в чем-нибудь убедить, не утрируя свои доводы. Подозреваю, к примеру, что, если мы обратимся к вопросу о марихуане, который так трогательно раскрывает доктор Гринспун (глава 21 [см.: Searching for Alternatives: Drug-Control Policy in the United States / Ed. by M.B. Krauss, E.P. Lazear.Stanford, Calif.: Hoover Institution Press, 1991]), выяснится: лишь немногие полагают, будто оборот марихуаны должен быть уголовно наказуем. Подозреваю, практически все согласятся с тем, что квалифицировать марихуану так, как это делается сейчас, нет никакого смысла.
Мне кажется, что нам следует признать тот вред, что причиняет нынешняя система, и не позволять «тирании статус-кво» мешать нам вносить в нее определенные изменения, способные остановить кровопролитие в трущобах и гетто наших городов. Мы в состоянии не лишать наших обездоленных сограждан возможности вести нормальную семейную жизнь. Я не согласен со многими из тех, кто оценивает текущую ситуацию так же, как я, в том, что касается роли государства в лечении наркоманов. Не согласен я и с теми, кто утверждает, что трагедия трущоб — это социальная проблема, что среди бедняков высока безработица, и потому государство должно обеспечить им занятость. Этим людям я хочу сказать: государство справляется с созданием рабочих мест и решением других социальных проблем ничуть не лучше, чем с наркотиками. На мой взгляд не только преступность, но и нищета в нашей стране в значительной мере является следствием действий государства. Если те из вас, кто исследовал проблему наркотиков, столь же тщательно изучат последствия действий государства в сфере социального обеспечения, жилья, и так далее, вы без труда поймете, что в моих словах есть хотя бы некоторая доля истины. Впрочем, это другая тема, и не будем смешивать ее с предметом нашей дискуссии. Давайте не будем проводить в этом вопросе идеологические разделительные линии, поскольку, хотя идеологический элемент в нем несомненно присутствует, главное значение в сложившейся ситуации имеют соображения целесообразности.
Впервые: Searching for Alternatives: Drug-Control Policy in the United States / Ed. by M.B. Krauss, E.P. Lazear. Stanford, Calif.: Hoover Institution Press, 1991. P. 53–67.
Комментариев нет:
Отправить комментарий