Научись онтокритике, чтобы перенаучиться жить

Неграмотными в 21-м веке будут не те, кто не могут читать и писать, а те, кто не смогут научаться, от(раз)учаться и перенаучаться. Элвин Тоффлер

Поиск по этому блогу

2012-08-08

Бесчувственная сволочь: Что нам делать после окончания процесса Pussy Riot? W → O → S

Бесчувственная сволочь: Что нам делать после окончания процесса Pussy Riot? W → O → S
08.08.12

БЕСЧУВСТВЕННАЯ СВОЛОЧЬ

Что нам делать после окончания процесса Pussy Riot?

17 августа т.н. судья Сырова вынесет приговор Марии Алехиной, Надежде Толоконниковой и Екатерине Самуцевич. Заниматься предсказаниями и уж тем более аналитикой — дело неблагодарное; к правосудию все это не имеет никакого отношения.

Остается лишь надеяться, что девушки окажутся на свободе как можно раньше.

Но (каким бы ни было решение) поговорить есть о чем. Этот абсурдный процесс особенно выпукло показал, что в правовом поле не может быть никаких чувств верующих; они не нужны и, более того, вредны. Если раньше ситуация сводилась скорее к анекдоту вроде гиковских пикетов за телеканал «2х2», то теперь все приняло слишком серьезный оборот.

Жителям России в принципе свойственно нежелание воспринимать свод законов как нечто изменяемое. Но почему никто даже не задается вопросом, откуда вообще в административном кодексе взялся пункт 5.26 («оскорбление религиозных чувств граждан либо осквернение почитаемых ими предметов, знаков и эмблем мировоззренческой символики»)?

Это же совершенно идиотский параграф.

Его вторая часть, очевидно, была дописана из-за того, что у нас вроде как светское государство и оскорбляться могут не только верующие — в итоге появились какие-то почитаемые предметы, знаки и эмблемы.

Возникает немало вопросов. Можно ли, например, считать айфоны почитаемыми предметами? А белую ленту — знаком мировоззренческой символики? Есть ли какой-то особый логотип у атеистов, сославшись на который можно пожаловаться на чувства, оскорбленные словом пастыря на государственном телеканале или перекрытием дорог в кладбищенский день? Рассмотрит ли Хамовнический суд мой иск, если какой-нибудь кощунник осквернит бюст глубоко почитаемого мной философа Плотина? И что там, наконец, с правами огнепоклонников, картезианцев и, скажем, последователей Алистера Кроули?

Формально, по нынешним законам, в России за фразу «Засуньте себе в жопу свои серп и молот» должны штрафовать так же, как за фразу «Клал я на вашего патриарха», но мы-то с вами знаем, что на самом деле это не так. Видимо, потому что неверующие граждане в массе своей — бесчувственная сволочь, даже и оскорбиться толком не умеющая.

Это же надо талант иметь. Например, недавно на пермском фестивале «Белые ночи» православные активисты (само по себе парадоксальное словосочетание) заявили о том, что их оскорбляет трехрукая статуя Христа. Причем этих православных активистов в большей степени оскорбила не третья рука абсолютного в их космологии Бога-сына, а то, что на фестиваль были выделены бюджетные деньги.

Иногда складывается впечатление, что существуют профессиональные оскорбленные — глубоко несчастные люди, ведущие при этом довольно интересную жизнь. Они смотрят «Монти Пайтон» и «Южный парк», ходят на стриптиз и в гей-бары, ищут порно в «ВКонтакте». Что угодно, лишь бы написать кляузу и добиться запрета.

Это все смешно, конечно, но дело Pussy Riot тыкает нас мордой в реальность. А если и этого вам мало, то следует заметить, что вот уже как месяц идет обсуждение о переводе статьи за оскорбление чувств верующих в уголовный кодекс. Лояльные политологи (surprise! surprise!) дружно отмечают своевременность и крайнюю необходимость такого изменения.

Многие спрашивают себя и друг друга: а что делать, если девушек все же посадят и надолго? Вот вам ответ: добиться того, что в конечном счете понятие «оскорбление чувств» будет убрано из свода законов к чертовой матери.

Давайте запишем это в наш блокнотик (или куда там?) с общими целями: честные выборы, свободная пресса и т. д. Потому что без свободы слова все это — просто пустой звук.

ТЕКСТ: Илья Клишин

Страна под «стационарным бандитом» | А. Колесников

Страна под «стационарным бандитом» — Политика — Новая Газета
Политика / ВЫПУСК № 88 ОТ 8 АВГУСТА 2012

Страна под «стационарным бандитом»

Все, что власть хочет знать об обществе, — это сколько нужно денег, чтобы откупиться от бедных и как тем самым заставить их голосовать за себя
07.08.2012

Тут буквально на днях Альфред Кох, весьма тонкий автор, более известный благодаря «распродаже России», сделал очень точную запись в «Фейсбуке», заслуживающую того, чтобы ее привести полностью:

«Существует такая (довольно известная) концепция государства, которая называется «государство как стационарный бандит». Смысл этой концепции состоит в том, что государство — эта некая банда, которая захватывает власть над неким народом, живущим на определенной территории. Однажды банда обнаруживает, что она не может расширить свои владения: мешают другие банды. Тогда банда начинает эксплуатировать «свой» народ. Очень скоро она понимает, что если она эксплуатирует народ слишком жестко, то народ либо начинает вымирать, либо восстает. Экспериментально устанавливается некая разумная мера эксплуатации, когда банда забирает лишь ту часть добавленной стоимости, которая оставляет народу достаточно средств для расширенного воспроизводства. В этих условиях богатеют и банда, и народ. Таким образом банда превращается в рациональную власть. Я долго не мог понять, почему наша банда так наплевательски цинично относится к народу? Прежде всего к тем, кто эту самую добавленную стоимость производит. А заботится лишь о тех, кто так или иначе сидит на перераспределении добавленного продукта, а не на его производстве. И тут меня осенило: для власти, выбравшей в качестве концепта развития страны практически исключительно продажу извлеченного из ее недр сырья, население этой страны — лишнее. Оно не субъект, производящий добавленную стоимость, как было бы, если бы выбрали альтернативную концепцию, заключающуюся в развитии за счет роста добавленной стоимости. В выбранной сырьевой концепции население проходит по статье «затраты», или, как теперь модно говорить, — «косты». А рациональный бизнесмен «косты» сокращает. Мы мешаем нашей банде. Она едва нас терпит. Реально ей нужны лишь 2—3 млн человек, которые заняты в добыче и доставке к рынкам сбыта сырьевых товаров. А на месте остальных они бы предпочли иметь либо бесправных гастарбайтеров, либо прямо зависящих от них бюджетников и пенсионеров. Если посмотреть на поведение нашей власти-банды под этим углом, то тогда оно оказывается вполне рациональным, и ее нынешнее поведение по отношению к нам — чуть ли не верх гуманности и терпимости».

Концепция «стационарного (или «оседлого» — в отличие от «гастролирующего») бандита», разработанная знаменитым американским экономистом Манкуром Олсоном, действительно многое объясняет в поведении клана, который сейчас управляет государством. Я бы, правда, назвал этот клан сектой, потому что, помимо извлечения ренты на правах монопольного хозяина, устанавливающего правила, но на ходу их же меняющего под себя, эта группа товарищей объединена эклектичной квазирелигией. Состоит она из православного фундаментализма, антизападничества и ощущения чекистской имперской миссии (здесь мы выводим за скобки экспертов, обслуживающих власть, которые не хотят своей стране зла и борются в рамках заданных правил хотя бы за сбалансированный бюджет — чтобы не жахнулась экономическая система). В этом смысле секта имеет свою идеологию (религию) и живо напоминает другую секту — верных марксистов-ленинцев, которые начали играть роль «стационарного бандита» сразу после Гражданской войны, а затем удерживали позиции благодаря извлечению ренты (с момента разработки самотлорских месторождений). Соединение монопольной позиции «стационарного бандита», наличие ренты и квазирелигии позволяет секте всех остальных, не примкнувших к ней, считать еретиками, «неверными», «оранжистами».

Если, как показали Дуглас Норт, Джон Уоллис и Барри Вайнгаст в своей работе «Насилие и социальные порядки», в раннем Средневековье государство служило в качестве «полицейского отделения церкви», то в модели «стационарного бандита по-русски» церковь взяла на себя функции идеологического отдела государства. Она освящает так называемое «ручное управление» без стабильных институтов, которое было бы правильно назвать не «невидимой рукой» (ее существования власть допустить не может), а «грабящей рукой» (термин американских экономистов Тимоти Фрая и Андрея Шлейфера).

Происхождение нашей власти действительно описывается в терминах концепции «стационарного бандита», вошедшей во все учебники институциональной экономики. В своей книге «Власть и процветание: избавляясь от коммунистических и капиталистических диктатур», опубликованной в 2000 году уже после кончины автора, Манкур Олсон так описывал мотивацию шефа победившего клана: «У лидера бандитов, обладающего достаточным могуществом для того, чтобы контролировать и удерживать территорию, появляется стимул к тому, чтобы осесть, водрузить на себя корону и стать автократом, который поставляет населению публичные блага».

Собственно, здесь описана психология многочисленных криминальных царьков, которые перешли от бандитского контроля над регионом, областью, районом, муниципалитетом к квазиформальному, превратившись в губернаторов, глав районов и мэров. Как правило, capoditutticapi, глава всех бандитов, в той или иной административной единице, если он достаточно эффективен, действует по принципу «одного окна» — то есть представителям малого бизнеса, помимо формальных платежей, можно откатывать только одному неформальному хозяину. Других capoditutticapi сдерживает силой авторитета или просто силой. Гораздо хуже, когда непонятно, кому откатывать и кому жаловаться, если сборщики неформальных податей выстраиваются в очередь и тем самым делают бизнес нерентабельным.

Кстати, неэффективность федеральной власти в том и состоит, что, в отличие от некоторых царьков районного масштаба, она не защищает своих подданных, у которых забирает налоги и сборы и с которыми делится остатками ренты, от других бандитов. Поэтому непонятно, зачем она вообще нужна. Ведь эффективный «стационарный бандит» делает, по словам Олсона, так: «Поскольку жертвы оседлого бандита являются для него источником налогов, он запрещает убийство своих подданных и нанесение им увечий… бандит запрещает воровство кому-либо еще, кроме себя».

В другой работе (в соавторстве с Мартином Макгиром) Олсон приводит математические доказательства размера налога, который — из рациональных соображений, свойственных «стационарному бандиту», — не может быть слишком маленьким, но и слишком большим. Наша нынешняя власть тоже находится в постоянном поиске доходно-расходного баланса. При этом она сознательно поддерживает минимально возможный уровень бедности: правящий клан не может позволить народу богатеть (за счет бюджетных источников или за счет предоставления возможностей заработать самим в условиях незарегулированной экономики), потому что людям с достатком такая власть не очень нужна. (Как говорил нобелевский лауреат Амартья Сен, бедность — это не низкий доход, а дефицит возможностей.) К тому же во время выборов, которые должны сообщать «стационарному бандиту» видимость легитимности, поддержание бедности дает возможность стимулировать голосование методом подачек, обещаний, повышений пособий и пенсий и т.д. Состоятельному и состоявшемуся человеку такие подачки не нужны, и поэтому есть риск, что он не станет подтверждать легитимность человека, объявившего себя законным начальником всех начальников.

Государство в такой системе заинтересовано в бедности. Но оно же заинтересовано и в неопределенности — тем самым всякий раз подтверждая свою способность «преодолеть хаос», «навести порядок» в том беспорядке, который само и поддерживает. Поэтому такое государство вместо строительства институтов, работающих, невзирая на личности, — судов, парламентов, госуслуг и т.д. — занимается «ручным управлением», «разруливанием вопросов», которые в нормальной институциональной среде разрешаются автоматически и без взяток. Вне коррупции «стационарный бандит» существовать не может. А вместо решения проблем власть их «финансирует». И этих денег всегда мало, поэтому у нашего «стационарного бандита», несмотря на доходы от углеводородов, вечно не хватает ресурсов.

Ну и, разумеется, «стационарный бандит» не заинтересован в демократии и обратной связи. Все, что он хочет знать об обществе, — это сколько нужно денег, чтобы откупиться от бедных и как тем самым заставить их голосовать за себя. Политика здесь уже не является обменом — общественные блага в обмен на налоги (на этот счет тоже есть целая теория другого нобелевского лауреата Джеймса Бьюкенена). Она является грабежом и национализацией. Доходов и душ. За последнюю функцию отвечает РПЦ.

Смысл происходящего в стране — попытка избавиться от системы «стационарных бандитов» федерального и уездного масштабов. И яростное ответное сопротивление, при котором «стационарный бандит», вопреки логике Манкура Олсона, вынужден наносить своим подданным увечья.

Реальное положение высшего образования в России: гибель неизбежна, или Так что там с Карфагеном?

Так что там с Карфагеном? / Мировая повестка / Главная — Русский журнал

Так что там с Карфагеном?

Проблемы образования

Илья Матвеев

Реформа высшей школы (или то, что под ней понимает правительство) окружена целой серией подлогов и умолчаний, иногда просто шокирующих. Об эффективности и безжалостной конкуренции говорят те, для кого гарантированы особые условия, раздутыми цифрами студентов прикрывают постоянное сокращение бюджетных мест и лавинообразный рост частных вузов, профильный министр считает «пристойной» долю образования в ВВП ниже, чем в абсолютном большинстве развитых стран... Ответом на этот бюрократический и неолиберальный натиск должна стать консолидация преподавательского сообщества. Университет — для преподавателей и студентов, а не бюрократов.

Поклонники рынка

На Петербургском международном экономическом форуме нынешний министр образования Дмитрий Ливанов получил следующий совет от ректора Московской школы управления «Сколково» Андрея Волкова: «Министерство должно допустить право на смерть университетов. <...> Надо понять, что университеты, как общественные корпорации, должны возникать, достигать успеха и уходить с арены — банкротиться и исчезать».

Казалось бы, логично — ректор бизнес-школы рассуждает об оздоровляющем эффекте банкротства слабых вузов. В конце концов, уж он-то не обязан быть поклонником некоммерческих проектов и государственных субсидий.
Но что это за бизнес-школа, которую возглавляет Волков?

«Во-первых, школа «Сколково» создана при столь мощном использовании административного ресурса, что повторить этот опыт практически нереально. Во-вторых, она функционирует пока вне открытого рынка и не как бизнес-проект, главный принцип которого — самоокупаемость» (Декан Высшей школы менеджмента ГУ-ВШЭ Сергей Филонович).

«Главное, в чем сомневаются критики «Сколково», — рыночность условий, на которых школа получила финансирование. Другие отечественные бизнес-школы таких денег от банков добиться не могут, поэтому не без основания предполагают, что тут сработал тот самый административный ресурс» (E-xecutive.ru о кредите Сбербанка для «Сколково» на сумму 245 млн долл. под залог школьной земли).
Или вот свежая новость: «Ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов призывает не рассматривать «Сколково» как бизнес-проект. Тем не менее он уверен, что «Сколково» выживет: «Есть целый ряд возможностей получить дополнительные ресурсы. Это может быть коалиция с другим образовательным учреждением, прямая поддержка государства, новая мобилизация бизнеса» (Ведомости).

Другими словами, у самой школы немного шансов обанкротиться — ее всегда прикроет правительство, оказав ей «прямую поддержку». В конце концов, председатель попечительского совета школы — не кто нибудь, а бывший президент и нынешний премьер.

Итого: ректор школы, в которой учат бизнесу, но которая отнюдь не играет по рыночным правилам, рассуждает о том, как прекрасно было бы позволить вузам (другим) банкротиться и умирать. Думаю, этот пример можно обобщить: чем громче кто-то в российском образовании призывает к «эффективности» и «рыночности», тем больше вероятность, что уж ему и его вузу потеря господдержки не грозит. Суровый, но справедливый рынок как-нибудь обойдет его стороной.

Урезать и сокращать

Андрей Волков с его радикальной риторикой отнюдь не одинок. Идею о необходимости сокращать бюджетные места, закрывать/объединять государственные вузы и в целом избавляться от «нахлебников» (так выразился Ливанов в одном из интервью) наше правительство разделяет давно и с энтузиазмом.

Что конкретно имеется в виду? За день до того, как вступить в должность, Ливанов повторил намерение своего предшественника Андрея Фурсенко в два раза сократить число бюджетных мест в вузах. В новом законе «Об образовании», недавно внесенном в Госдуму, норма бюджетных мест на 10 тыс. человек урезана с 1700 до 800: это прямой ответ на предложение министра.

Сокращать предлагается не только бюджетные места, но и сами вузы: 20% учебных заведений и 30%-35% филиалов в ближайшие два года.

Все без исключения сторонники этих мер приводят «страшные цифры» количества вузов и студентов в современной России. Например, ректор Финансового университета при правительстве РФ Михаил Эскиндаров: «....если на территории России в 1985 году было 500 вузов, где обучалось 2,8 млн. человек, то сегодня — более 3,5 тыс. вузов и филиалов, где обучаются 7,9 млн человек. В те годы после окончания школы 20% выпускников шли в вузы, а сегодня идут почти 85%». Ливанов: «В СССР на 250 млн населения было 1,5 млн студентов и 400 вузов. В России на 140 млн — 7 млн студентов и 2 тыс. вузов». Или сам Медведев: «Очевидно, что общее количество вузов превосходит все разумные рамки».

Действительно, по количеству выпускников школ, поступающих в вузы, Россия занимает одно из первых мест в мире. И это ненормальная ситуация. Но причем здесь государственные вузы и бюджетные места?

«Общая численность студентов в России выросла в 2000-2010 гг. в 1,5 раза — с 4,7 млн до 7 млн. За это время количество бюджетных студентов незначительно снизилось — с 2,8 млн до 2,6 млн. Одновременно более чем вдвое выросло число платных студентов в государственных вузах и в 2,5 раза — в негосударственных. Доля «бюджетных» студентов упала с 59,6 до 37,2%» (Ведомости).

Схожие данные приводит Олег Смолин: доля бюджетников среди всех студентов — 40%. По этому показателю Россия далеко позади большинства развитых стран.
Думаю, для каждого эта статистика подтверждается простым жизненным опытом — неужели так часто встречаются вузы, где на бюджет нет никакого конкурса? И с другой стороны — господа Эскиндаров, Ливанов и Медведев никогда не видели объявлений «3 тыс. рублей в месяц, государственный диплом, отсрочка от армии»? Очевидно, что абсолютное большинство «студентов» числится именно в таких заведениях.

Тем не менее, отбирать лицензии и закрывать частные вузы, в которых иногда вообще не учат (буквально), никто в правительстве не предлагает. Речь почему-то всегда идет о бюджетных местах, которые и так с каждым годом сокращаются. И каждый раз, соревнуясь в хлестких фразах о переполненной иждивенцами и нахлебниками высшей школе, чиновники не забывают добавлять шокирующую статистику о 85% поступающих в вузы — из которых на бюджет поступает меньшинство.

Окончательное решение

За риторикой «эффективности» и «конкурентоспособности», а также невероятной статистикой числа студентов, которую автоматически приводят чиновники, когда кто-то сомневается в их смелом плане, похоже, скрывается одно простое желание — сэкономить.

Очередной подлог, или даже прямой обман заключается в декларируемых расходах на образование. Так, министр по вопросам Открытого правительства в студии «Эхо Москвы» сообщил: «На память — затраты на образование должны будут вырасти с 5,4% ВВП до 6,5% ВВП».

Память министра подвела: по оценке исследователей ВШЭ, «Федеральные расходы на образование сокращаются с 4,1% ВВП в 2011 году до 3,9% ВВП в 2015 году». Это ниже, чем практически во всех развитых и в большинстве развивающихся стран (разрыв с Северной Европой почти двукратный), ниже, чем в среднем по ОЭСР (4,6%). Если брать не относительные, а абсолютные показатели расходов на душу населения, сложится и вовсе неприглядная картина.

Так или иначе, Ливанов уверен, что доля образования в российском ВВП «пристойная». И в этом заключается, пожалуй, главный парадокс.

«За последние 20 лет мы полностью утратили международную конкурентоспособность в этих сферах. Мы ее просто потеряли. То, что мы имеем сегодня, не соответствует даже минимальным требованиям» (Ливанов). Так может, дело в том, что преподавателям в течение последних 20 лет платили по 100-200 долл. в месяц?

Получается, что, десятилетиями моря ученых голодом (Карфаген вот пришлось осаждать всего три года), минобр смог наконец констатировать полный разгром образования и принять решение о том, что его надо окончательно добить.

Похожую логику демонстрируют экономические университеты с сильной неолиберальной экспертной составляющей, быстро объединившиеся в Ассоциацию для того, чтобы гарантировать свое участие в сокращательно-закрывательном процессе (аналогия с еврейскими организациями, которые сотрудничали с немцами в ходе «окончательного решения», разумеется, будет натяжкой, но «мысль ясна»). Так, Ассоциация предлагает мерить «эффективность работы вуза» по таким критериям, как «доходы выпускников через пять лет после окончания вуза, уровень зарплаты преподавателей по сравнению со средней по региону». Т.е. в стодолларовых зарплатах оказываются виноваты сами университеты, но никак не правительство. Более того — следуя этим критериям, министерство сможет закрывать педвузы за то, что само же платит их выпускникам в школах копейки (!).

Итог

Все споры об эффективности и конкурентоспособности высшей школы в России происходят на фоне будничного, набившего оскомину сюрреализма: в богатом нефтяном государстве ставка преподавателя провинциального вуза, как правило, ниже прожиточного минимума. Или вот, например, Южный федеральный университет, скроенный из четырех вузов в строгом соответствии с политикой укрупнения, слияния и поглощения: «Когда создавался университет, сотрудники ожидали повышения своих доходов. Но особых перемен не произошло. Выпускник вуза, пошедший работать преподавателем, получит 5000–5200 рублей» (Григорий Тарасевич).

К этому трудно что-то добавить. Без радикального повышения зарплат никакая «реформа» невозможна. Разумеется, наука и вузовская система нуждаются в жесточайшем внешнем аудите с привлечением иностранных специалистов, изменении правил игры: приоритет должен отдаваться публикациям, реальным результатам, активной научной жизни, — но все эти вопросы не имеют никакого отношения к сокращению бюджетных мест, закрытию и объединению вузов. Рынок не может «сам собой» создать научную инфраструктуру: журналы, конференции, зарубежные связи, — без которой здоровая академическая конкуренция просто невозможна. Все это требует вложений, длительных и целенаправленных усилий, общего понимания того, что наука нужна стране, если стране нужно будущее. И самое главное — министерство как таковое просто не может решить проблем высшей школы, сколько бы самоуверенных заявлений о «радикальных изменениях» не сделал очередной новый министр. На это способны только преподаватели и студенты. Нам брошен вызов. Мы должны объединиться и отвоевать то, что принадлежит нам по праву.
08.08.12 8:19

2012-08-06

КОРНИ: 2-я мастерская в Москве 22-23 сентября 2012 г.

Приглашаю на 2-ю мастерскую КОРНИ в Москве 22-23 сентября 2012 г. Основное содержание мастерской «Послушные и непослушные проблемы»:
  • Конкретизация и развитие технологии КОРНИ.
  • Работа с практическим применением технологии КОРНИ к проблемам участников мастерской.
  • Обучение онтографии и её применению к описанию и решению проблем .
  • Практическое применение критического мышления.
Если есть вопросы, спрашивайте.

Больше половины времени, как минимум, в школе дети теряют зря... | Домашний кружок им. Пархоменко

Домашний кружок им. Пархоменко — Чем заняты дети на уроке?

Чем заняты дети на уроке?

tromentano
11 июля, 20:11
У некоторых людей встречаются представления, что если ребёнок не ходит в школу — то дома родителям придётся ему как-то обеспечивать те же 25 учебных часов в неделю (вроде такой норматив для первого класса) плюс «домашняя» работа ещё 4-8 часов в неделю. Так вот, в школе дети проводят столько времени не потому что это неизбежно необходимо для освоения учебной программы, а из-за катастрофически низкого КПД. Достаточно сходить на несколько уроков (или посмотреть видео даже образцово-показательных открытых уроков), и проанализировать  деятельность нескольких детей, чтобы убедиться, что из всех 35 минут урока ребёнок занимается чем-то продуктивным в лучшем случае минут 10, а в среднем — минут 5.

Собственно, так я и поступил, посмотрев несколько видео открытых уроков, чтобы освежить собственные воспоминания. Вот ориентировочный расклад для 35-минутного урока первого-второго класса (разумеется, это сугубо моя экспертная оценка):

1. Общая организация процесса

Вошли, сели, успокоились, повозились доставая всё, что нужно, убирая что не нужно, угомонились, сосредоточились на учителе — две-три минуты.

«Открыли учебники на странице...» для 30 детей может длиться минуты 2, и повторить инструкцию придётся раза три. При этом те, кто уже открыли и ждут тех, кто ещё не открыл, начинают отвлекаться, в классе начинается лёгкий гул, всех нужно призвать к порядку... И так за урок несколько раз "вылетает" ещё по одной-две минуты.

Естественно, в индивидуальной работе или в малой группе потери на организацию процесса в разы меньше.

Кстати, и с детьми, и со взрослыми существует удивительный психологический эффект, который иллюстрирует «блуждание» внимания людей: если громко, чётко и отчётливо сказать группе даже из 10 людей, которые, как вам кажется, слушают вас, инструкцию типа «откройте методичку на восемнадцатой  странице», то неизменно и обязательно кто-то переспросит вас или соседей «что?», «на какой странице?», «что открыть?» И чем больше группа — тем больше внимание аудитории «плавает».

В общем, семь минут на это всё уходит гарантированно.

2. Выслушивание объяснений того, что известно

Учитель объясняет всё так, чтобы это было понятно даже самому распоследнему ученику — с очевидными подробностями, в низком темпе. Практически каждый ребёнок в классе на уроке слушает (точнее, пропускает мимо ушей) что-то уже хорошо известное ему.

Дети, способные воспринимать в высоком темпе, вынуждены слушать ме-е-е-едленные объяснения учителя, расчитанные на самых медленных.

И проблема не только в том, что ребёнок что-то услышит два раза — проблема в том, что ему скучно, он теряет мотивацию, его внимание рассеивается и «уплывает».

Заложим на такие ситуации хотя бы четыре минуты.

3. Ответы «с места» и у доски

Учителя началки, чтобы хоть как-то контролировать внимание учеников, часто задают вопросы классу, желающие поднимают руки, кто-то из них отвечает.

У этого процесса тоже довольно низкий КПД: задавание вопроса, поднимание рук, выбор отвечающего занимают время, и в итоге только 1 из 30 человек получает возможность что-то сказать. Вот и получается, что если на некие устные ответы во время урока выделено 6 минут, то в среднем каждый ученик говорит 12 секунд. Негусто.

Конечно, зато он слышит ответы товарищей и, теоретически, что-то из них выносит — но при соотношении слушать чужие ответы/отвечать самому в соотношением 1/30 это не слишком эффективно.

Ещё минус три минуты.

4. Ожидание отстающих при самостоятельных заданиях

В школе среди детей есть те, кто побыстрее, и те, кто помедленнее — кто-то в счёте, кто-то в письме или других видах деятельности, а кто-то во всём сразу. Для группы из 30 детей как-то нивелировать эту разницу учителю крайне сложно: даже при желании он не всегда может дифференцировать сложность задания для «быстрых» и «медленных» — задания стандартизованы для всех детей. Соответственно, «быстрые», сделав задание, сидят, ждут и находят себе другие занятия, а «медленные» не получают никакой передышки, работают на пределе своих скоростных возможностей,  делая ошибки и не успевая нормально что-либо осваивать (из-за чего им становиться ещё сложнее двигаться дальше по программе).

Те, кто быстро справляются с заданиями, быстро читают, считают и пишут, сразу правильно понимают задания, ждут, пока учитель ещё раз объяснит это отстающим, и пока они наконец-то с этим справятся.

Получается, что темп урока оптимален лишь для некоей прослойки «середнячков». В школе те, кто уже понял и уже сделал, всегда ждут тех, кто ещё не понял и ещё не сделал.

У успешного ученика ещё минут пять «вылетает».

***

Ну что же, у нас осталось 17 минут урока на собственно продуктивную учебную деятельность. Но двигаемся дальше:

5. Примитивные методы преподавания

Школьные методы рассчитаны на массовое "усреднённое" преподавание. То есть этим способом должно быть возможно учить 30 абсолютно разных детей силами самого отстающего выпускника пед. колледжа. Поэтому в основу преподавания заложены самые примитивные алгоритмы: заставить всех сидеть молча — рассказать новую тему как написано в методичке — показать типовое решение на доске — ученики открывают учебники с типовыми упражнениями — ученики отсчитывают четыре клеточки, пишут номер упражнения, переписывают примеры в тетрадь и решают их. Мало кто из взрослых подозревает, что существуют другие методы преподавания.

Проблема в том, что они сложнее стандартизуются, требуют значительной квалификации преподавателя и намного меньшей учебной группы.

6. Неэффективная программа обучения

Чему нужно учить ребёнка, который уже знает буквы и даже умеет читать отдельные слова, но ещё не владеет беглым чтением, на уроке чтения? Нет, конечно же не умению быстро читать, усваивать, осмысливать и запоминать прочитанное!

Ему просто необходимо именно на этом этапе, чтобы стать грамотным человеком, гармоничной личностью и хорошим гражданином, усвоить, что есть пары из звонких и глухих согласных! И как рисовать схемы слов, обозначая квадратиками разных цветов гласные и согласные. И каким-то ещё странным вещам, которые никогда в жизни не пришли бы в голову здравомыслящему человеку, который хотел бы кого-то научить хорошо читать.

Что характерно — и фонетический разбор, и классификацию букв, и рисование схем, уже научившийся бегло читать ребёнок может освоить за часок в совершенстве, а ещё плохо читающий может над этим «зависать» неделями.

Но самое, пожалуй, пагубное в таком содержании обучения — это субъективная бессмысленностью учебной деятельности. То есть ребёнок по принуждению занимается тем, что для него является полной ахинеей и не несёт смысла. И ни учитель, ни родители не объясняют, зачем это надо и какое это имеет отношение к чтению (потому что ребёнок и без этого как-то читает ведь!)

Долго можно говорить и о методике преподавания математики и всего остального.

7. Неучёт возрастных и индивидуальных особенностей, «зон развития»

Ну, понятно, что невозможно для класса из 30 человек хоть как-то учитывать индивидуальные особенности. Что Машенька пока посматривает на пальчики, пытаясь что-то пересчитать, а Петя уже играет в «Монополию» и считает в десятках тысяч. Что Васе ну вообще пока неинтересно и не хочется что-то читать, а Леночка дочитала «Хроники Нарнии». И Машенька, и Петя, и Вася, и Леночка будут изучать сегодня сложение в пределах десятка и читать хором вслух четверостишье про снегиря. Ну а если кому-то хочется изучать насекомых или минералы — то, пожалуйста, в свободное от учёбы время!

Естественно, когда ребёнок занимается тем, к чему он психологически созрел, и что ему интересно — то это во много раз эффективнее, чем когда бьётся головой в ещё закрытую для него дверь.

А то же слитное письмо, например, которому так пытаются научить первоклашек даже ценой неврозов, сколиозов и непомерной нагрузки на зрение, было бы в разы проще изучать на год-два позже. Просто когда-то давно слитное письмо было очень важным навыком, на котором строилось дальнейшее обучение по ряду предметов, кроме того оно очень активно использовалось в жизни, и его всенепременно нужно было освоить в первую очередь.

***

Безусловно, такие потери в какой-то мере неизбежны и при любых альтернативных подходах к обучению — но в этом случае есть масса возможностей поднимать КПД процесса в разы (или хотя бы не опускать его настолько низко), и спокойненько уделять освоению ФГОС для начальной школы час-два в день.

2012-08-03

Слово «закон» стало означать — «ща как врежу!», или Путин опасается стать никому не нужным

ПОЛИТ.РУ: Глеб Павловский: «Государство Путина висит на волоске»
Автор → Евгений Ершов

Глеб Павловский: «Государство Путина висит на волоске»

03 августа 2012, 17:54
Адрес → http://polit.ru/article/2012/08/03/pavlovsky/
Директор Фонда эффективной политики Глеб Павловский рассказал «Полит.ру», что видит в сегодняшней политике Путина «Горбачева-минус», тревожного, стоящего на грани смуты. А последние июльские законы называет просто попыткой смонтировать из обломков демократии и страха консолидированную власть. Беседовал Евгений Ершов.

Глеб Олегович, вы могли бы в двух словах описать, как вы видите сегодняшнюю политическую обстановку в России? Что она, по-вашему, из себя представляет?

Власть перестраивает свою прежнюю систему передач, и эта «антиперестройка» длится года полтора. Из обломков управляемой демократии Кремль монтирует новую консолидированную власть.

На что может рассчитывать монополия, пустившаяся менять собственную модель? Что у нее под рукой? Либо толковая бюрократия, а ее нет, либо страх.

И в такой ситуации монополия власти, импровизирующая смену своей модели, из подручных средств может рассчитывать только на страх. Но напугав человека, надо поставить его на какое-то место, а этого нет.

И отсюда закручивание гаек — законы касающиеся ужесточения наказаний за нарушения при проведении митингов, изменений законов о СМИ, НКО и возвращении уголовного преследования за клевету, так?

Метафоры в политике малопригодны. Закручивание гаек предполагает строгий режим управления, а управление во все более глубоком кризисе.

Эти июльские законы, или лучше июльские декреты, поскольку законами они по сути не являются, можно в целом назвать «чрезвычайным законодательством Путина». Оно серьезно по своим последствиям, что бы он сам ни думал. Это перестройка навыворот. Судороги тандема запустили процесс взлома «старопутинской» системы. Процесс этот неуправляемый, хотя руководителям сверху видится иначе. Отправляются в путь, не зная, где тормоза — да ладно, тормоза купим по дороге!

Раньше были правила игры, которые соблюдались. Теперь этих правил нет.

Зачем новые законы, если и так нет правил?

Кремль движим политическим визионерством. Он рассылает пучки противоречивых сигналов во всех частях спектра. Главный сигнал — не оппозиции (так называемой). Оппозиция — материал и носитель сигнал. Предупреждение послано вчерашним столпам системы — лояльным, но колеблющимся группам: городскому классу, городскому капиталу.

Содержание сигнала — правил для вас больше нет, следите за дальнейшими объявлениями власти!

Заодно власть напоминает о своем существовании.

Когда-то так жили одни лимоновцы, когда их во второй половине нулевых взялись изводить. Сейчас к такому положению приближаются миллионы. Здесь не только айфон-снобы и какие-то «хипстеры» — здесь образованное чиновничество и успешные капиталисты, делающие деньги без помощи власти. Все эти люди вдруг стали чем-то опасными. И для всех для них теперь вводится демонстрационная тирания.

«Демонстрационная» — это что-то кратковременное?

Не обязательно. Конечно, режим неустойчив. Кроме прочего оттого, что крайне нереспектабелен и в перспективе нестабилен финансово — миру неудобно его кредитовать.

Еще важнее, что путинская Россия теряет важное преимущество предсказуемости. Придется двинуться дальше, либо дать задний ход. Но куда давать задний ход, если прежняя система руководства распалась? А мощной безжалостной системы «власти через страх» в России нет пока. Но нас туда сносит: наш церковно-думский истеблишмент использует любой повод, чтобы показать жестокость и садистскую радость при упразднении каждой очередной свободы. Наглядный пример история с Pussy Riot.

Вы считаете, что это может быть опасно для самой власти?

Опасность в непредсказуемости. Власть ломает всю прежнюю конструкцию, и создает из нее плотик, на котором пускается в мировой океан — в мировую бурю 2013 года. Однажды надеются добраться до твердой земли. Но есть ли она там, где сотню политических хулиганов пустили в машинный зал власти?

Куда теперь? Власть сама не знает, у нее нет плана, она снова, как 10 лет тому импровизирует. Но тогда у импровизаций была модель, теперь нет.

Есть замыслы, но поскольку о них не говорится вслух, они меняются. Это вроде планов Горбачева в 1985 году, которые уже к 1987 ничего не значили, поскольку процесс снесло совсем не в ту сторону. Нет управляемого процесса и нет никакой стратегии. Речь идет о политической импровизации, заведомо неправовой, «немножко силовой», которая должна принудить к консолидации всю широко понимаемую властью команду.

И что же дальше — мы увидим в тюрьме Навального и Собчак?

Вы думаете, что Кремль интересуется самим Навальным? Что их интересует Удальцов или Ксения Собчак? Тут совсем другая логика — так на войне ловят гонца противника, отрубают ему голову и забрасывают ее назад через стену. Это не значит что гонца наказали, его мучениями посылают сигнал.

Но тогда жди расправ внутри самой команды власти! Будет найдена сакральная жертва. На эту роль не годятся оппозиционеры, тот же Навальный. Жертвой должна стать сильная «своя» фигура или группа, чье падение заставить содрогнуться коридоры власти. И притормозит премиальный класс, набивающий карманы бюджетом.

Собчак, Навальный и люди им подобные пойдут на пергамент для сообщений колеблющимся. О том, что правил больше нет.

И с какой скоростью процесс будет развиваться?

Сигнал дадут сентябрьские (кто знает, может уже августовские?) политические процессы, над Pussi Riot и над участниками митинга на Болотной. Будут и еще какие-то знаковые аресты, возможно, заигрывание с какой-то черной массой.

Какая еще черная масса?

Уже ОНФ показал, что Путину нужен «новый народ».

Путин ищет опоры в некоем «народном патриотическом потенциале» — мифе, который некогда погубил Горбачева.

Нет былого путинского консенсуса общества и правящих элит, нет скрепляющей его путинской харизмы. Консенсуса, где свободно объединялись человек с Уралмаша и либеральный истеблишмент, сетевая молодежь, силовики и домохозяйки. Вчерашнее согласие рухнуло после рокировки 24 сентября и после Болотной — то есть, после потери Путиным Москвы.

Лидер опасается стать никому не нужным. Ему нужна новая политическая твердь. На что опереться? На аполитичную бюрократию? Ее не создали. «Вертикаль власти» это сообщество бюджето- и местовладельцев, а не управленцев. Они взяли все деньги, которыми их заливали, и хотят еще больше. Партия власти? Она превращена в гигантскую внебюджетную грыжу.

Путин сегодня — это «Горбачев-минус», инвертированный Горбачев. Правда, он рассылает не одни воздушные поцелуи, как тот, а поцелуи вперемешку со страхом. В ответ активизируются маргинальные силы во власти, самое ненадежное и продажное, что там есть. Аппаратная чернь.

Деньги не сработали, власть может опереться только на страх. Это нечто не очень новое для нашей истории, похожее на культ личности Сталина?

Да, мы смещаемся в сторону патримониальной системы, типологически близкой к сталинской. Но дойти до конца этого пути Россия в условиях глобального рынка и свободы коммуникаций не может. Это несовместимо со сбалансированной моделью социального государства, выстроенной ранним Путиным и его командой (Кудриным, Волошиным, Сурковым).

Нельзя исключать, что путинская импровизация нащупает рабочую модель неопатримониализма, первую после Сталина. Но это означает разрыв со своей страной, погружение России в искусственное невежество и кровь. Не думаю, что к этому готов Путин, и едва ли к этому готовы путинские бенефициары. Так что нас ждет лавина конфликтов, правительственная чехарда, нашествие нетерпеливых идиотов, пополам с циниками и радикалами. Полуреформы-полупогромы, вроде наметившейся пенсионной. Все чем заканчиваются и перестройки, и антиперестройки.

Либо сталинизм, либо смута, и все это при наличии не столь быстрых как до кризиса, но все же экономических успехов и высокой цене на нефть?

Заявив всем волнующимся средам, что может отменять любые правила, власть не предложила никаких новых. Право более недействительно. Слово «закон» стало означать — «ща как врежу!».

Кремль сам лишил себя центральной роли — универсального защитника и гаранта стабильности.

Страховое ООО «Кремль» закрылось, оно больше не страхует от рисков, а ранее накопленные политические риски выпущены на волю. Социальное государство Путина висит на волоске. Оно прекрасно эшелонировано финансово. Но эшелоны далеко не уйдут, если стрелочники обезумеют, а диспетчеры перепьются.

2012-08-02

Можно ли поднять опущенный народ без всплытия всего сопутствующего дерьма : Сумеречный процесс радикализации | Семён Файбисович

Радио ЭХО Москвы :: Сумеречный процесс радикализации / Комментарии

СУМЕРЕЧНЫЙ ПРОЦЕСС РАДИКАЛИЗАЦИИ

02 августа 2012, 16:00
Ничего не могу поделать: не покидает, а все усиливается ощущение надвигающегося мрака. Ощущение, что, даже говоря и делая вроде бы нужные и правильные — пусть даже «светлые» вещи — мы, сиречь внесистемная оппозиция, объективно движемся навстречу тьме. В смысле не мы, а вся страна – а мы вместе с ней. Думается, это направление движения предопределено тем, что все, творящееся сегодня, творится в рамках процесса неуклонной радикализации настроений и действий всех сил, противостоящих нам: светской власти, церковной власти и ее подвластных, вообще «народа». Ну и в самой оппозиции — в ее не радикальном сегменте (не говоря уже о радикальном), данный процесс очевиден, пусть даже он в значительной мере носит «реактивный» характер — не суть. А суть в том, что он по определению «сумеречный». Радикальное, негативно возбужденное и озлобленное сознание неизбежно активирует «темную сторону» натуры — мы же все смотрели «Звездные войны» — и движет всех, кем овладевает, в сторону сумерек: к нарастанию чернухи, агрессии, разного рода отрицательных позывов, эмоций и энергий, сметающих всякий позитив, автоматом меняющих плюсы на минусы.

И самая пора отдать должное тому, как долго и последовательно власть, используя свои обильные зомборесурсы, задействованные с помощью толп обслуги, объективно готовила страну ровно к этому движению-скатыванию — хоть утверждала и даже, очень вероятно, искренне считала, будто радеет о «стабильности». Просто она не умеет считать — хотя бы на один ход вперед — и до последнего времени была уверена, что это умение ей ни к чему. Ведь больше никаких ходов и вообще движений делать не надо; ведь смысл стабильности в ее представлениях — как раз в отсутствии всякого движения куда бы то ни было. А чтобы такая диспозиция — мы воруем, а вы занимайтесь чем хотите, только не вылезайте — устраивала «электорат», его надобно слегка подкормить, внятно пугнуть и максимально оболванить. Отчасти Путин взял за идеал жизнь СССР в пору своей молодости (типовой случай «переноса» для людей, лишенных способностей рефлектировать) — а именно брежневский застой, когда страна жила отдельно от власти, а та лишь формально и халтурно имитировала прямые и обратные связи с «народом». В общем, Путин стремился воссоздать в России атмосферу советского безвременья.

Помните анекдот, в котором дедушка Брежнев, во внеанекдотической реальности совершенно дряхлый и недееспособный, спрашивает своего внука: «Кем, миленький, ты хочешь стать, когда вырастешь?» Тот отвечает: «Генсеком. Ну что ты, дорогой — урезонивает его дедушка, поглаживая по головке, — Генсек у нас уже есть!» И президент думал примерно так же: товарищ  Брежнев же был навсегда — а я чем хуже?! Я лучше: моложе и с ботоксом никаких проблем. Ну и с выборами, как у него, не будет. Неудивительно, что требование перемен и его ухода, как гром среди ясного неба прозвучавшее после декабрьского выборного мухлежа, помимо прочего, разрушило чары, которыми он, помимо себя самого, очаровал и всю страну — во всяком случае так ему казалось. А тут его р-раз — и опускают на землю. Да просто опускают — опять же в его представлениях, в которых у него отнимают сладкую сказку о покорной и любящей России, которую он почитал явью — вот он и взбесился, вот и бросился обращать неприемлемую отныне дискомфортную явь, в другую — только теперь жестокую — сказку. Жестокую —  поскольку не для себя уже, а для нас: вот и полезла обильно на свет божий сказочная нечисть. И так — упершись насмерть и поперши на нас как на врагов, Путин как раз и дал старт активному процессу всякого рода радикализации, активно при этом используя зомбонаработки всех лет своего правления. И еще более ранние, суть которых всех одна — тотальная «игра на понижение». При коммунистах хоть в какой-то — пусть уродливо претворенной на свой бесчеловечный лад — форме все же существовала идея внедрять в массовое сознание абстрактно гуманистические идеалы и цели вроде освобождения человечества, достижения на земле царства всеобщего счастья  и т.п. душевные прелести. Плюс интеллигентская затея просвещать «народ», прививать ему те-се «высокие», «правильные» представления. А как начался рынок, по нарастающей пошло «подмахивание» народу и политиками, и интеллигенцией — и чем дальше, тем откровенней и размашистей фигачил этот маховик.

 Политическое поле, благодаря большому артисту Жириновскому, быстро залил безбрежный популизм всех партий (кроме гайдаровского СПС) — и чем дальше, тем сильней заливал. В большей части СМИ, в особенности  электронных — и чем дальше, тем в большей — во главу угла встали «рейтинги» сиречь все то же желание любой ценой понравиться как можно большему количеству как можно менее мыслящих и культурно ангажированных людей. Уместно тут вспомнить и «культурный популизм». Например, в исполнении Лужкова, застроившего Москву на самый дурной вкус, какой только можно себе вообразить. И что это был просто-напросто его вкус не умаляет значение его вклада: характер столичной застройки дал пример для подражания провинции, а среда обитания человека активнейшим образом участвует в формировании его личности — утверждаю это в том числе и как архитектор, пусть и в далеком прошлом. Упомянем и разливанную кичуху, залившую буквально все.

Да еще вульгарно воспринятый здесь агрессивный извод постмодерна спровоцировал существенную морально-этическую деградацию «продвинутой» части социума — как политических элит, так и культурных, — что, в свою очередь, дало дополнительные импульсы игре на понижение. А тут еще, отчасти связанный с упомянутыми эрозивными процессами, случился полный каюк «традиционной» здешней культуре — в тех то есть формах и смыслах, в которых она до того существовала, развивалась, осознавала и репрезентировала себя. Речь об исчезновении — эдаком испарении «духовности» — ее вечно краеугольного камня, а на ее месте такое развиднелось! Реальным содержанием того, что раньше было или казалось духовностью,  на поверку оказался — и таких поверок не счесть –—разливанный цинизм в обнимку с непробиваемым ханжеством, зашкаливающим самодовольством и бесстыжей алчностью. Да просто бесстыдством: взять хоть Никиту Михалкова — эталонного носителя и провозвестника новомодной «духовности».

Что ж удивляться, тому, к чему уже привели эти разнообразные, но однонаправленные усилия и эволюции? Тому, к примеру, что уже давно в любом ток-шоу интерактивная поддержка любого фашизоида либо оголтелого коммуниста — либо не «либо» — уверенно, как правило в разы превосходит поддержку любого участника хоть с толикой либеральности в мыслях или хотя бы доброты в сердце. И чем комми (фаши) злей, нахрапистей, невоспитанней, лживей, тем выше эта поддержка. И со временем она неуклонно растет — и у все растущей группы поддержки всякой мрази естественно формируется все нарастающее чувство «духовного господства» и количественного превосходства над недрянью — того ощущения, что они и есть хозяева этой (нашей) жизни. Кстати, достойный вклад в «игру на понижение» вносят и реалити-шоу типа Собчаковских детищ — в выработку хамоватых и быдловатых стереотипов поведения, навязываемых в данном случае молодежи в качестве «модных».

И ничего удивительного или неожиданного тут нет, поскольку логика самого процесса «провокаций зла» всеми возможными способами проста и неукоснительна: настойчивая апелляция к неразвитости блокирует развитие, обращение к низкому в людях пробуждает его в них, поднимает на поверхность и активизирует, энтузиастическое подыгрывание невменяемости множит число зомбированных и крепит их веру, что правда за ними сиречь они всегда и везде в своем праве. Вот вонючая жижа душевных нечистот, нравственного уродства и прочих прелестей такого рода и расползается неуклонно, заполняя все больше пространства жизни. Что и подтверждают последние статистические данные Левада-центра, согласно которым все мракобесное думское законотворчество, все кровожадные поползновения светской и религиозной власти в отношении Пусь пользуются стабильной поддержкой твердого большинства «народа». И лично у меня нет причин сомневаться, что чем наглей, противозаконней и бесцеремонней будет дальнейший наезд властей на думающую и чувствующую часть общества —чем, иначе говоря, радикальней он будет, тем более будет нарастать эта поддержка.

Казалось бы ХХ век наглядно показал, как легко возбуждать темные, низменные силы даже самых цивилизованных наций, — используя как раз игру на понижение в сочетании с эскалацией радикальных настроений, — какими это чревато последствиями и как тяжело потом выводить их из состояния кровожадной оголтелости; вроде бы научил тех, кто в состоянии учиться, сколь осторожными надо быть со всяким поощрением исконно-посконных дремуче-гремучих инстинктов народов. Но наш президент и патриарх РПЦ очевидно глухи к этим урокам — вот и наступают сладострастно и победоносно на те же грабли. Причем занимаются этим не только трезво руководствуясь корыстными интересами, включая сохранение власти любой ценой, но и поддавшись — в повисшем в атмосфере страны угаре — ровно тем плебейским, низменным инстинктам, что сами же усиленно возбуждают у послушных «масс».

Помимо сознательных усилий верхов по воздействию на низы работает еще и сила «дурного примера», что, как известно, заразителен: полное отсутствие у власти какого-либо «наполнения», каких-либо реальных идей, ценностей и принципов, стимулирующих ее в том числе хоть как-то дисциплинировать и вразумлять массы,  само по себе опасно для этих масс. Особенно когда вместо тут вакуума — зримо явленное тотальное бесстыдство, все тот же цинизм и откровенно поощряемый разгул «душевной чернухи». В силу патерналистского устройства здешнего социума, такой месседж — он же взрывоопасный коктейль — легко считывается (в смысле «делай как я») и с удовольствием заглатывается. Ну не говоря уже, что последние шустрые шалости нелегитимной думы вконец разорили конституцию и дали бессмертные образцы неуважения к закону, с каковым уважением у нас и так беда.

Я все к тому, что, полагая, будто инертные пока широкие народные массы можно расшевелить «в лучшем смысле» и поднять на правое дело, мы, очень вероятно, обманываем себя. Вся предыдущая сознательная и бессознательная активность власти, ее сознательных пособников и бессознательных попутчиков, мощная артподготовка последнего полугодия плюс новейший тренд ускоренной радикализации общественных настроений и отношений посредством неправового законотворчества привели к тому, что слишком возможно, начав шевелить, расшевелить самое низменное в этих массах: только слепую агрессию и античеловечные позывы озверевшей толпы, каковое античеловечное озверение, скорее всего, окажется направленным на нас — в данном случае имею в виду либеральную часть протестного спектра. Ну а если вдруг чудом случится смена власти без большой крови, и эта власть окажется хоть сколько-то гуманной и радеющей за народ, скорейшая вправка ему мозгов должна стать ее приоритетной задачей. Иначе никак. Беда иначе.

О когнитивном терроризме и судебно-государственном перформансе: Pussy Riot Day | Colta.ru

Pussy Riot Day. Зеркальное действие | Colta.ru

О когнитивном терроризме и судебно-государственном перформансе: Pussy Riot Day

© Colta.ru
Игорь Гулин
1 августа 2012 Общество Комментарии (7)
Pussy Riot Day. Зеркальное действие

ИГОРЬ ГУЛИН пытается понять, что же именно происходит сейчас в Хамовническом суде

Я заранее оговорюсь: я — совсем не политический журналист. Я пишу об искусстве, иногда о взаимных вторжениях искусства и политики друг в друга. История группы Pussy Riot, конечно, — самое важное, что произошло недавно в этой пограничной сфере. Казалось бы, начало суда над художницами должно окончательно перевести историю в политическую плоскость.

Этого не происходит. Любые политические вопросы — в первую очередь о том, произносилась ли в ХХС фамилия президента, — снимаются. Политика присутствует в самом тексте процесса лишь в форме умолчания, изредка — проговорки. Разговор ведется об эстетичности и нравственности поступка художниц.

«Текст процесса» здесь — не просто образ. Второй день оппозиционный интернет беспрестанно обновляет онлайн-репортаж о суде «Новой газеты», твиттер группы «Война» и еще несколько трансляций. Запретив видео- и фотосъемку происходящего, но до поры оставив в небрежении телефоны с выходом в интернет, судья полностью превратила для внешнего мира процесс — в текст, в череду реплик в драме. Ощущение огромной, пугающей литературной потенции этого текста возникает мгновенно (суд для драматургии — само собой, первичный сюжет).

Есть известное высказывание Беньямина о том, что левая культура отличается политизацией искусства, а фашистская — эстетизацией политики. Эта идея немного замучена левыми критиками, но может работать в довольно неожиданных ракурсах. Процесс «Пусси Райот» воспринимается как зеркальное действие, долгожданный ответ со стороны власти на панк-молебен, акцию, представляющую собой предельно политизированное искусство. Ответом этим оказывается не то что эстетизация самого суда — например, в форме величественной праведной расправы над врагами народа. Политика, как я уже говорил, из текста процесса настойчиво вытесняется. Этим ответом оказывается в большой степени подмена политических нюансов эстетическими.

Вот несколько моментов (все из трансляции «Войны»).

Свечница: «Меня поразило то, с какой динамикой рвались монтажные куски в ролике, это оскорбительно».

Судья: «Крестились ли они так, как крестятся все граждане?» Алтарник-2: «Нет, это выглядело как пародийное богохульство».

Прокурор: «Действия в храме выражали презрение к православным обычаям и традициям?» Охранник: «Конечно. Ведь была пародия, ирония и имитация».

Таким образом, спор об эстетической природе молебна полностью заменяет разговор о природе политической, пародия превращается в юридический термин. Неконвенциональность одежды, громкость действий — а не оппозиционность, даже оскорбительность как бы несуществующего текста (почти все потерпевшие утверждают, что не успели расслышать, о чем там речь) — становятся основанием для утверждения преступного характера акции.

Конечно, эффект, последствия молебна — далеко не только в оскорбленном чувстве прекрасного. Но само действие как бы лишено в трактовке обвинения наполнения, помимо собственно оскорбительной интенции. В целом это суммируется формулой «бесовские дрыганья».

Если говорить о самом эффекте, то он, конечно, в первую очередь не эстетический. Все опрошенные за прошедшие два дня потерпевшие и свидетели до сих пор не могут оправиться от шока, получили глубокие раны и «моральные ущемления», потеряли сон, свечница несколько дней «не могла нормально считать деньги», а охранник ХХС «заходя в храм, теперь благодати не чувствует». И так далее.

Это — не самая страшная, но, может быть, самая тяжелоосознаваемая черта этих диалогов. Сила здесь позиционирует себя как слабость, насилие — как безвинное страдание. Не то что это механизм новый и неведомый, но редко его можно увидеть в такой кристальной чистоте.

Кем бы мы ни считали представителей стороны обвинения — мелкими эманациями демонической воли президента Путина, сторонниками консервативного, охранительного варианта православия или чем-то средним между этими двумя вариантами, их противники — это три девушки, которых несколько месяцев держат в тюрьме, а сейчас мучают почти полным лишением еды и сна. Этих трех девушек, возможно, посадят по той причине, что из-за них несколько человек испытали душевный дискомфорт, столкнулись на работе с непредвиденными трудностями.

Это важно отметить — несмотря на то, что сюжетом процесса является кощунство, преступлением предстает не само «осквернение святыни», а тот эффект, который акция оказала на присутствующих. То есть речь об уроне людям, а не Богу. Я говорю исключительно о формальной стороне, о логике речей. Но она, на мой взгляд, очень важна.

В каком-то смысле этот суд — это «их» контрперформанс в ответ на «наш» перформанс.

Дело в том, что этот процесс — то, как он сам представляет себя (то есть не учитывая все вытесняемые смыслы и подтексты), — является пародией на сверхтолерантное общество, с повышенной внимательностью относящееся к интересам и ценностям отдельных людей. Он представляет картину общества, в котором людей сажают за то, что они испортили другим людям настроение.

И, кажется, именно в этом новизна процесса Pussy Riot (хотя отчасти на том же строилось и дело Ерофеева и Самодурова). Полем этой маскарадной подмены, обмена ролями между насильником и жертвой становятся не абстрактные большие ценности, патриотизм или что-нибудь в этом роде, а право на частное — на защиту частных жизни и убеждений (свечница: «Произошло осквернение моего выбора по жизненному пути»).

Поэт и филолог Михаил Гронас придумал называть то, чем занималась группа «Война» (и соответственно Pussy Riot, которых тогда еще не было), «когнитивным терроризмом» (термин Гронаса упоминается здесь). Это — совсем не критика. Искусство, не ставящее под вопрос те или иные явления, а разрушающее привычные шаблоны восприятия — политического, эстетического, духовного.

В каком-то смысле можно сказать, что карнавальная инверсия гуманизма, которая происходит на суде, — это такой же когнитивный терроризм. Или даже точнее — ответный «когнитивный террор» государства. Группа Pussy Riot вторгается на территорию политической риторики и официальной церкви и утверждает там свою политику и свою воинствующую молитву — полностью разрушающие представления ее обитателей о возможном. Государство в лице (лицах) Хамовнического суда врывается на нашу территорию права на частное, на убеждения и утверждает там свою воинствующую толерантность. В каком-то смысле этот суд — это «их» контрперформанс в ответ на «наш» перформанс Pussy Riot, в результате которого наши представления о морали и обществе раздробляются, наши привычные модели реагирования и возмущения кажутся неуместными, неприменимыми. Pussy Riot вывернули наизнанку их мир. Они — грубыми, но последовательными методами — пытаются не только отомстить художницам, но и вывернуть наш.

Избранное сообщение

Онтокритика как социограмотность и социопрофесионализм

Онтокритика как социограмотность и социопрофесионализм

Популярные сообщения