Научись онтокритике, чтобы перенаучиться жить

Неграмотными в 21-м веке будут не те, кто не могут читать и писать, а те, кто не смогут научаться, от(раз)учаться и перенаучаться. Элвин Тоффлер

Поиск по этому блогу

2014-03-21

Россия как попытка не быть

Существует предположение, что если люди потенциально способны совершить какие-то глупости и безумства, то они их обязательно совершат, и что шансы на ошибку гораздо выше, чем на разумное и правильное действие. И нет ничего странного ни в самом этом предположении, ни в том, что оно регулярно сбывается. За объяснениями отсылаю к эволюционной эпистемологии, которая хорошо показывает, что в нашем распоряжении есть лишь метод слепых проб и вычищения ошибок, так что более удивительно то, что у нас кое-что иногда получается удачно, чем то, что мы часто ошибаемся.

Как же мы до сих пор живём и даже в чём-то делаем свою жизнь всё лучше и лучше? Да, мы обречены на постоянное и мощное давление ошибок, но мы можем энергично «отгребать» в отвалы выявленные и признанные ошибки, т.е. освобождать себе некоторое пространство от заблуждений-ловушек и строить что-нибудь интересное и относительно надёжное на относительно же разминированном плацдарме. Основной инструмент разминирования — критическое мышление.

Но что происходит, если кто-то где-то не хочет признавать многократно проверенные ошибки, на которых наподрывалось несусветное число миллионов и денег, и живых человеческих тел, а пытается доказать, что это и не ошибки совсем, а столпы истины? Такое необучаемое лицо или общество остановится только тогда, когда возлюбленные заблуждения или совсем похоронят это лицо или общество, или контузят так, что мозги встанут на место и вернётся способность признавать очевидное.

Кстати, в известной типологии отношений вариант «Я хороший — Ты плохой» считается самым тупиковым, излечимым лишь катастрофой, поскольку исключает признание своих ошибок, а все неприятности приписываются внешним персонажам. Трансактный анализ вообще хорошо позволяет понять характер политических событий, поскольку политика — то же общение, только в специфической форме и с участием большего количества людей.

Так о чём это я? О России любимой, естественно. Реальная величайшая историческая миссия моей родины, свершаемая в течение последних ста лет, — это упрямая попытка НЕ БЫТЬ такой, как наиболее успешные страны мира: не быть диалогичной, не быть многоголосой, не быть законособлюдающей, не быть договороспособной и договорособлюдающей, не быть чистоплотной и толерантной, не быть демократической и праволюбящей, не быть интеллектуальной, не быть культуро- и природоберегущей, не быть личностьуважающей, не быть коррупциюизживающей, не быть реально многопартийной и оппозицию не подавляющей, не быть открытой и дружелюбной, не быть счастливой, не быть благодатной для мелкого и среднего бизнеса... и т.д., и тд., и т.д.

Попытка быть там, где быть долго и безопасно невозможно, называется утопией (переводится как «несуществующее место»), каковое слово в русском тексте легко читается как утопление...

И на закуску толковая заметка в тему:

Между историей и утопией

Реальная, а не ностальгическая советская жизнь была порождением метода, а не высокой цели. И эта советская жизнь никуда не делась

Максим Трудолюбов
Vedomosti.ru
21.03.2014
Эта публикация основана на статье «Между историей и утопией» из газеты «Ведомости» от 21.03.2014, №49 (3553).
«Важно понять: вышла ли Россия из советского пространства и времени? И еще важнее: в какой точке между историей и утопией окажется российское общество в результате новой политики российской власти?

Оставаться в истории — значит течь в русле, предложенном обстоятельствами, ранее принятыми решениями, своими и чужими. Это значит действовать в соответствии с соглашениями, действующими внутри страны, и договорами с другими странами.

Перейти в режим утопии — значит претендовать на то, чтобы прокладывать свое русло, ни на кого не оглядываясь.

Как прокладываются такие русла, мы хорошо знаем (или должны вроде бы знать) на опыте собственного прошлого.

Средства достижения высокой коммунистической цели были самые приземленные, даже чрезвычайные. Все, кто мешал утопическому плану, отбрасывались. У истории не бывает друзей и врагов, а вот у утопии — сколько угодно.

Советский Союз — результат сочетания высокой цели и чрезвычайной прагматики. Советское пространство-время — вот что получилось после того, как многими десятилетиями центральная власть пыталась строить рай на земле чрезвычайными методами.

Сказать, что никаких признаков утопии в жизни СССР не было, конечно, нельзя. Советское общество эпохи расцвета было гораздо более эгалитарным, чем сегодняшнее. К примеру, коэффициент вариативности жилой площади на душу населения был в США в 2 раза выше, чем в СССР. Основной показатель неравенства, коэффициент Джини, был в США значительно выше (0,41), чем в Советском Союзе (0,29). Гарантии занятости — пожалуйста. Примеров разительной вертикальной мобильности — из деревни на сцену Малого театра, в профессора или знаменитые поэты — множество. Пространство, в том числе социальное, культурное и языковое, было единым. Промышленность развивалась, в космос вышли.

Признаки утопии в жизни были. Но все-таки восторжествовала не она, а метод ее построения. Большевистский подход к политике пережил смену идеологий и торжествует поныне. Чрезвычайное, т. е. управляемое право, стало основой правовой системы, которая действует до сих пор.

Реальная, а не ностальгическая советская жизнь была порождением метода, а не высокой цели. И эта советская жизнь никуда не делась. Она вокруг нас — так что я никогда не могу понять, о чем тоскуют те, кто говорит о советском как о прошлом. Все — от политических методов и права до отношений внутри коллективов и общественного пространства, пронизанного ложью, — все это наше настоящее. Россия не вышла из советского пространства-времени.

Может быть, тоскуют об утопии в голове, где-то наверху, о том, чтобы правители были утопистами? Это можно понять. Но тогда следует каждому, кто тоскует, внутренне подготовиться к тому, чтобы, возможно, стать щепкой или горкой опилок, ибо в деле построения утопии всегда торжествует метод, а высокая цель остается там, где ей и полагается быть, — в библиотеке на полочке. И ее содержание на самом деле не важно. Ценность утопий литературная. А политика, ими порожденная, — это литература, реализованная чрезвычайными средствами по законам, написанным хорошо вооруженными поэтами.

Опубликовано по адресу: www.vedomosti.ru/newsline/news/24283481/mezhdu-istoriej-i-utopiej»

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Избранное сообщение

Онтокритика как социограмотность и социопрофесионализм

Онтокритика как социограмотность и социопрофесионализм

Популярные сообщения