Научись онтокритике, чтобы перенаучиться жить

Неграмотными в 21-м веке будут не те, кто не могут читать и писать, а те, кто не смогут научаться, от(раз)учаться и перенаучаться. Элвин Тоффлер

Поиск по этому блогу

2014-03-06

Как и куда едет «крыша» России

Сегодня в сети нашёл несколько замечательнейших текстов о деградации властной российской элиты, два из которых помещаю у себя, на третий даю ссылку. Первый текст — это пост Сергея Шелина «Слагаемые госпомешательства» с предисловием А. Мальгина (у меня выделено курсивом):
О том, что наш президент в последние годы демонстрирует признаки психического нездоровья, кто только не писал. Это уже даже зарубежные лидеры стали замечать. Но объяснять стремительную деградацию власти и в целом общества хорошей русской поговоркой "каков поп - таков и приход" было бы упрощением. Мне кажется, хороший краткий анализ того, что происходит сейчас в России, дал обозреватель агентства "Росбал" Сергей Шелин. Так получилось, что у меня до сей поры остались знакомые и в Совете Федерации, и в Госдуме, не говоря о руководстве федеральных каналов. То, что они рассказывают в приватных беседах, совпадает с тем, что пишет Шелин. То есть для меня это не гипотеза, а, увы, печальная реальность.
«Решение воевать с Украиной еще несколько лет назад было невозможным. Но оно делалось все более вероятным по мере того, как в российской властной системе подавлялось все рациональное и поднималось все худшее, что было в ней заложено.
Внутренние мотивы, побудившие Владимира Путина вмешаться в дела Украины, находятся вне моей компетенции. А вот атмосфера, в которой он принимал решения, вполне познаваема. Наша система созрела именно для таких акций.
На днях в разговоре с коллегами-журналистами, работающими в Госдуме, мы сошлись на мысли: что-то финальное чувствуется в этом нашем парламенте шестого созыва. Раньше депутаты вели себя совсем не так. Даже будучи пешками, они исходили из того, что их труд, быт и политические позиции направляются какой-то осмысленной рукой и подлежат долгосрочному планированию. Теперь этого нет и в помине. Они понятия не имеют, что им придется делать даже через минуту.
Это только кажется, что "сенаторы", мгновенно собранные и мгновенно утвердившие ввод войск на Украину, совершили что-то необычное. Их думские коллеги только так теперь и работают. Нижняя палата захлебывается, штампуя охранительные законопроекты, которыми фонтанирует кремлевская администрация. На каждую вновь возникшую проблему, неприятность и даже просто на гипотезу о возможности каких-то неприятностей там отвечают сочинением очередного закона. Перелагать это буйство страстей на юридический язык, заботиться о связности законодательства, приглядываться к тому, каким порядком новейшие карательные меры сочетаются с теми, что были узаконены еще вчера, просто нет времени. Депутаты принимают законы, не успев их прочитать, а часто даже не успев подержать в руках. И эта истерика не исключение, а правило. Таков стиль, обретенный сейчас всей нашей властной машиной. 
Говорят: автократия. Но автократия обычно живет не в вакууме. Она окружена управляющими структурами, опирается на верхние классы и вообще любит порядок и по-своему старается его насаждать. В нулевые годы, в эпоху так называемой путинской стабильности, все примерно так и было.
Именно поэтому в 2004-м первое свержение Януковича, ненадолго занявшего тогда киевское президентское кресло, никак не могло привести к войне с Украиной. Российская управленческая махина была просто не приспособлена к таким авантюрам. Сейчас все наоборот. Махины больше нет. Персональная власть создала вокруг себя вакуум и сеет беспорядок.
Никакого руководящего класса, никакой номенклатуры больше не существует. Есть масса перепуганных исполнителей верхнего звена, положение которых ничем не гарантировано, и которые не имеют ни возможности, ни способности организованно высказать свою волю. При советской власти был ЦК, регулярно собиравшийся на пленумы. При Ельцине в верхней палате заседали губернаторы. А сегодня запросто протаскивается очередная муниципальная "реформа", переворачивающая всю систему вверх дном, перетасовывающая сотни тысяч начальственных должностей, а кровно заинтересованные начальствующие лица не решаются даже пикнуть.
Разумеется, привилегированное сословие в большинстве своем вовсе не хочет украинской войны, ссоры с внешним миром и государственной изоляции. Оно боится всего этого. Но еще сильнее оно боится поднять свой голос. За последние несколько лет этих людей полностью дезорганизовали, заставили под предлогом борьбы с коррупцией в их рядах замаскировать свои западные активы и привили панический страх оказаться заподозренными в "антипатриотизме".
Все системные структуры превращены в муляжи, несистемные – в маргиналов. Поэтому непоказное обсуждение любой проблемы на высших руководящих уровнях больше не может состояться в принципе. В числе сломанных, деморализованных или переродившихся в лакеев — и все околовластные экспертные структуры. Принятие глобальных решений теперь вообще не включает анализ вопроса профессионалами. О том, например, что вторжение в Крым, не говоря о Восточной Украине, влечет за собой принципиально иные последствия, чем операция в Южной Осетии, уже просто некому сказать. Путин может спонтанно принять абсолютно любое решение, и его сразу же кинутся исполнять. Некоторое смятение наступает только тогда, когда последствия уже налицо и могут быть необратимыми.
Мотором нынешнего государственного помешательства служит пропагандистская истерия, поднятая до высот сталинской эпохи. Утешительно говорили, что это, мол, понарошку. Что истерия — лишь рабочий инструмент, помогающий в решении конкретных управленческих задач. Но рано или поздно пропагандистские мифы полностью овладевают и теми, кто думал, что просто их использует. Именно это сейчас и случилось.
Кроме внутренних слагаемых, у происходящего есть и внешние. Говорят, что Путин презирает Обаму. Не знаю, так ли это, но в его координатах Обама – образцовый слабак, который во всех международных спорах обязательно пасует и всегда терпит неудачу. А знакомство с прочими западными лидерами вполне могло убедить российского президента в том, что они боятся конфликтов, имеют личные интересы, и к каждому из них можно найти подход.
Правда, когда на мировой арене настает настоящий кризис, то личные качества отдельно взятых правителей отступают на второй план. События выходят из-под чьего-либо контроля и идут лавиной. Но Путин с начала двухтысячных не был свидетелем таких кризисов и, возможно, просто не чувствует опасности.
Всех опасностей не чувствуют и широкие массы в нашей стране. Ни рядовые люди, ни люди интеллектуальных занятий как-то не догадывались заранее, как близко было от киевской революции до крымской операции, хотя угроза этого уже месяц назад была довольно очевидной.
Также и теперь наше общество — и в лице своего большинства, которое вяло одобряет, и в лице меньшинства, которое громко протестует – не столько осмысляет события, сколько пребывает в растерянности. И только одно можно сказать довольно уверенно. Большинство сограждан совершенно не готовы пережить большие испытания по неочевидному поводу. Честно сказать, только на то и надежда, что это успеют почувствовать в Кремле».
Сергей Шелин
Второй текст от Тони Самсоновой — «Время предельной ясности»:
Во времена Суркова, то есть еще недавно, черного и белого не было, только оттенки. И про каждого человека надо было гадать: он скорее циник или искренний и идеалист? 
Ярослав Кузьминов организовал публичную дискуссию в стенах ВШЭ с Навальным по поводу редакции закона о Госзакупках. Потому что он циник и понимает, что в публичной дискуссии Навального победит на его же поле? Потому что Ярослав Кузьминов понимает, что с его скоростью мысли и его умом он любого уделает в публичной дискуссии? Или потому, что он идеалист и считает, что если есть возможность и необходимость общественной дискуссии, то ее надо вести? Я верила и в ум, и в то, что Кузьминов – идеалист. 
В то время циников и идеалистов было сложно отличить друг от друга. Время оттенков лукавства утомляло. Мы ждали времени предельной ясности. Все мои интервью с «приличными публичными людьми» и претендующими на приличность были попыткой найти тот вопрос, в котором их позиция не будет свободной и в котором они не смогут говорить то, что думают, а будут говорить то, что правильно. Или не говорить вовсе. Тогда вопросы о политических взглядах публичные люди не могли обсуждать публично. 
 А. Самсонова: Александр, вы за «Единую Россию» или против «Единой России»? 
А. Будберг: Это интимный вопрос. 
Говорили, что сурковский высоколобый постмодерн – большая удача для свободных людей. И лучше, чтобы были системные либералы, люди, захаживающие в Кремль и получающие оттуда инструкции, но все же имеющие возможность, сохраняя позиции и должности, говорить иногда то, что думают. 
А. Самсонова: А с администрацией президента журналисту, в принципе, допустимо о чем-то разговаривать и иметь деловые отношения?
Н. Сванидзе: Изображать из себя во взрослом состоянии девичью невинность, работать больше двадцати лет на государственном канале и утверждать, что я совсем не сотрудничаю с властью, было бы просто нелепо. 
Постмодерн кончился. Началось время предельной ясности. Ярослав Кузьминов дает интервью журналистам газеты «Ведомости». Большой стол, он на привычном месте у края. Во времена полутонов я как-то убила два часа его времени, сидя напротив, пытаясь его поймать на лукавстве. Искала те вопросы, в которых он не может говорить откровенно. Безрезультатно, он думает в четыре раза быстрее меня и вопросы мои знает наперед. Тогда ничего не получилось, а теперь уже не нужны эти попытки. Ректор Высшей школы экономики готов объяснять, почему Россия должна наращивать расходы на оборону.
Я. Кузьминов: Все в большей степени (в мире) реализуется право сильного, и я понимаю руководителей государства, которые считают, что Россия просто не имеет права в этой ситуации быть слабой. Нам не нужна была бы такого рода инвестиция, если бы нас воспринимали как своих, проблема в том, что нас не воспринимают как своих…
…Эхо того, что Россия – это бывший Советский Союз, и как бывший Советский Союз ее надо притеснять и вытеснять, а лучше, чтобы она вообще грохнулась – это очень глубоко сидит. 
Ловушка системного либерализма: пока режим терпит твое существование, ты волен говорить, что думаешь. Но вынужден менять риторику и трансформироваться вместе с системой. 
Из точки А в точку B вышел Владимир Путин. 
Владимир Путин, 1996 год: 
«Нам всем кажется, что если навести порядок жесткой рукой, то всем нам станет хорошо. Но эта комфортность быстро пройдет, потому что эта твердая рука начнет нас очень быстро душить. Только в условиях демократической системы, когда сотрудники правоохранительных органов знают, что в любой момент может произойти смена политического режима и руководства страны и с них спросят: а как вы выполняли законы той страны, в которой вы живете? И что вы делали с гражданами, в отношении которых у вас есть властные полномочия?»
Пока Путин шел из точки А, в которой ему приходилось говорить о необходимости демократии, в точку В, где он смог наконец говорить о том, что России нужен жесткий порядок и Россию нужно уважать, он становился все свободнее и свободнее. 
Наконец он может позволить себе говорить не то, что диктует дух времени, а то, что он искренне думает. 
Владимир Путин добился возможности говорить все, что считает нужным; Ярослав Кузьминов все это время шел в обратном направлении. 
Мне было бы приятнее слушать искренние речи Кузьминова, а не Путина. Но не мне выбирать.
И последняя ссылка: «Признаки кризиса компетентности» (ласковое такое название). 

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Избранное сообщение

Онтокритика как социограмотность и социопрофесионализм

Онтокритика как социограмотность и социопрофесионализм

Популярные сообщения